Война Поппи (ЛП) - Ловелл Л. П. Лорен Ловелл

***

Чувствую себя ужасно. Сбитой с толку. Глупой.

— Поппи, — Хоуп проводит рукой по моему плечу. — Только не надо винить себя.

Дело в том, что я не должна была выходить на этот ринг. Я была так зла и напугана и… устала. Я просто так устала.

Хоуп глушит машину, но я качаю головой.

— Нет.

— Я не позволю тебе ходить туда одной, он взбесится.

— Хоуп, нет. — Я смотрю на нее, открываю дверь и выхожу из машины. — Я позвоню тебе утром. — Закрываю дверь и иду по тротуару, вверх по лестнице, делаю вдох и вставляю ключ в замок. Я понятия не имею, чего ожидать, когда захожу внутрь, но когда это делаю, я останавливаюсь на полшага, ключи все еще в моей руке, а дверь открыта.

Брэндон сидит, прислонившись спиной к дивану и положив руки на колени. В одной руке он сжимает бутылку виски. Его пальцы покрыты кровью, на щеке появляется темно-красное пятно. Но то, что разбивает мне сердце, — это слезы на его лице.

Я видела Брэндона сумасшедшим. Я видела его молчаливым. Я даже видела его грустным, но не помню, чтобы он когда-либо плакал. И это меня пугает.

Его остекленевшие глаза смотрят прямо на меня, но он, кажется, не замечает меня.

— Брэндон… — Я закрываю за собой дверь, перебирая ключи в ладони.

Он делает несколько больших глотков. Я осторожно подхожу к нему, опускаюсь перед ним на колени.

— Брэндон, — шепчу я его имя, потому что даже не думаю, что он сейчас здесь, и я боюсь того, где он находится, боюсь его напугать.

Его глаза медленно встречаются с моими. Как будто его израненная душа умоляет меня о помощи, а я понятия не имею, как ему ее дать.

— Опоссум, — шепчет он.

И по какой-то причине нежность в его голосе ломает меня еще больше. Я смотрю ему в глаза… горе поглощает меня, потому что до боли очевидно, что воспоминания, терзающие разум Брэндона, могут быть неизлечимой болезнью, он умрет с ними. Они такая же часть него, как он часть меня.

Я протягиваю руку и обнимаю его за щеку. Он закрывает глаза, наклоняясь ко мне.

— Прости, — говорит он и снова делает глоток. Я это ненавижу. Я ненавижу, что он чувствует, что должен извиниться передо мной.

— Тебе не за что извиняться. — Беру его за руку и чувствую его потную ладонь. — Пойдем спать. Давай.

С усилием он встает, спотыкаясь и несколько раз врезаясь в стену по пути в ванную. Я открываю краны и даю воде нагреться, прежде чем помогаю ему выбраться из окровавленной одежды. Он садится на край ванны и просто смотрит на меня, как будто мир заканчивается прямо здесь.

— Прости, — шепчет он, и я все еще вижу слезы в его глазах.

— Шшш. — Я опускаю мочалку под горячую воду и смываю кровь и пот с его лица, с шеи и груди, с рук. Я вытираю его, и мы ложимся спать.

Я ложусь, и он кладет голову мне на грудь. Я кладу ладонь ему на щеку, проводя пальцами другой руки по его густым волосам. И на мгновение мы остаемся в тишине, в оглушительной тишине. Я слушаю глубокий вдох и выдох, боль отдается с каждым прерывистым вдохом.

— Ты же знаешь, что тебе нужно выбраться, — говорит он, нарушая молчание. — Спастись.

Я качаю головой, и слезы, которые я отчаянно пытаюсь сдержать, вырываются на свободу.

— Мы не говорим об этом.

Он обхватывает рукой мой живот, держа так крепко, как будто боится, что я исчезну.

— Я превращаю все, к чему прикасаюсь, в дерьмо. Я — яд.

Так говорил ему отец. Это то, что Брэндону говорили всю его жизнь. Во что он был приучен верить. И как объяснить тому, кто не может любить себя, кто не может увидеть свою ценность, как объяснить этому человеку, что он — целый мир?

Это невозможно. Я могу произнести эти слова десять тысяч раз, но Брэндон никогда их не услышит. Он не может, потому что некоторые вещи просто не могут пробиться сквозь тьму.

Я продолжаю проводить пальцами по его густым волосам, пока его дыхание не выравнивается, а напряженные мышцы не расслабляются. И вот я лежу, держась за того, кого так ужасно боюсь потерять, и где-то в своем беспокойстве мне удается заснуть.

У меня горят легкие. Я не могу дышать. Я не могу сделать вдох! Я открываю глаза, не в силах сосредоточиться, я вцепляюсь в руки, яростно сжимающие мою шею. Темно. Мне не видно. Я не могу сосредоточиться. Я задыхаюсь, выгибая спину и брыкаясь, ударяя рукой по всему, что давит на мое горло. Пятна усеивают мое зрение, а затем, внезапно, давление исчезает, и я отчаянно втягиваю в себя полные легкие воздуха, бросаясь с кровати на пол.

— О боже, — шепчет Брэндон. Я вижу его на кровати, смотрящего на свои руки. — Я… — Запустив обе руки в волосы, он складывается вдвое, с его губ срывается прерывистый крик. — Блять!

Меня так сильно трясет, что когда пытаюсь встать, я чуть не падаю в обморок. Я хватаю джинсы с пола и натягиваю их, борясь со слезами. Борясь со всем тем, что внутри меня говорит, что нужно бежать от него.

— Поппи.

— Все в порядке. — Я поднимаю на него взгляд и киваю. — Все в порядке. Я в порядке. Я просто собираюсь… — Я обхожу край кровати и останавливаюсь. Морт прижимается к моей ноге. — Я просто переночую у Хоуп. Но все в порядке. — Я выхожу из комнаты, хватаю сумочку и бегу к двери, закрывая ее за собой.

Только когда я добираюсь до входа на станцию метро, я звоню Хоуп. И только когда она обнимает меня, я полностью ломаюсь. Я хочу быть сильной для него, но у каждого есть свой переломный момент.

Глава

45

Брэндон

“Say Something” — A Great Big World

Я слышу, как входная дверь закрывается с оглушительным щелчком. Она ушла. Она ушла. И я чуть не убил ее.

Этот сон был чертовски ярким, и там был Коннор — Коннор был врагом. Я душил его, душил ее. Я сдерживаю сдавленный звук, который вырывается из моего горла. Я бы никогда не причинил им вреда. Есть два человека в этом мире, которым я никогда не причиню вреда, и все же я причинил им боль. Я больше не живу с чудовищем. Я и есть чудовище.

И из всего того, что она могла мне сказать, она лишь сказала, что все в порядке. Как это может порядком? Я уничтожаю ее, часть за частью. И это убивает меня. Она единственное добро в моей жизни, и что будет, когда я ее потушу? Я не могу этого сделать, не с ней. Но она никогда не отпустит меня, потому что она Поппи. Она любит слишком сильно и не сдается. Она будет рвать маленькие кусочки своей души, если решит, что спасает мою. Но я больше не могу этого делать. Я чертовски устал. Каждый день — это битва, и она — единственное, за что я борюсь. Я люблю ее больше всех, даже больше Коннора. Я должен спасти ее от этого чистилища. Только я могу освободить нас обоих.

Иду на кухню, роюсь в ящике с мусором. Ключи от машины, лак для ногтей, старая открытка на день рождения. Касаюсь пальцами гладкого стекла трубки. Я хватаю его, этот маленький мешочек с резиновой лентой.

Иду в гостиную и падаю на диван. Морт забирается ко мне на колени, пока я разворачиваю сумку и упаковываю большую миску. Он нюхает его и делает шаг назад. Зажигая бонг, я вдыхаю, задерживая дым глубоко в легких. Мне нужно спокойствие, чтобы найти необходимую мне решимость. Глажу Морта и курю до тех пор, пока ранние утренние лучи не начинают проникать в окно гостиной. А затем я встаю и беру ручку и блокнот из кухни.

В нем записка, которую Поппи написала мне несколько дней назад, когда рано ушла на ночную смену.

Люблю тебя и это всегда был ты и только ты.

Я тяжело сглатываю и перелистываю страницу, хрустящая нетронутая бумага смотрит на меня, и я начинаю писать.

Опоссум,

Мне жаль.

Я люблю тебя столько, сколько себя помню. И со временем я стал влюбляться в тебя еще больше. Ты — мой мир.

И я знаю, что ты любишь меня, поэтому ты простишь мне все. Но, возможно, некоторые вещи прощать не стоит.

Я не знаю, как уйти от тебя, потому что я не могу без тебя выжить. Но я бы пожертвовал всем, чтобы обеспечить твою безопасность. Мне кажется, я так долго веду войну, и я просто хочу, чтобы она прекратилась. Я просто хочу того покоя, который я получаю, когда целую тебя, спокойствия, которое приносит твое прикосновение. Я живу ради этих единственных мгновений. Но я знаю, что ты не можешь пережить меня. Ты не сможешь выжить рядом с тем, что живет внутри меня. И я не позволю ему завладеть тобой.