Денискины рассказы - Виктор Юзефович Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И так мне интересно было ехать, и приятно, и весело! Вокруг всё было зелёное. Трава, и большие деревья, и тоненькие берёзки — всё было зелёное вокруг. И ветер был такой сильный и тёплый и тоже пахнул зелёным.
Я стоял позади папы и посвистывал и смотрел вперёд на дорогу; она блестела, как серебряная, и, если пригнуть голову, было видно, как дрожит над ней и вьётся раскалённый воздух.
И то попадалась на дороге доска — видно, грузовик обронил, — то небольшая охапка сена, и тоже было понятно, откуда она здесь, то шофёрские концы, какими руки вытирают. И получалось, что дорога как будто рассказывает, кто по ней проехал до нас с папой и Александром Семёнычем.
А сейчас мы мчались довольно быстро, спидометр показывал семьдесят, и я, наконец, начал играть в космический корабль. Я включил приборы, и выжимал педали, и щёлкал рычажками, и летел мимо Марса и Луны, ещё и ещё дальше, и скоро я решил, что вступил в состояние невесомости, и стал подпрыгивать, чтобы проверить, весомый я или невесомый.
Но папа сказал, не оборачиваясь:
— Стой смирно!
И я опять стал смотреть вперёд. И только я посмотрел вперёд, я сразу увидел, что на дороге — девочка! Бежит перед самой нашей машиной. Бежит и бежит. И откуда она взялась, ведь только что её не было! Просто как будто из-под земли выскочила! Наша машина резко вильнула вправо, и страшно загудел гудок… И я успел заметить, что девочка тоже метнулась вправо, опять под машину, и тут раздался какой-то дикий визг, и лязг, и скрежет, и машину как будто кто-то дёрнул за хвост, и дальше всё пошло совершенно непонятно. Мне показалось, что через меня прошёл электрический ток, и сразу что-то в машине жалобно зазвенело, а потом словно бы хрустнуло, и гудок непрерывно гудел, а я весь прижался к переднему сиденью, я ухватился за него руками, и локтями, и грудью и вдруг увидел, что берёзки в окне упали все сразу налево, а потом быстро появились снова и опять рухнули влево… И тут всё остановилось. Я стоял на четвереньках. Надо мной было открытое окно, как будто я был в подводной лодке или на дне колодца. И вдруг, сам не знаю почему, я стал карабкаться, как кошка, и вцепляться во что попало — в чехлы, в ручки и, в общем, я моментально выскочил наружу. Наша машина лежала под откосом на боку. У неё не было никаких стёкол. Из-под мотора вытекал небольшой дымок. Крыша была сплюснута, как старая шляпа. Машина всё время гудела. Колёса у неё вертелись, как лапки у жука, когда его перевернёшь.
Из другого окошка вылез человек. Это был Александр Семёныч. Он вылез и сразу подошёл ко мне.
Он сказал:
— Ты не знаешь, где мой левый ботинок?
И правда, одна нога у него была разута. Он взглянул на машину, схватился за голову и опять сказал:
— Не могу понять, куда девался ботинок… Поищи.
И я стал шарить в траве.
Ботинка нигде не было, а машина всё время гудела тоскливым голосом. Я не мог этого слышать, у меня мурашки бежали по затылку, и я отошёл от неё чуть-чуть подальше.
Около края дороги остановился грузовик, из него попрыгали солдаты и побежали вниз, к нам. Один солдат заглянул в машину и замахал руками остальным:
— Там человек! Быстро!..
И солдаты схватили машину и поставили её на колёса. Она всё гудела, как будто звала. И вдруг я подумал, что там за рулём сидит мой папа!
Как я мог об этом забыть! Мне стало ужасно… Я побежал к машине.
Папа сидел, неудобно скрючившись, всё тело его было повёрнуто назад, как будто он смотрел в заднее окно. Рука его была в руле, она и нажимала на гудок. Кружок сигнала и костяной круг переплелись между собой и, как капкан, держали папину руку возле локтя. Рука была синяя, распухшая, и из неё лилась кровь.
Солдаты стали раздирать руль. Они открыли дверцы, и папа вышел на воздух. Он был весь белый, и глаза у него были белые, и рука висела, как будто она была от другого человека. Я подбежал к папе и встал перед ним, но он не успел меня заметить, потому что в это время на мотоцикле подъехали милиционеры.
Один из них сказал:
— Предъявите права!
Папа стоял к нему боком, и этот милиционер не видел его руки, а папа медленно и неловко полез левой рукой в правый карман и никак не мог в него залезть. Тогда я подошёл к папе вплотную и достал из кармана права. Тут он поглядел на меня. Он схватил левой рукой меня за плечо и нагнулся ко мне близко-близко. Он сказал как будто издалека:
— Это ты? — И стал трясти меня и закричал: — Где больно? Говори!..
Я сказал:
— Ничего не больно. Я весь целый…
Папа сел на корточки и привалился к колесу. У него лицо стало мокрое. Пот бежал у него со лба толстыми каплями. Он вдруг начал сползать набок, как будто хотел прилечь. Я вцепился в его рубашку, чтобы он не ложился на землю.
Но тут к нам протиснулся человек в белом халате. Он стал перед папой на колени и сразу схватил его за правую руку.
Это был доктор. Он сказал:
— Перелом. Двойной.
И поднял папу и повёл его к большой машине. Народу вокруг было очень много, по краю дороги стояли автобусы, «москвичи», «газики». Я даже заметил, что дорожная машина с нашей улицы тоже здесь. Я пошёл за доктором и папой, но меня от них оттирала толпа. Когда папа поднялся наверх по откосу, я увидел, что к нему подбежал дорожный рабочий с голубым лицом, тот самый, что когда-то давно грозил мне. Он что-то сказал папе на ходу, и папа кивнул головой. Потом папа стал садиться в «скорую помощь». Я решил бежать за ним и его машиной, пока не догоню. Тут папа обернулся и что-то крикнул мне. Я не расслышал что. Машина тронулась
