Общество "Сентябрь" - Чарльз Финч

Никогда в жизни я не жил в таком страхе, как следующие несколько недель. Я проклял себя за то, что не согласился, как и все, на их план. Их ждала обеспеченная жизнь, ни один со мной не разговаривал, и я знал, что все они мне не доверяют.

Удар не заставил себя ждать. С моим единственным на территории в пять тысяч миль другом — Джунипером — мы отправились на охоту. Мы отошли от лагеря всего на милю, притаились в зарослях, надеясь подстрелить стайку птиц, и сами оказались на прицеле у Хеллоуэла, лежавшего в засаде в нескольких ярдах от нас. Джунипера он убил сразу, второй выстрел предназначался мне. Он промазал, но я упал, притворясь мертвым. Хеллоуэл поверил и бросился бежать, а я лежал и слушал, как стихает его топот.

Пейсон перевел дыхание.

— Я часто думаю о Джунипере, что во всем мире у него не было ни одной родной души. Не заслужил он такой смерти.

План бегства возник сразу. Особой любви к армии я никогда не питал, в Индии для меня стало чересчур жарко. Осторожно, не привлекая внимания, я пробрался в лагерь, захватил свою форму и кое-что из личных вещей, в том числе фотографии домашних, и приступил к отвратительной процедуре по превращению Джунипера в меня самого.

— А как же шрам? — спросил Мак-Коннелл.

— Он, конечно, мог меня выдать. Но заросли Индии ничего не скрывают долго, и звери всегда наготове. Когда Джунипера нашли, узнать его было невозможно. Поползли слухи о моем самоубийстве или даже убийстве, и, чтобы пресечь их, Лайсандер и Батлер сочинили ложь о ссоре за картами. Что и говорить, шито белыми нитками, но они рассказывали эту байку на каждом углу. Единственное, что им не удалось скрыть, — состояние трупа.

— Третья страница, Томас, — напомнил Ленокс доктору. — В досье. Вот, значит, о чем там говорилось. О том, что труп изуродован.

Леноксу стало не по себе от почти мистических совпадений в жизни отца и сына. У обоих погибли лучшие друзья. Оба пустились в бега. Оба проявили житейскую сметку. И оба избежали смерти. Во всяком случае, пока.

Ленокс беспокойно поежился — рана давала о себе знать — и приготовился слушать дальше.

ГЛАВА 51

— И куда же вы отправились? — с любопытством спросил Даллингтон.

— В Китай. Денег у меня было предостаточно, нам только что выплатили жалованье за шесть месяцев, я добрался до Шанхая и нашел работу. Очень скоро несколько важных местных джентльменов уже не могли без меня обойтись — но это совсем другая история. К тому же с этим давно покончено.

Пришло время ключевого вопроса. Его задал Ленокс:

— Зачем же вы вернулись? Почему обществу стал нужен ваш сын, если вас давно считали мертвым?

— Уилсон, — ответил Пейсон.

— Что — Уилсон?

— Как говорится: не повезло, так не повезло. Я вернулся в Англию, потому что больше не мог жить вдали от Джорджа. Представлял, как поселюсь в каком-нибудь тихом местечке, например на севере Шотландии, и буду издали наблюдать, как взрослеет мой мальчик. Нынче летом мне так безумно захотелось его повидать, что я приехал в Линкольн. И прямо на Хай-стрит наткнулся на Уилсона, идущего со своим сыном. Он едва успел заметить меня, но сразу узнал. Я по глазам понял. О том, что Джунипер якобы жив, знали или подозревали только Лайсандер и Хеллоуэл. Могу себе представить, какое потрясение испытал старина Уилсон. Само собой, он немедленно рассказал об этом членам общества.

— Почему вы так уверены? — спросил Дженкинс.

— Он был неплохой человек, Уилсон. И уж точно лучше многих из них. Да, он выдал меня, но когда узнал, что Джорджа хотят убить, сумел передать ему записку. Я тогда жил в Оксфорде, и мне помог Ред Келли, которого я хорошо знал с первых дней службы, наши полки вместе были на учениях — о, Ред всегда любил карты и выпивку!..

— Я как раз собирался спросить о нем, — остановил его Ленокс. — Стало быть, он ваш человек?

— Самый надежный парень из всех, что я знал. Мой рядовой. Он получил ранение, и я устроил его портье в Линкольне. Не то чтобы обо мне остались блестящие воспоминания, но имя Пейсонов кое-что значило.

— Ред! Красногривый! Видите, Ленокс, я не ошибся! Он что-то знал! — радостно воскликнул Джордж Пейсон. — Он-то и передавал мне записки от Кентербери! Так чем он тебе помог, отец?

— Показал мне письмо Уилсона, адресованное тебе. Там говорилось, что ты должен бежать из Оксфорда. Так я понял, что Уилсон рассказал обществу о встрече со мной и что они готовы убить тебя, лишь бы я вышел из укрытия. Они меня боялись. Да и сейчас, полагаю, боятся.

— А Уилсона за эти хлопоты убили, — завершил Мак-Коннелл.

— Именно, — подтвердил Ленокс.

— Дальше все просто, как вы понимаете. Моей единственной целью и основной заботой стало спасение сына. Однако у меня не хватило храбрости сказать тебе, кто я, Джордж. Тебе лучше было не знать, что я жив, ведь всегда могли прийти с расспросами. Мне столько хотелось сказать — а я просто отдал тебе чертовы карманные часы.

— Что ты, пап, они мне очень понравились. Глядя на них, я не терял надежду, даже когда прятался.

Отец и сын смотрели друг на друга, не скрывая слез, а вокруг стояла странная тишина: возможно, каждый сын в комнате думал о своем отце.

— Слава Богу, вам больше ничего не угрожает, — громко вздохнул Дженкинс.

И тут за их спинами раздался полный ненависти голос:

— Да ну? Зря вы так в этом уверены, инспектор!

На пороге стоял Лайсандер с револьвером в руках.

«Разумеется, — мелькнуло в голове у Ленокса. — Поэтому его и не было на собрании. Оставался в тени, как раз на такой случай».

— Что ж, Лайсандер, мы в вашей власти, — признал он.

Однако детектив поторопился.

Жаждущий мести капитан мог выстрелить в любого, но не видел одного… Скрытый распахнутой дверью Мак-Коннелл сильным толчком — да здравствует любовь доктора к поло и гольфу! — оттолкнул дверь и налетел на сбитого с ног Лайсандера. Немое изумление разорвал выстрел — и пуля, никому не причинив вреда, ударилась в стенку.

Поднялась суматоха, долго наводили порядок, за это время рана у Ленокса сильно разболелась, и, хотя от порошка, данного Мак-Коннеллом, стало немного легче, детектив решил, что допросы нынче вечером проведет Дженкинс.

Как раз в этот момент по лестнице, громыхая, поднялись два констебля. Один из них, войдя в комнату, робко повернулся к инспектору:

— Инспектор Дженкинс, сэр, позвольте обратиться.

— Слушаю вас, констебль Роланд.

— Во время обыска в клубе мы кое-что нашли, сэр. — Роланд замялся.

— Ну?

— Мы с Лоренсом принесли находку сюда — вот, сэр. Там было много сокровищ, замурованных в стене, и среди них — это.

И констебль, который вряд ли видел зараз больше двадцати фунтов, вытащил из кармана крупный сапфир, отливающий густой синевой.

Хотя Джеймс Пейсон совсем недавно говорил об этом камне, все невольно ахнули. Наступила тишина.

Первым заговорил Мак-Коннелл:

— Я, конечно, не специалист… не моя область, но, констебль, вы не могли бы… позвольте мне взять его в руки — лишь на несколько минут? Благодарю вас, благодарю!

Он бережно принял камень в носовой платок.

— Бог ты мой! Да он же в четыре раза больше, чем Звезда Бомбея! Вы только взгляните на него! Цельный, прочный, и самое удивительное — идеальной огранки! Бог ты мой!

Все обступили доктора, а он продолжал:

— Существует только четыре разновидности по-настоящему драгоценных камней: изумруды, бриллианты, рубины — которые на самом деле не что иное, как красные сапфиры, — и, наконец, вот… Его невозможно оценить! Не думаю, что камень добыл старейшина, мистер Пейсон… Такое сокровище наверняка передавалось от поколения к поколению. Вы только посмотрите на совершенство огранки! Во всем мире едва ли наберется десяток людей, способных приобрести такое чудо, да и государств с такой казной не намного больше! Да, я бесконечно благодарен вам за разрешение на него взглянуть, — произнес он, вручая сапфир Дженкинсу. — Благодарен от всего сердца.

Присутствующие благоговейно передавали камень из рук в руки, пока наконец Дженкинс и два констебля, полные священного трепета, не понесли его в поджидавший снаружи экипаж. («Как вы только додумались притащить его в самое злачное место на Истчип, болван?» — ругался Дженкинс.) Остальные разделились на группы, что бы разъехаться по домам.

Да, что ни говори, престранное оказалось дело! Он принимал одного человека за другого, он доверял врагу. С самого начала Ленокс признавал, что никогда еще расследование не шло так туго: незначительные успехи сменялись колоссальными промахами. Правда, у него было смягчающее обстоятельство — любовь.

В результате домой, на Хемпден-лейн, Ленокса повез Даллингтон. Мак-Коннелл сменил ему повязку, дал с собой обезболивающие порошки и обещал приехать рано утром, но, тревожась за жену, доктор спешил поскорее попасть домой. Выяснилось, что они с Тото наконец-то вы брали имя, нравившееся обоим: Белла Мак-Коннелл Красивое имя, согласился Ленокс, красивое настолько, что ради него стоило вести ожесточенные споры.