Сотворение мира - Виталий Закруткин

— А это не очень страшно?

— Совсем не страшно, ты увидишь. И потом, я тебе подседлаю смирную лошадь, на ней чай можно пить.

Еля решительно тряхнула косой:

— Что ж, поедем…

Седел у Ставровых не было, и Андрей с помощью Феди приспособил на серой кобыле потник, сверху положил коврик и туго стянул все это сыромятной подпругой с самодельными стременами. Такой же подпругой он опоясал свою караковую Розиту, которая сразу же затанцевала и ухватила Федю зубами за волосы, за что получила от него изрядную оплеуху.

Поддержав стремя, Андрей помог Еле забраться на Серую, оправил коврик, покосился на круглое Елино колено.

— Поехали!

Они выехали со двора шагом и свернули на дорогу к лесу.

Тишина ранней осени лежала над убранными полями. Ровно освещенные предвечерним солнцем, желтели бескрайние стерни, лишь кое-где перерезанные черными полосами свежей пахоты. Отсюда, с вершины холма, видны были дальние деревни, вытянутый вдоль балки Пеньковый перелесок, обозначенные невыкошенными бурьянами межи, синеватая, вся в багряных бликах, опушка леса. И все это — и поля, и перелески, и набитые проселочные дороги — было объято тем мирным дремотным покоем, какой бывает только осенью, когда земля вырастила все, что должна была вырастить, а люди убрали все, что должны были убрать, и наступила пора отдыха.

Андрей ехал чуть позади, натягивая поводья, чтобы его горячая, игривая кобылица не забегала вперед и ему можно было бы смотреть на Елю. К его удивлению, Еля не обнаружила ни малейшего признака страха. Она сидела на лошади свободно и легко, только по-женски смешно то и дело отводила локти в стороны и часто оглядывалась.

— Держи руки спокойно. Ты машешь ими, как курица крыльями! — смеясь крикнул Андрей.

— Разве не все равно? — отозвалась Еля. — Мне так удобно.

Они въехали в лес. Из его гущины надвинулись тихие сумерки, повеяло запахом прелых листьев и сырой земли Дорога тянулась по просеке ровной, как натянутая струна ниткой, а справа и слева чернели редкие, окруженные густой чащей подлетков кустарники.

Шевельнув поводья, Андрей поравнялся с Елей, осторожно, чуть прикасаясь, обнял ее за талию. Еля опустила голову, но не рассердилась и не оттолкнула его. И опять Андрею, как тогда, в пустопольском лесу, захотелось сделать что-нибудь такое, что показало бы Еле его любовь к ней и она поняла бы, что ради нее он готов на все.

Заметив на поляне поваленный бурей дуплистый тополь Андрей подумал: «Сейчас я покажу Еле, как надо ездить верхом». Тополь подломился довольно высоко от корня, а его подпертый кроной ствол висел параллельно земле. «От личный барьер, хоть и высоковато», — отметил Андрей.

— Постой-ка тут, — сказал он Еле, — сейчас ты увидишь скачки с препятствиями.

Он отъехал подальше, пришпорил кобылицу и карьером понесся к поваленному тополю. Месяца два Андрей учил свою Розиту прыжкам через деревенские плетни, глубокие водомоины, не раз пугал огнищанских баб, перепрыгивая на Розите через водопойное корыто у колодца. Поваленный тополь лежал высоко над землей, почти вровень с конской грудью. «Возьмет или не возьмет?» — с тревогой подумал Андрей, приближаясь к тополю. Облегчая груз тела, он на секунду приподнялся на стременах и, стиснув зубы, подался вперед. Кобыла взвилась над тополем, перемахнула через него, лишь слегка стукнула задними ногами по трухлявом; стволу и, похрапывая, понеслась по поляне. Андрей восторженно похлопал ее по шее.

— Ну как? — не без хвастовства спросил он, подъезжая к Еле.

Девушка посмотрела на него с укором:

— У тебя всегда дикие забавы. Мне казалось, что ты вот вот убьешься. Не понимаю, что тут интересного.

Еля не захотела признаться в том, что ей понравился сумасбродный прыжок Андрея через тополь.

Возвращались они молча. Еля ждала, что Андрей, как всегда это бывало, когда они оставались наедине, заговорит с ней о любви. Ей даже хотелось этого, потому что ее трогало искреннее чувство Андрея и было приятно, что он, презирая и высмеивая других девчонок, к ней, к Еле, отнесся с такой скрытой нежностью и предупредительностью. Она ехала, незаметно поглядывая на него, и думала уверенно: «Конечно, заговорит… Вот проедет несколько шагов и обязательно заговорит об этом…»

Но Андрей молчал. Ему хотелось сказать о многом, самое же главное — хотелось сказать о том, что он не может представить свою жизнь без Ели и потому подавлен предстоящей разлукой с ней. Напрасно подбирал Андрей слова, которые должны были раскрыть его чувства, — все слова казались ему пустыми. Он ехал, тихонько помахивая плетью, даже боялся посмотреть в сторону Ели, хотя лошади шли бок о бок и Андрей не только видел белевшее в темноте Елино платье, но его колено прикасалось к ее колену.

У ворот он помог Еле сойти с лошади, проводил ее до крыльца, а сам повел лошадей к колодцу. Возле колодца с ним встретился Колька Турчак. Они постояли, покурили.

— Видали наши девки твою кралю, — ухмыльнулся Колька.

— Ну и что? — настороженно спросил Андрей.

— Да ничего, видная, говорят, и с лица белая, только, мол, юбку носит не того, дюже заголяется.

— Крепко там они понимают! — огрызнулся Андрей, — В городе все такие юбки носят…

Вначале Андрею казалось, что ему будет стыдно при мысли о том, что все узнают о его любви к Еле, но вот об этом узнали не только отец и мать, но и огнищане, и Андрей радостно подумал, что ему нисколько не стыдно, что, наоборот, он стал казаться себе и другим взрослее, лучше и, наверно, все это понимают.

После ужина, когда все ушли спать, Андрей и Еля остались одни. Еля сняла туфли и, поджав босые ноги, сидела на топчане, Андрей — на корточках у печки. Лампу Настасья Мартыновна унесла с собой. В печке, слабо дымя, догорали дрова. Полутемная комната была освещена красноватыми отблесками неяркого пламени и ровным белым светом луны.

— Что ж ты молчишь? — задумчиво спросила Еля. — Или тебе на прощание нечего сказать мне?

Андрей сунул в жар отломанный от веника прутик, зажег папиросу.

— Ты же знаешь наперед, о чем я буду говорить, и никогда не отвечаешь мне.

Он жадно затянулся дымом папиросы.

— Об одном я хочу тебя попросить, Еля… Понимаешь, если тебе не будет трудно, пришли мне свой городской адрес. Я очень боюсь, что мы можем… что ты можешь… — Сбившись, Андрей сказал безнадежно: — Может так получиться, что мы никогда не увидимся.

Она перебросила косу через плечо, развязала ленту и, мягко шевеля пальцами, стала расплетать волосы. Андрей не сводил с нее глаз. Вот коса расплетена, а разделенные надвое темные Елины волосы упали ей на плечи. Вот рука ее потянулась к гребенке.

— Подожди, — сам не узнавая своего голоса, сказал Андрей.

Он присел рядом, заглянул Еле в глаза:

— Ты такая…

— Какая? — слегка отодвинулась Еля.

Андрей умоляюще поднял руку:

— Не надо заплетать волосы, оставь так… хоть на минуту… — и, уже не владея собой, подчиняясь вспыхнувшему в нем чувству, он грубовато, неловко прижал Елю к себе, крепко поцеловал ее в губы, а когда она, отстраняясь от него, вытянула руки, стал целовать ее волосы, плечи, шею.

— Пусти! Как не стыдно? — прошептала Еля. — Мама услышит — что она подумает?

Андрей поднялся. Еля с улыбкой смотрела на него.

— Дурной ты какой, честное слово!

Он тоже усмехнулся облегченно и радостно.

— Ну прости меня, Елочка, не сердись…

— Ладно, иди, я буду спать.

На следующий день Андрей увозил Марфу Васильевну и Елю на станцию. С утра он почистил и накормил овсом лошадей, наложил в телегу свежего сена, застелил ковриком рессорную люльку. Делал он все молча, ни с кем не разговаривал, ходил как в воду опущенный. «Что с того, что Еля пришлет мне свой адрес? — думал он. — До города триста верст, разве я смогу поехать туда? А если даже поеду когда-нибудь, то кто знает, когда это будет».

Погода выдалась пасмурная. До полудня над полями стоял густой туман, потом он поредел, стал лениво рассеиваться, но солнце так и не показалось из-за серой пелены туч. Хотя дождя не было, холодноватая влага оседала на смазанную дегтем упряжь, скатывалась вниз мелкими каплями, прибивала пыль на дороге.

Свесив ноги, Андрей вслушивался в монотонный перезвон тележных колес, в ровное постукивание конских копыт, и в мыслях у него было только одно: «Нет, не увижу я больше Елю, никогда не увижу». Он оглядывался украдкой, чтобы не заметила Марфа Васильевна, взглядывал на Елю и опускал голову.

— Что ты такой невеселый, Андрюша? — спросила Марфа Васильевна. — Или с Елкой расставаться жалко?

— Я всегда такой, — угрюмо ответил Андрей.

— Почему?

— Просто так…

На станции он привязал лошадей к дереву, помог Солодовым снести вещи, пошел с ними за билетами. Ждать пришлось недолго, поезд подошел и стоял всего три минуты.