Поцелуев мост - Галина Врублевская

И снова я подумала о Матвее. Его тоже, наверное, можно назвать соней – и на работе не слишком утомляется, и дома не суетится. Но это на поверхностный взгляд. Мысль у него не спит. Долгими вечерами Матвей что-то пишет, пишет и не показывает мне. Обещает дать прочитать, когда закончит. Но в ежедневных гонках, гонках за деньгами, он не участвует вовсе. Такой соня – почти святой.

Шурик снова затянул о своей диссертации. О том, что ему вставляют палки в колеса те, кто защитились еще в советское время и теперь пытаются удержать власть хотя бы в рамках ученого совета. И это его бывшие коллеги! Не могут простить ему нынешних хороших заработков.

Я вспомнила своего сводного брата таким, каким увидела впервые, когда пришла работать в НИИ и лишь случайно узнала, что он мне брат. Ему тогда было около тридцати лет, но он отличался ребячливостью и безалаберностью. Занимался научными исследованиями и порой вдруг выстреливал интересной статьей. Но выглядело это почти случайностью. Большую часть рабочего времени Шурик разгадывал кроссворды или играл с компьютером в шахматы. Персоналки в ту пору еще были экзотикой, игры на электронном устройстве – диковиной вдвойне. Так незаметно прошла научная молодость, пока не застала врасплох перестройка. Вначале он растерялся, едва не оказался безработным. Но выручил Игорь, взял инженером в свою маленькую частную фирму. Может быть, с того времени или позднее, когда начал подрастать сын, Шурик стал постепенно меняться. Понял, что жизнь проскальзывает мимо, а он ничего еще не успел сделать.

Зато у Шурика в личной жизни, кажется, все в порядке. Татьяна – заботливая, верная супруга. И обед вовремя подаст, и рубашки отгладит. А вдруг у них не все так безоблачно? Вдруг Татьяна подавляет Шурика своей опекой? Как-никак, он до сорока лет жил бобылем. Почему так внезапно занялся диссертацией? Эта суета в его возрасте выглядит подозрительной. Улучив момент, когда Татьяна вышла в кухню, я тихо спросила у Шурика:

– Скажи откровенно, ты счастлив с Татьяной?

– Что?

Я повторила вопрос.

– Какие глупости, сестренка, спрашиваешь. Конечно, я рад, что у меня есть жена. Без нее я, возможно, до конца дней девственником оставался бы. Ты помнишь, у меня были проблемы с женщинами. Почему-то они меня сторонились, считали почти придурком. Татьяна – единственная женщина в моей жизни. И сына я люблю. Но честно скажу, Таня – не тот человек, который способен меня понять. И меня раздражает ее сверхпрактичность. Хотя иногда кажется, что практичность – чисто женское свойство.

– Но не все женщины…

– Вот смотрю на тебя, сестренка, и вижу, что ты тоже образумилась. Больше за журавлями не гонишься. Наверно, после того, как один из них гусем обернулся… Ты понимаешь, о ком я. Теперь ты пригрела этого воробышка, Матвея, и правильно сделала. Он приятный, добрый и не суетный. Скажи только, за что ты его выделила? В твоем окружении столько эффектных художников! Тебе хорошо с ним?

– Спокойно.

– Вот и я хочу покоя, – неожиданно признался Шурик. – А Татьяна – такая неугомонная. То одно ей надо, то другое. Причем совсем не то, что мне.

– А тебе, значит, научная степень теперь нужна?

– Я слышу недоверие в голосе. Мне степень, сестренка, ты правильно угадала, по фигу. Мне нужен мой собственный мир. Будь у меня полная свобода, я бы только исследованиями занимался, бог с ними, со званиями. Но пока конкретных результатов нет, мне от Татьяны не отгородиться. Она считает, раз за науку не платят, нечего и время на нее тратить. Но если ученые мужи мой труд оценят по заслугам, то и она свое мнение переменит. Возможно, будет меня больше уважать и меньше мешать моим занятиям.

Я согласилась с доводами брата и перевела разговор на детскую тему. Поделилась впечатлениями о встрече с дочкой и внуком в Германии, потом спросила, как учится сын Шурика. Брат оживился, начал рассказывать об успехах ребенка. Тот учится без троек и еще занимается в кружке технического творчества. Хотя поначалу Татьяна пыталась его пристроить в музыкальную школу, но у мальчика отсутствовал музыкальный слух – отбор он не прошел.

Вдруг в соседней комнате раздался грохот, потом пронзительный детский рев в два голоса. Я с остальными взрослыми кинулась к месту происшествия. Когда мы распахнули дверь…

Поваленные стулья, рассыпанная косметика, треснутые лазерные диски и прочие предметы… Среди всего этого безобразия, тоже на полу, растянулись в нелепых позах дети. Оба вопили.

Матвей кинулся к Лизоньке, Татьяна к Павлику. Вскоре Павлика возвратили в вертикальное положение, но Лиза встать не могла – мешала боль в ноге. Матвей посадил девочку к себе на колени, осторожно ощупал тонкие косточки. Целые!

Рев деток затих и постепенно перешел в редкие всхлипывания. Убедившись, что сынок цел и невредим, Татьяна принялась его допрашивать. Едва Павлик начал сбивчиво рассказывать, как они играли в охотника и рысь и как Лизка… Тут Лиза громко перебила Павлика, излагая свою версию. Оба сбивчиво жаловались друг на друга, так что мы с трудом поняли, как развивались события. Однако завершающий факт был установлен: Лиза забралась на шкаф и прыгнула на Павлика сверху, как рысь на охотника. Оба повалились вначале на тахту, затем на пол, сметая все, что стояло на ближайших столиках и полочках. Лиза при этом повредила ногу в лодыжке.

Из гостей мы сразу поехали в травмопункт, чтобы показать Лизу врачу. Матвей нес ее на руках. Девочка испуганно притихла. Вновь обещала вести себя хорошо и просила не сообщать воспитательнице о случившемся. Она даже стойко переносила боль в ноге и не плакала. Врач осмотрел ножку девочки, сделал снимок и успокоил, что перелома нет. Велел сегодня держать ногу в покое, приложить холод, и все обойдется. Пришлось позвонить в интернат и сообщить, что мы вернем девочку завтра-послезавтра, а не нынче вечером, как полагалось.

Матвей в понедельник не пошел на работу (теперь он в моей галерее отвечал за хозяйство) и весь день занимался с Лизой. Поскольку ей были предписаны тихие игры, он читал ей книжку, показывал кубики с буквами. После обеда я собралась в галерею, а Матвей стал разучивать с девочкой молитву «Отче наш». Она охотно повторяла за ним малопонятные ей слова.

Вечером, когда я возвращалась через двор домой, я увидела на балконе Матвея. Он развешивал выстиранное белье. Я окликнула его снизу и помахала рукой. Он радостно кивнул и побежал к двери встречать меня.

Лиза уже спала. Оказывается, Матвей выстирал и развешивал на балконе именно ее бельишко. Вообще ни о чем другом он сегодня говорить не мог. Все его впечатления были связаны только с общением с девочкой.

– Ленок, мы так замечательно провели время с Лизаветой! Она хоть и сорванец, но такой чуткий ребенок. Я спросил, хотела бы она всегда жить у нас. Она сказала, что очень. Только боится, что тетя Лена ее не возьмет. Я спросил, почему она так думает…