Пулеметчик (СИ) - "Д. Н. Замполит"

— Например, всеобщее начальное образование, — перебил я начавшего заводится монархиста.

— Этого слишком мало. Вы желаете парламентаризма, а это означает власть безответственных говорунов и демагогов!

— Полностью согласен. И это наш второй общий пункт.

— Погодите, вы что же, против созыва Думы? — помнится мне, была поговорка “удивил — значит, победил!”

— Думу созовут, хотим мы того или нет. Но вот буржуазный парламент, где депутаты голосуют не по велению народа, а по решению партий, мне не нравится.

— А местное самоуправление? Как с ним?

— Целиком и полностью за него. И это уже три.

— Хм. Но вы же поддерживаете евреев, вы же сионист?

— Сионист. Только я поддерживаю не евреев, а их переселение в Палестину. Разве плохо будет, если евреи переедут в свое собственное государство и будут там жить по своим законам?

— Неожиданная точка зрения. Но вряд ли туда переедут еврейские банкиры, сосущие жизненные соки России.

— Ну так это и наши враги тоже. Только не потому, что евреи, а потому, что финансовые капиталисты.

— Ну да, вы же социалист, — саркастически проскрипел Грингмут, — вы за то, чтобы все имели одинаковую работу и одинаковый заработок.

— Чушь собачья, уж простите за резкость. Нет, наверняка есть какие-нибудь дураки и среди социалистов, считающие уравниловку благом…

— Как? Как вы сказали? Уравниловку?

— Да, когда всем одинаково плохо. А нужно, чтобы всем было хорошо.

— Я, с вашего позволения, использую это слово?

— Да бога ради! Я патентую изобретения, а не слова. Так вот, уравниловка экономически неэффективна.

Грингмут медленно кивнул.

— И в том, что Россия не должна зависеть от поддержки иноземных держав, мы тоже сходимся.

— Хорошо, так о чем же вы хотите заявление?

— Я думаю, Владимир Андреевич, вы согласитесь, что страна стоит на пороге больших потрясений.

— Да, внутренние и внешние враги России поднимают явный бунт против царя, и это может закончится большой кровью.

— Вот именно крови и хотелось бы избежать. А в условиях, когда с одной стороны малообразованные рабочие, а с другой невежественные охотнорядцы, любая искра может привести к столкновениям, как это недавно случилось на Триумфальной. Я знаю, что вы ратуете за мирные и законные средства борьбы и если такое заявление спасет хотя бы нескольких человек, нам зачтется, — я ткнул пальцем вверх. — Вот, ознакомьтесь, это черновик.

— … имея принципиально разные взгляды… сходимся на недопущении кровопролития… — начал читать вслух Грингмут, — всякий, кто борется за известную идею… не будет убивать… да будет стыдно тому, кто подумает поднять братоубийственную руку против своего врага… позорное пятно на свое дело… Неплохо, но надо кое-что добавить. Например, что идущий на убийство тем самым расписывается в том, что не верит в торжество своей идеи. И еще, пожалуй, что действительно жизнеспособная идея может орошаться кровью только своих приверженцев.

— Конечно. Думаю, дня за три мы согласуем текст, а потом опубликуем его и в легальных, и в нелегальных газетах.

***

Москва встретила сахалинского героя патриотической толпой, а городская управа принялась сразу таскать Медведника по банкетам и митингам. Егор выступал с речами, особенно упирая на то, что партизанское движение было инициативой снизу, тонко намекая что власти остров, мягко говоря, профукали.

После недельного вихря встретились и мы — Жилищное общество преподнесло “освободителю Сахалина” квартирку в Марьиной роще, на которую москвичи собрали по подписке.

— Ну, с возвращением, все получилось! — поздравил я сильно повзрослевшего и посуровевшего Медведника.

— Да-с, господин прапорщик, позвольте вас обнять! — присоединился Красин, улыбаясь во все тридцать два зуба.

Тренькнул дверной звонок, в квартиру ввалился ночной сторож. В недавно введенной темно-синей форме с нашивкой десятника и буквами “М.Ж.О.” на спине, да еще с унтер-офицерскими усами Савинков был неузнаваем.

— Здорово, молодец! Орел! — похлопал и он Медведника по спине.

Егор вяло отмахивался — и умаялся, и пережить ему на Дальнем Востоке пришлось много. Даже мне, повидавшему немало крови на экранах, к видео с казнями заложников, было не по себе от привезенных фотографий со зверствами японцев, что уж говорить о нынешней публике. Ничего, ничего, встанет еще Порт-Артур кое-кому поперек глотки. Главное — Маньчжурию сохранили и дорога полноценно работает, хоть и до Владивостока.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что дальше делать думаешь?

— Пока не знаю. Меня вон, в Петербург тащут, чуть ли не сам император будет “Георгием” награждать.

Мы переглянулись — похоже, все может получиться даже лучше, чем планировалось.

— Удачно, Исполком хотел предложить тебе стать офицером.

— Зачем еще? Я и так навоевался, — поморщился Егор.

— Нам очень нужны люди с военным образованием, да еще с авторитетом в армии.

— Да кто меня в училище примет?

— Пусть только попробуют не принять! — ернически заявил Красин и вытащил составленную Муравским справку. — Вот, смотри: “Прапорщики, удостоившиеся получить орден Св. Георгия, одновременно с сим могут быть за боевые отличия производимы в подпоручики, корнеты или хорунжие и в таком случае они получают право на дальнейшее производство в чины как в мирное, так и в военное время, не обязываясь держать офицерского экзамена”.

— Попроси императора, когда он тебя награждать будет, — свернул бумагу Красин. — Так, мол и так, с детства мечтал о стезе военного, желаю сдать экзамены за курс Алексеевского училища, и положить живот за веру, царя и отечество.

— Почему Алексеевского?

— Ну, питерские училища слишком снобские, а тут, в Москве, поспокойнее.

— Не, не потяну, как я курс пройду?

— У тебя же гимназия? — спросил я.

Егор кивнул и добавил:

— И два курса университета.

— Ну вот, значит, больше половины предметов зачтут сразу. На остальные найдем тебе толковых учителей, через годик сдашь экзамен и вуаля — поручик! А так как ты Георгиевский кавалер, то после года службы можешь испросить повышения. То есть, через два года ты — хоп! и штабс-капитан.

— Угу, и законопатят меня служить в какой-нибудь Нерчинск.

— Служить будешь в разведочном отделении Главного штаба, это я беру на себя. В общем, подумай, решение за тобой, согласишься — падай в ножки императору, мы всем, чем можем, пособим.

Егор только махнул рукой.

— Ладно, с этим закончили, теперь вот что. Никитич и Крамер меня прямо задергали, так в дело рвутся, вот время и пришло, — я вынул из принесенного с собой тубуса кусок трикотажа, кальку и положил на стол. — Для начала нужно нашить полсотни таких вот шапочек, вот выкройка.

— Э-э-э… — повертел в руках серенькую тряпочку Красин. — А зачем в ней три дырки?

— Смотрите, — я забрал у него балакаву и одним движением натянул на голову, так что отверстия оказались против глаз и рта.

— Ух ты! Это ж никто опознать не сможет! — сразу сообразил Борис.

— Мы тут “зингеров” больше сотни продали, артели покупали по одной машинке на всех, самим обшиваться, — Леонид вернул мне маску. — Есть там на примете швея, за неделю управится.

— А как насчет конспирации?

— Так я откуда про нее знаю — муж как раз из наших артельных боевиков, все тихо будет.

— Отлично. Тогда дальше, вот план здания, — я вытащил из того же тубуса чертеж и когда все склонились над ним, тыкнул в одну из комнат пальцем. — Вот из этого помещения надлежит изъять все содержимое шкафов.

— Банк? — радостно вскинулся Савинков и навис над схемой. — Отлично, вот здесь и здесь запираем входы, блокируем охрану, там вряд ли больше, чем два-три человека, загоняем кассиров в кладовую и спокойно грузим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Не торопитесь, — малость умерил я энтузиазм. — Вот в этих трех местах — вооруженные полицейские посты. Вот проход в соседнее здание, где тоже полно людей со стволами. И вот по этим улицам буквально через пять минут может явиться подмога, численностью до роты.