Валютчики - Юрий Иванов-Милюхин

Я маялся от безделья. Наконец, подкатил высокий плотный парень. Не успел открыть рот, понял, с кем имею дело. Война в Чечне разгорелась с новой силой. Среди задержанных боевиков попадались «братья» — славяне. Украинцы. Было досадно — этим что нужно. С объединения, с Богдана Хмельницкого, пировали и жировали за счет России, не имея природных ресурсов. Днепропетровск, Запорожье, бывший Жданов, на уральском металле поднялись. Нефть, газ. Полуостров Крым не за понюх табака отдали. От татаро — монгольского ига освободила тоже Русь. От немцев, поляков, шведов, литовцев очищала опять Россия. Но мы продолжали и продолжаем жить по библейским законам: дали по левой щеке, подставляем правую. Я намерился обменять долларовую мелочевку. Ребята ее не брали, сбагрить можно лишь украинцам.

— Где откопал? — разглядывая застиранные единички с пятерками, передернул я плечами.

— На Украине, у Кыиве, воны в ходу, — с сильным акцентом ответил парень. — Це у вас… як був бардак…

— Чего сюда приволок? — поднял я глаза. — Дома бы прокрутил. Или в обменном, через дорогу.

— Не меняють, — процедил клиент.

— Полегче, хохол, — продолжал я ухмыляться. — Навстречу идешь, а он выпендривается.

— Кто хохол? — взъярился лет за двадцать пять молодой мужик. — По харе дать?

— Спокойно, товарищ, — опешил я. Ухмылка словно приросла к лицу. — Хохлами вас называют все.

— По харе дать? — вытаскивая руки из карманов пальто, вплотную приблизился парень.

Я понял, в следующее мгновение ловить будет нечего. Закинув сумку за плечо, впился в зрачки националиста. Быстро бывшие «совки» осознали принадлежность к одинаково нищей кодле с буквой «э» вместо «е» в разговорной речи.

— Харя у свиньи. Парнокопытной, как и ты, хохол, — процедил я сквозь зубы. — Забирай баксы и дергай по добру, по здорову. Иначе прогуляюсь по твоей, которая от сала на харю похожа больше.

«Брат» отскочил к остановке. Подошел один из валютчиков. Я предложил отметелить придурка, пояснив причину. Коллега согласился. Пока готовились, того след простыл.

Сейчас передо мной стояла более ярая националистка, нежели полуобрусевший, возомнивший себя чистокровным украинцем, ублюдок. Западная Украина не признавала власти России, после революции тем более. Но отношения ко мне, если назову хохлушкой, не выдаст. Она с развитого Запада, хоть имеет славянскую внешность. Пусть Львов с Ужгородом бедные, как Белград, Тирана, Варшава, София. Это столицы государств все равно западных. Мы с Москвой, Санкт-Петербургом, остались восточными, перемешанными с поволжскими, астраханскими, сибирскими ордами, обложившими нас со всех сторон.

— Как там в Гуцулии, чи на Волыни? — не преминул я узнать про положение дел в бывшей коммунистической империи. — Сытнее, чем в России, в нашем Ростове?

— В Гуцулии не лучше, — почти без акцента откликнулась девушка. — Товаров больше, дешевле, ассортимент в сравнение не идет. Потому что граница рядом. Многие хаты выстроили, машина едва не на каждом подворье. Как у вас. Но зажиточнее не стали.

— У вас почти во всяком дворе, у нас одна на сотню семей. Дома отгрохали те, кто смог накопить денег. Неувязочка.

— Я сказала правильно. Мы ближе к границе. Если отъехать ко Львову, к Молдавии, почти по прежнему. В Ростове граница через Азовское море с целым миром. Открыли бы портовый терминал в Таганроге, все флаги в гости к вам. На госпошлину от перекидки с перекачкой товаров русский Детройт бы возвели.

— Прямо и Детройт? — прищурился я.

— Именно. А у вас продукты дороже, чем в недородном Подмосковье. Нонсенс, — развела руками девушка. — Зерновые, скотоводство, рыба с икрой. Тяжелая с легкой промышленность. А существуете хуже, чем в Башкирии с Муртазой Рахимовым, — вот оно, русофобство, никуда не делось. — Если бы нам вместо горных склонов такие богатства, давно возвели бы украинскую Атланту с небоскребами. Вам сам Бог велел.

— На месте Ростова? — встрял в разговор скупщик лома Кудря. — Чуб с Поповым и Чернышевым родились в яслях, с телятами, кобылками. Загнутся, если уберут дома с трещинами от фундамента до крыши. Ландшафт станет не родной.

— Непривычный будет, — съехидничал и я. — Придется во французском костюме прогуливаться по ухоженным тротуарам вдоль аккуратных зданий невиданной в России архитектуры. Могут не заметить. А так, продефилировал вдоль обшарпанных домов по асфальту с колдоебинами через шаг, холопы шапки готовы сорвать, в пояс поклониться.

— Поэтому, все зависит от масштаба мышления ваших руководителей. — засмеялась девушка. — Если задержался на деревенском уровне, ловить ростовчанам нечего, несмотря на полные закрома. Когда придут люди новой формации, донской край преобразится сразу. Не мы, на подхвате.

— Где их взять… И все-таки, неужели на Украине никаких перемен? — отдавая деньги, не смирился я с ответом девушки.

— Лома нету? — наклонился к уху Кудря.

— Давно не приносили.

— Тогда погнал к ребятам на рынок.

Пересчитав купюры, девушка подняла голову:

— Почему же. Кое-что трансформировалось в лучшую сторону. Грязи, например, стало меньше. Хамства с матом. Вытрезвители закрыли. Перечислять?

— Спасибо, верно подметили, — подтянул я сумку под локоть. — Господь нас убожеством не обделил.

— Мы продолжаем следить за вами с завистью, — вздернула подбородок клиентка. В голове пронеслась мысль, что у гуцулки язык с русским не развязался бы никогда. Наверное, училась в Москве или Питере. Или у нас что-то обновилось в понятии свободы мышления. — Все есть, начиная с земли, кончая ископаемыми. А Россия как в спектакле про собаку на сене… Простите за откровенность. Кстати, вызвали сами. Спасибо за обмен.

— Ты была со мной на равных. В подобных вопросах другие приезжие осторожничают.

— За русского выскочила замуж. Казак, из местных, — развела руками девушка. — Пространные рассуждения — продолжение вечерних «бесед».

— Противоречия. Не достало?

— Закончила политехнический в Москве, факультет философии. Развивает.

Она ушла. Я поковырял сапогом гребень снега. Украинские колбасницы с майонезницами исчезли, остались наезжающие раз в неделю торговцы бытовой мелочью — водопроводными кранами, сальниками, муфтами, изоляционной лентой, велосипедными спицами, с успехом заменявшими прогнившие стоячки в сливных бачках при унитазах. Может быть, соседи раньше поднимутся с колен при скудных природных ресурсах. Недаром бывшие республики рвутся в НАТО, Евросоюз. Почему при строительстве развитого социализма со всеобщим благоденствием негры из пальмовой Африки не стремились к нам? Почему другие беженцы рвутся только в Европу, Америку, несмотря на открытые границы бывшего Советского Союза, теперь России, гарантирующим достойное человека жилье? Почему никто не пытается задуматься, проанализировать ситуацию?

Март принес парочку странностей. Несмотря на запрет, дочь родила еще девочку. Первую внучку содержала за счет подачек моих с замотанной матерью. То ли решила удержаться на плаву таким способом, то ли упряма и недалека как коза, под знаком которой родилась.

Вторая странность проявилась в том, что в середине марта познакомился с красивой женщиной. Это была хохлушка, предки которой перебрались на Дон более двухсот лет назад. Безукоризненный овал лица, огромные темные зрачки, тонкий с горбинкой нос, округлый рот с припухшими губами, сахарными зубами, как у американских кинодив. Я ошалел от неожиданности… Надо же…Бывает же…В мои за пятьдесят.

Я стоял на подсохшем бугре, в который раз анализируя оба случая. Из задумчивости вывел Скользкий, рядом переминался Свинья. Валютчики промышляли на центральном проходе. Выражение лица у Скользкого было напряженным.

— Помнишь, вчера вечером ты сдал несколько соток? — Без обиняков пошел он в наступление.

— Конечно, — всмотрелся я в добытчика, с год назад влившегося в наши ряды. Старался обходить стороной кодлу на краю настила перед рядом палаток, наведываясь к армянину Молодому с отцом, — Что случилось?

— Не забыл, одну сотку принес с маленьким портретом?

— Девяностый год, с защитной полосой.

— С какой полосой? Какой девяностый? — брызнул слюной меняла. — Она семьдесят восьмого года выпуска. С головой не в ладах?

— На понт брать не стоит, — отреагировал на выпад я. — Баксы отдал вчера вечером. Приперся ты сегодня во второй половине дня.

— Сразу побежал. Но тебя след простыл.

— Правда, — подтвердил Свинья. Как Пикинез, он пытался пристроиться рядом со мной после работы в центре. Получив отпор, крысятничать перестал. — Показал нам сотку и погнал.

— Прежде чем взять, он перелопатил баксы как банковский компьютер, — возмутился я. — На солнце просвечивал. Не различил, что семьдесят восьмого года?