Елизавета I - Кэролли Эриксон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, денег на то, чтобы призвать к себе самых близких людей, тех, что окружали принцессу в детстве и юности, конечно, хватало. То были Бланш и Томас Перри, а также Кэт Эшли — в царствование Марии ее муж Джон учился за границей, в Падуе. Ну и новые приближенные появились — испытанный мастер придворной интриги Пьедемонто Кастильоне, учитель итальянского, и юный математик Джон Ди, которого только недавно освободили из тюрьмы, где он каждый день ожидал казни.
Ди имел несчастье заняться составлением гороскопов королевы, короля и принцессы Елизаветы; его тут же заподозрили в тайном намерении заворожить Марию, ибо как раз в это время стало выясняться, что с беременностью что-то неладно. В конце концов Джона Ди отпустили, но до этого он успел вкусить все прелести тюрьмы. Его сокамерник Бартлет Грин, деливший с ним жесткий соломенный матрас, был сожжен заживо.
Ну а помимо них — Роджер Эшем, некоторое время прослуживший в качестве латиниста при дворе Марии и Филиппа, а теперь вернувшийся к Елизавете. После удаления из Хэтфилда несколько лет назад он отправился с английским посольством в Германию, затем вновь очутился в Кембридже, где дела у него совсем не пошли. Наконец он получил назначение при дворе, с которым пришли относительное материальное благополучие и ферма в Эссексе, а он сильно нуждался и в том и в другом, поскольку только что женился на некоей Маргарет Хау. Как ни странно, протестантское вероисповедание практически не помешало ему при дворе; Мария ценила его, несмотря ни на что, а кардинал Поул относился «вполне дружески» — интеллектуальная близость оказалась сильнее конфессиональных различий. В общем, теперь он вполне наслаждался жизнью. «Ничего мне больше не надо, — писал он близкому другу, — видит Бог, все у меня хорошо».
И как прежде, особую радость доставляло ему совместное с Елизаветой чтение греков. Теперь они занялись Демосфеном, его речью «О короне». «Она читает ее мне, — передает свои впечатления Эшем, — и, кажется, схватывает все — не только особенности языка и смысл высказывания, но и… нравы людей, стиль жизни, характер городского быта. Просто поразительно».
Политическое чутье Елизаветы обострялось с каждым годом, чему в большой степени способствовало ее положение — при Марии она постоянно как бы ходила по острию ножа. Елизавету никогда не учили искусству управления, но чтение классиков немало открыло ей в механизме жизни античного общества, и к тому же отрезвляющим практическим (хотя и негативным) уроком стало пристальное наблюдение за двором королевы.
Мария, отмечала она, приступила к делу с величайшим усердием, однако же ее стремления подрывались окружением, видевшим в ней только слабую женщину. Замужество лишь укрепило этот взгляд, к тому же Мария выказывала принцу Филиппу величайшее почтение, едва ли на троне ему место не уступила, пусть и продолжала усердно трудиться как за рабочим столом, так и за столом заседаний Тайного совета. Таким образом, она сама отодвинула себя в тень — всего лишь королевская жена, а не самодержица; помимо всего прочего, это дурно сказывалось на ее душевном здоровье, отнимало веру в себя.
Ясно видя, что Елизавета стремительно растет как политик, Эшем тем не менее в первую очередь восхищался ее лингвистическими дарованиями и неотделимым от них ораторским искусством. Да и сама Елизавета, возвращаясь много лет спустя к этим временам, отмечала, что примерно к двадцати пяти годам свободно говорила на шести, помимо родного, языках. В общем — выдающаяся личность. Имея в виду и образованность ее, и царственный вид, один ученый, оказавшийся проездом в Хэтфилде (Эшем называет его просто Метеллом), отмечает, что «познакомиться с Елизаветой для него было важнее, чем познакомиться с Англией».
Окруженная в Хэтфилде самыми близкими людьми, Елизавета могла наслаждаться видимостью свободы. И все-таки то была лишь иллюзия: у Марии повсюду были осведомители. Гвардейцы и королевские агенты патрулировали дороги, тщательно прочесывали близлежащие деревни, следили за приезжающими и отъезжающими и докладывали обо всем увиденном и услышанном королеве. На самом деле волю Елизавета так и не обрела, ее просто перевели в более комфортабельную тюрьму, а тюремщик — Мария на протяжении всей осени держала ее под контролем.
В начале нового, 1556 года появились первые признаки очередного, на сей раз необыкновенно широкоохватного и грозного заговора, имевшего своей целью силой свергнуть Марию и заменить ее на троне Елизаветой. И вновь, сколь бы ни были подозрительны косвенные свидетельства, принцесса как бы оставалась в стороне от событий. Ее воинственные приверженцы могли на всех углах повторять с жаром, что Елизавета «добросердечная госпожа, не то что ее неблагодарная сестра», они могли поглядывать на «свою соседку в Хэтфилде» в надежде вернуть земли и получить благодарность за свои услуги. Но никто не мог бы похвастаться полученными от нее письмами изменнического содержания, никто не мог бы воспроизвести ее речей, направленных против королевы.
Опасность исходила не от самой Елизаветы, опасность таилась в постоянно растущей поддержке ее в народе. Оказавшись под владычеством, как выяснилось, бесплодной королевы, повелительницы, прибегающей к самым жестоким методам правления, подданные все больше поглядывали в сторону принцессы. Иные считали, что таких в Англии уже большинство, а судя по сумасшедшей скорости, с которой сновали курьеры между английским двором и Брюсселем, где в настоящий момент пребывали принц Филипп с отцом, над короной и впрямь сгустились грозные тучи.
Мария пришла к убеждению, что сестру следует выслать из страны, возможно, отправить в Испанию и обручить, коли королева действительно окажется бездетной, с малолетним Доном Карлосом, сыном Филиппа от первого брака. В апреле она впервые раскрыла свой замысел членам Совета, пытаясь заручиться их поддержкой и отправляя одного за другим посланцев в Брюссель, дабы добиться согласия Филиппа.
От широкой же публики этот план держался в глубоком секрете. Но действовать надо было быстро и решительно, ибо нити заговора тянулись все ближе и ближе к самой Елизавете. К июню были обнаружены и брошены в тюрьму десятки изменников, связанных с принцессой либо службой, либо родственными узами. Именем королевы в Лондон были срочно вызваны лорд-адмирал Уильям Хауард, Франсис Верней, находившийся под подозрением еще со времен вудстокского заключения Елизаветы, Кастильоне, которого уже несколько раз бросали в тюрьму, и, наконец, Кэт Эшли.
В Хэтфилд явились королевские гвардейцы и с мрачным видом потребовали, чтобы миссис Эшли сдалась добровольно. Насколько можно судить, Елизавета, хотя наверняка и возмущенная подобным вторжением и встревоженная судьбой любимой гувернантки, открытого сопротивления не оказала. К тому же
