Рыцарь Курятника - Эрнест Капандю

Людовик XV сохранил и еще более украсил сад, но, не находя достаточно изысканным замок Монсара, он велел Габриэлю выстроить другой.

В Шуази Людовик XV принимал приближенных.

При дворе было три степени придворных: свет, общество и приближенные.

Свет составляли важные сановники, министры, посланники — вся толпа придворных, для которых король никогда не спускался с вершины своего величия.

Общество состояло из тех придворных и дам, которых король принимал по вечерам в своих апартаментах, удостаивал некоторой фамильярности и которым позволял смеяться в своем присутствии.

Наконец, к числу приближенных принадлежали те придворные, перед которыми король не демонстрировал свое королевское величие. Их он обыкновенно приглашал в Трианон и в Шуази.

Но самые любимые празднества короля происходили в Шуази и посвящались, как у язычников, то Бахусу, то Венере, то другим божествам. Утверждают, что эти ночные празднества основали графиня Тулузская и очаровательная мадемуазель де Шароле.

Пробило восемь часов. В маленькой Зеркальной гостиной, находившейся перед спальней короля, толпились приглашенные в Шуази. Людовик XV наследовал привычки Людовика XIV. Каждое утро камердинер, спавший в спальне короля, будил его в восемь часов. Когда короля не было в Шуази, в королевской спальне всегда спал другой камердинер, чтобы королевское ложе было под охраной. В половине девятого допускались к королю приближенные.

Зеркальная гостиная имела три двери: в переднюю, в спальню короля и в кабинет Париков. У двери спальни короля стоял, положив руку на ручку двери, привратник колоссального роста, красивый лицом и в великолепной ливрее. Привратник жил в этой гостиной, как птица в клетке, никогда из нее не выходя.

Простые ширмы в углу залы справа от входа в спальню короля служили привратнику жилищем; там стояли его кровать и стол. День и ночь, где бы ни находился король, этот привратник стоял у двери спальни в Шуази, в Версале, в Фонтенбло или в Марли, так что никто не мог войти в королевскую спальню без его позволения. Его должность состояла в том, чтобы отворять и затворять дверь и произносить, в зависимости от обстоятельств, одну из четырех фраз:

— Проходите, господа, проходите!

— Господа, король!

— Уйдите!

— Войти нельзя!

Никто не смел возражать привратнику. Принцы, герцоги, маркизы, графы бежали от его голоса или прибегали на его зов; даже принцы и принцессы крови отсылались им без всяких возражений. У привратника был только один господин — король. Он получал приказания только от него одного. Все другие кроме короля не существовали для него.

В ту минуту, когда пробило восемь часов, привратник, который до тех пор стоял за ширмами, вышел и встал перед дверью. Взгляды всех при дворных устремились тогда на его большую руку, которая сейчас должна была дозволить вход в спальню короля.

В Зеркальной гостиной собрались все придворные знаменитости: Ришелье, Граммон, Тремуйль, Креки, Морпа, Таванн, Коани, Сувре и много других. Разговор был шумный и искрился шутками.

— Флавакур уехал? — говорил Сувре, смеясь.

— Да, — отвечал Тремуйль, — уехал и увез свою жену.

— Он не хотел, чтобы мадам де Флавакур наследовала своим сестрам, — прибавил Креки.

— Это пятая дочь Неля, — сказал Коани.

— Если ее ответ передают точно, он демонстрирует прекрасный характер, — ответил Таванн.

— Точно, — отвечал Ришелье, — она сказала это мне. Между нами, господа, мне хотелось знать, не захочет ли она занять место герцогини де Шатору, как герцогиня де Шатору заступила место мадам де Лораге, мадам де Лораге заняла место мадам де Вентимиль, а мадам де Вентимиль — место мадам де Мальи. Итак, однажды вечером я разговаривал с маркизой и прямо ей сказал: «Наследство ваших сестер принадлежит вам». Она улыбнулась и ничего не ответила. Я описал хорошую сторону этого положения, заговорил о богатстве, о могуществе, о славе, о счастье, об обожании. «Все это прекрасно, — сказала она мне наконец, — но я предпочитаю всему этому уважение моих современников».

— Черт побери! — сказал Тремуйль, смеясь. — Какая вольнодумка!

— Вольнодумка или притворщица, — сказал Морпа со свойственной ему насмешливой улыбкой, из-за которой он впоследствии потерял место министра.

— Почему притворщица? — спросил Креки.

— Да ведь маркиза де Флавакур уехала со своим мужем?

— Они уехали третьего дня утром в свое поместье в Дофине, — сказал герцог Тремуйль.

— Три дня тому назад, кажется, Флавакур вел разговор с женой о том, что король печален и одинок после смерти герцогини де Шатору. Маркиза де Флавакур улыбалась и смотрела на мужа. Тот встал, поцеловал руку жены и сказал ей любезно:

— Милая моя, вы хотите жить или умереть?

— Жить, — отвечала она.

— Тогда уедем завтра и несколько месяцев не будем возвращаться ко двору.

— Флавакур это сказал? — спросил Граммон.

— Как! Это вас удивляет?

— Нисколько! Для Флавакура настолько же просто убить свою жену, как поцеловать ей руку.

— Что же отвечала маркиза? — спросил Коани.

— Она посмеялась над ревностью мужа, но просила его уехать в тот же вечер, не дожидаясь утра.

— Замешан в это Флавакур или нет, а все-таки маркиза уехала, — сказал Ришелье.

— А король скучает! — заметил Граммон.

— И ничто ему не нравится… — прибавил Сувре.

— То есть — не нравилось, — поправил Таванн.

— Как? Как? — заинтересовались тут же Тремуйль, Морпа, Креки и Коани.

— Что ты говоришь, Таванн? — прибавил Граммон.

— Я говорю, что ничто не нравилось королю.

— Я не знаю, но после охоты на кабана, в которой король подвергался такой большой опасности, он стал гораздо веселее.

— Это правда, — произнес Сувре.

— Истинная правда, — подтвердил новый голос.

— Здравствуйте, Бридж, — сказал Ришелье, пожимая руку первому конюшему короля.

— Вы говорили, что король веселее после охоты, — продолжал Бридж, — это правда, я повторяю, и доказательством служит то, что вчера его величество ехал по лесу верхом и с увлечением…

— Что позволило только Ришелье и Таванну следовать за ним, — сказал Тремуйль, — потому что они, по случайности, счастливой для них и несчастливой для нас, имели превосходных коней…

— Да, — сказал Бридж, — эти господа имели самых горячих коней из больших конюшен…

— Это вы велели дать их нам? — спросил Ришелье.

— Нет.

— Но для вас не может быть неприятно, что мы могли поспеть за королем?

— Мне хотелось бы быть на вашем месте, герцог.