Следопыт - Густав Эмар

— Да, она действительно очень несчастна! — подтвердил дон Порфирио, уловивший слова дона Торрибио. — Ее следует пожалеть, потому что она не заслужила такой участи. Бедное, чистое дитя, светлый ангел, попавший в гнездо демонов; но мы ее спасем, дорогой дон Торрибио!

— Да! Клянусь, что мы спасем ее! — энергично воскликнул молодой человек. — Благодарю вас, дон Порфирио, вы вернули мне жизнь этими словами.

— Мы с вами друзья, дон Торрибио, и мне больно видеть, что вы страдаете. Ну, а теперь спрашивайте, что вы еще хотели меня спросить.

— Да вот что меня крайне удивляет: почему вы, зная так хорошо все тайны асиенды дель-Энганьо, никогда не воспользовались ими, чтобы отомстить этому извергу? Почему вы с первых же дней не обрушились на этого зверя в самой его берлоге, ведь для вас ничего не могло быть легче?

— Действительно, но пробраться одному на асиенду значило влететь волку в пасть безо всякой пользы; а проникнуть туда вооруженной силой — меня удержало одно чувство.

— Какое же?

— Как вам известно, хотя я простой индеец manso41, которых белые люди наделяют обидным прозвищем gentesinrason, то есть люди без разума, но я был воспитан графом де Монтесума-Кортесом, который любил меня, как брата, и смотрел на меня, как на равного себе во всем. Девиз этой благородной семьи короткий и простой, он гласит: Todoporelhonor! «Все ради чести» — и этот-то девиз я всегда имел перед глазами; он запечатлелся в моем сердце и стал руководящей нитью всей моей жизни. Однажды, это было незадолго перед его отъездом, граф призвал меня в свой кабинет и запер дверь на ключ. «Брат! — сказал он, — тебе известна легенда об асиенде дель-Энганьо, и ты, конечно, знаешь, какой завет и клятва возлагаются на главу нашей семьи; теперь же мы живем в такое время, когда смерть подкарауливает нас за каждым кустом; быть может, вскоре события призовут и меня на поле брани и принудят принять деятельное участие в этой великой и священной борьбе за независимость нашей родины, и, тогда, ты понимаешь, все может случиться — все мы смертны.

Дон Мануэль де Линарес, мой троюродный брат, никаким образом не может стать моим наследником и преемником звания главы нашего рода, в случае если бы мне было суждено погибнуть от испанской пули, да и к тому же что-то говорит мне, чтобы я не доверялся ему. Конечно, у меня есть сын, но он ведь еще слишком молод, чтобы я мог передать ему тайну нашего рода, а ты мой друг, мой брат, мы с тобой кормлены одной грудью, а потому ты мне ближе всех — я не могу уехать, унося с собой тайну нашей асиенды дель-Энганьо — и эту тайну я хочу открыть тебе одному. Если сын мой доживет до совершеннолетия, ты откроешь ее ему, если же он умрет ребенком, то пусть и тайна эта умрет в твоей груди. Поклянись мне Богом и нашим родовым девизом, что ни в каком случае, что бы ни произошло, не откроешь никому этой тайны, которую я доверяю тебе». Я поклялся, и, спустя два дня, мы вдвоем с графом отправились на асиенду дель-Энганьо, и здесь с планом в руках обошли с ним все тайные ходы, все лабиринты залы, коридоры, одним словом, весь этот таинственный замок вплоть до самых потайных уголков. Затем, вернувшись в Парайсо, он вручил мне план асиенды дель-Энганьо и, поцеловав меня, сказал: «Теперь ты знаешь все, помни же свою клятву и наш родовой девиз». И я помнил это всю свою жизнь сеньор! — добавил дон Порфирио. — Вот почему дон Мануэль де Линарес спокоен в своем убежище — потому что, пока я жив, этой тайны не открою никому, кроме сына моего брата.

— Да, теперь я вас понимаю и уважаю вас еще более.

— Вот почему сердце мое затрепетало от радости, когда я узнал о странном даре, которым наградил вас Господь: я почувствовал, что во мне снова оживает надежда, что теперь, не нарушая данной клятвы, я буду с помощью вашей иметь возможность отомстить за брата моего и добиться кары виновных.

— Благодарю Создателя, даровавшего мне эту способность, которая даст позволит нам совершить дело высшего правосудия и, вместе с тем, избавить эту несчастную страну от шайки грозных бандитов, наводящих страх на все население. Храните вашу тайну, дон Порфирио, я сумею и помимо вас пробраться на асиенду, накрыв там этих разбойников и разорить их гнусное гнездо. Скажите, когда же мы отправимся на Рио-Хилу?

Дон Порфирио вопросительно взглянул на Твердую Руку.

— Я рассчитываю отправиться в путь завтра поутру! — ответил вождь краснокожих.

— Ну, так до завтра! — сказал дон Торрибио, вставая со своего места.

— Хорошо, пусть до завтра, — согласился асиендадо, — теперь уже три часа ночи, пора нам пойти отдохнуть!

Все трое расстались, дружески пожав руки, и разошлись по своим спальням.

ГЛАВА XI. Появление новых личностей и знакомство с ними

Вернувшись в свою комнату, дон Торрибио, вместо того, чтобы раздеться и лечь в постель, кинулся на свою бутаку и дал волю мыслям. Ему было вовсе не до сна; он был страшно взволнован: все слышанное им в эту ночь с быстротой вихря проносилось в его мозгу, кружась и путаясь, точно в водовороте; ему не верилось, чтобы все это была действительность; возможно ли, чтобы человек мог быть подобным извергом, таким чудовищем, как этот дон Мануэль де Линарес?

Затем мысли его перенеслись к другому, — к странным случайностям его встречи с этим самым доном Мануэлем в глухой, убогой деревушке Нижней Калифорнии, к надменной, но аристократической манере и обращению этого человека, его знакомству с ним, почти дружбе, и удивительному самообладанию этого человека.

Вслед за этим воспоминанием в памяти его восставал и светлый образ прелестной девушки, так горячо любимой им; а там, по какому-то странному капризу мозга, он вдруг вернулся к воспоминаниям своего раннего детства с того момента, как его ребенком оставили в лесу в пампасах Буэнос-Айреса, и до самой смерти растреадора и его жены, этих добрых, честных и благородных людей, которые так искренне любили его и сделали его таким счастливым. Потом перед ним стали проноситься картины его деятельной скитальческой жизни по морям и чужим краям, где, благодаря неизменному счастью и удаче во всем, он нажил громадное состояние; затем его воспоминания переносили его опять к тому, с чего он начал, — опять ему начало казаться, что между его жизнью и диковинными, странными событиями, слышанными им в эту ночь, существует какая-то тесная связь.

Настойчиво напрашивалась мысль, что у дона Порфирио и Твердой Руки с какой-то тайной целью рассказали ему все это, и мало-помалу ему начинало казаться, что он вовсе не так чужд всех этих событий, как это ему казалось по началу, и в его памяти как будто воскресало что-то забытое, неясное, но смутно жившее где-то на дне души, в тумане бледных воспоминаний давнего прошлого.