Конфессия, империя, нация. Религия и проблема разнообразия в истории постсоветского пространства - Марина Могильнер

К середине 1867 года Баранов полностью отдал дело обращений, сосредоточившееся к тому моменту в Минской губернии, на откуп энергичному Стороженко. Гордившийся своими казацкими корнями (и внесший лепту в нарождавшуюся украинскую литературу)[589], Стороженко представлял себя в Вильне наследником исторической традиции противоборства с «латинством». Он сосредоточил усилия на католическом простонародье трех смежных уездов Минской губернии — Слуцком, Пинском и Новогрудском. Именно там находились местечки Кривошино и Липск, где в начале 1867 года ему при содействии воинских команд удалось предотвратить отпадение новообращенных. Теперь Стороженко переходил от обороны к атаке. Именно на этом — по счастью, последнем — этапе массовых обращений прагматизм «обратителей» выродился в цинизм, уживавшийся с возвышенным представлением о себе как истребителях «латинства».

«Штаб-квартирой» команды Стороженко стало местечко Ляховичи Слуцкого уезда — центр многолюдного католического прихода и место проведения двух ежегодных ярмарок. В марте 1867 года Баранов своей властью, помимо католической церковной администрации, назначил настоятелем Ляховичского прихода протеже Стороженко — ксендза Анзельма Гирдвойна (бывшего викария в Кривошине) — при условии, что тот примет православие сам и увлечет за собой возможно больше прихожан[590]. Закрытый в июле 1867 года костел был спешно переоборудован в православную церковь, которую при большом стечении народа освятили в сентябре. Вместе с Гирдвойном к православию присоединилось, согласно рапорту Стороженко, около 2500 человек[591].

Дальнейшее развитие кампании ставилось в прямую зависимость от материальной заинтересованности ксендзов — последователей Стрелецкого и Гирдвойна. В конфиденциальной переписке друг с другом и с самим Барановым «обратители» не скрывали, что делают главную ставку на стяжателей и бедняков. Так, о пожаловании обратившимся из католицизма священникам казенных ферм Стороженко ходатайствовал перед Барановым настойчиво и даже с некоторым злорадством. Похоже, посулы раздачи ферм вызывали в его воображении некий водевильный тип ксендза, капитулирующего перед искусом мирского благополучия. В одном из соответствующих служебных рапортов Баранову Стороженко неожиданно сбивается на игривый тон публицистической сатиры:

Для большей приманки ксендзов в православие необходимо как можно поскорее назначить о. Антонию Гирдвойну ферму. Ксендзы очень любят заниматься хозяйством, плодить домашнюю птицу и в особенности свиней. И в самом деле, сколько прелести в этих фермах!.. Во время досуга св. отец уединяется в свою пустынь и предается там религиозной медитации. …Хозяйством его заведывает молодая женщина с роскошными формами, на огороде работают смазливые девки… Перед такими картинами довольства стушевывается и самая Римская непогрешимость! Если последует Высочайшее соизволение на назначение пожизненной пенсии Гирдвойну, то об этом нужно будет немедленно заявить для всеобщего сведения по Сев. — Зап. краю. Виленских ксендзов очень интригует это обстоятельство[592].

Стороженковская команда не знала того дискомфорта, который все-таки был характерен для некоторых «обратителей», использовавших ранее рычаги государственной власти для давления на католиков. Стороженко чувствовал за собой право на насилие и с гордостью писал об этом самому генерал-губернатору:

Читая историю истязаний и угнетений православного люда (в Речи Посполитой. — М. Д.), всяким русским, православным овладевает такое негодование, что если бы возвращение окатоличенных в лоно православия и сопровождалось крутыми мерами, то и тогда они не возмутили бы совести самых умеренных людей[593].

При такой установке организаторы обращений на местах не изощрялись в выборе методов убеждения прихожан. Миссионерская работа Гирдвойна шла ни шатко ни валко. Несмотря на семь месяцев «ежедневного труда и размышления», предшествовавших его принятию православия, новоиспеченный миссионер оказался «не в состоянии… скоро изучить устав и священнодействие Православной церкви», так что в помощь ему был назначен состоявший при архиерейском доме игумен Серапион, который также обучал детей закону Божьему и церковному пению в приходской школе[594]. Будучи, таким образом, свободен от значительной доли литургических и пастырских обязанностей, Гирдвойн в сопровождении какого-либо светского должностного лица ездил по католическим селениям в поисках кандидатов в неофиты. В сущности, православный священник выполнял функцию секулярного агента власти по перерегистрации конфессиональной принадлежности. Избранная стороженковской командой тактика массового обращения заключалась в том, чтобы, выявив по метрическим книгам «долженствовавших» исповедовать православие, взять с них подписки о присоединении, удалить ксендза и наиболее приверженных католицизму мирян, закрыть костел как «вредный» для православия и оформить его переделку в православный храм — якобы во исполнение желания большинства остающихся католиков[595]. В депешах Гирдвойна Стороженко заученные жалобы на происки «фанатиков» перемежаются угодливыми просьбами подсобить «миссионерству» закрытием костела. В Медведицком приходе (Слуцкий уезд) у миссионера никак не получалось действовать своими силами:

…Из крестьян Медведицкого прихода многие говорят, скоро только не будет костела, то мы будем православными. Осмеливаюсь затем Вашего Превосходительства, как Русского деятеля и покровителя моего, покорнейше просить похлопотать у Графа (Баранова. — М. Д.), а снисходительное Его Сиятельства сердце благоволят (sic! — М. Д.) приказать закрыть Медведицкий костел…

В феврале 1868 года Гирдвойн донес в Вильну о том, что 1128 католиков в Медведице якобы подписали прошение о переделке костела в церковь[596]. Этому рапорту Стороженко уже не успел дать ход, а сами медведицкие католики впоследствии не обнаруживали ни малейшего желания перейти в «царскую веру».

Воинственная риторика «обратителей», сегодня звучащая несколько комично, в то время была чревата неприятными для католиков последствиями. Она имела не только эмоциональное, но и концептуальное значение. 10 октября 1867 года Стороженко рапортовал Баранову:

Как видно из получаемых сведений, православие в Минской губ. все идет crescendo и crescendo. Ксендз Кошко с приходом (165 дворов) присоединяется к православию, ксендз Оношко предлагает свои услуги в Копыле, к[сендз] Петровский в Борисовском уезде… Сдаются и остальные католики. Латинство видимо разлагается и лезет со всех сторон в православие.

В письме от 30 ноября 1867 года разворачивалась еще более обнадеживающая картина:

Движение в пользу православия в Минской губ. по-прежнему идет весьма успешно. События опередили даже наши предположения; так, мы надеялись, что Медведицкий приход спустит флаг только к весне, но теперь оказывается, что существование его к Новому году прекратится. …Новомышский приход к весне присоединится непременно[597].

Примечательно, что наиболее воинственные выражения Стороженко — приход «спустит флаг» и др. — в подлинниках подчеркнуты, вероятно, самим генерал-губернатором или кем-то из его советников. Подобная антикатолическая риторика не воспроизводила традиционного различия между горсткой клириков-фанатиков и массой обмороченных ими простодушных мирян. Имплицитное включение рядовых прихожан в понятие о противнике придавало социальную телесность демонизированному образу «латинства» (и тем самым оправдывало военную непреклонность в наступлении на католическую церковь). Иначе говоря, католицизму, в мифологии русского национализма обычно выступавшему антиподом целостности и полноты, на сей раз «даровалось» осязаемое тело — именно для того, чтобы затем его уничтожить. При этом самый момент гибели «латинства» описывается посредством как органических, так и механических метафор. Стороженко отводил православию функцию не только могильщика, но и пожирателя католицизма, когда писал, что «латинство… разлагается и лезет со всех сторон в православие». Его помощник, М. Н. Алмазов, в той же ситуации видел могучий паровоз, с грохотом покоряющий лесистые и болотистые просторы Минщины:

Наше православие так теперь клеится и идет вперед, что если только немного еще подвинтить где-либо хорошенький винт, так машина двинется вперед с огромною силою…[598]

С редкой откровенностью Стороженко изложил свое видение перспектив кампании, полемизируя в ноябре 1867 года с виленским губернатором С. Ф. Панютиным. Предметом разногласия между ними была личность ксендза Сульжинского, памятного местным властям своим вольным или невольным содействием массовому обращению в Быстрице Виленского уезда. Назначение Сульжинского спустя два года настоятелем одного из крупнейших приходов в Виленской губернии было важным пунктом общего плана: