Боги войны. Запрещенная реальность. Зеленая машина. - Жерар Клейн

— Супермен, — сказал он почти печально.

ГЛАВА 12

Джиллиад взял стул и подтащил его к Остерли.

— Вам лучше сесть.

— Спасибо. — Остерли осторожно опустился на стул. — Он неудачно сломал мне руку. Сложный перелом. В правом верхнем кармане у меня зеленая ампула. Отломите у нее кончик и подержите у моего носа.

Джиллиад достал ампулу, и Остерли глубоко вдохнул.

— Слава Богу, теперь полегче. — Кровь опять вернулась в его бледное лицо.

Ройс застонал, откатился в сторону и сел. Джиллиад подождал, пока он встанет, и опять ударил. Он попал Ройсу в подбородок, и тот опять рухнул на пол без сознания.

Остерли прервал радиопередачу и сказал: — Как, черт возьми, вы это сделали?

— Вы сами видели. Я его ударил.

Остерли закончил свое сообщение и скорчил гримасу.

— Я знаю, вы шутник. Но как же получилось, что ваши кулаки не отскочили и не разлетелись, как яичная скорлупа? Как получилось, что вы оказались быстрее его?

Джиллиад рассмеялся.

— Мне очень жаль, я не хотел вас сердить. Теперь мне нет нужды объяснять назначение штанги. Я добился этого с помощью Машины. Как вы знаете, любая идея становится для восприимчивого реальностью, если он долгое время на ней сосредоточен. У меня было чувство, что должен быть какой-то промежуточный путь, какой-то компромисс. Я сосредоточился на том, что я — в моих фантазиях — так же силен, как иммунный. К тому же, я был намерен и дальше оставаться таким же сильным. Вероятно, влияет процесс единства подсознательных инстинктов, так как после шести заседаний я смог выжать тяжелую штангу одной рукой. Это на четверть превышает последний мировой рекорд подъема двумя руками. — Он улыбнулся почти самодовольно. Рефлексы, очевидно, тоже ускорились. Но выросла ли моя вероятная продолжительность жизни, я должен буду еще доказать.

— Проклятье! — Физиономия Остерли выражала странную смесь уважения и неодобрения. — Но ведь вы рисковали всем, вы не находите? Вы ведь могли надолго нарушить ваш обмен веществ. Возможно, вы навсегда повредили некоторые области мозга.

Джиллиад пожал плечами.

— Я под профессиональным наблюдением, моя только идея. Научные оценки показывают, что подвергнуться такой процедуре может каждый.

Прежде чем Остерли успел ответить, в квартиру ворвались вооруженные люди.

— Все в порядке, сэр? Сообщение получено. — Если не считать сломанной руки, да. Закуйте нашего друга, пока он не пришел в себя.

Он подождал, пока не закончили с Рейсом, и спросил: — Еще сообщения были? — Мы вспугнули двадцать семь человек, сэр, но в целом картина выглядит не слишком хорошо. Шестеро ушли, восемнадцать застрелены при самообороне и трое взяты живыми. — Сотрудник службы вздохнул. — Операция обошлась нам очень дорого: семьдесят восемь убитых и двенадцать раненых. И плюс сорок один человек гражданских, попавших в проекцию на Торонто-стрит, когда один из иммунных начал отбиваться. К счастью, его подстрелил с крыши один из наших людей, иначе он разгромил бы всю улицу.

Остерли, покачиваясь, встал.

— Отведите меня к врачу, пусть он меня заштопает. Дел полон рот. — Он криво улыбнулся Джиллиаду. — В следующий раз, перед тем как заварить кашу, мы должны удостовериться, что сможем ее расхлебать.

Четыре часа спустя Остерли с загипсованной рукой обсуждал с Кейслером создавшееся положение.

— Надо как-то заставить арестованных заговорить. Вопрос в том — как именно? Как только они заговорят — они мертвецы, еще до того, как успеют выдать что-то действительно полезное. Опыты показывают, что они умирают и в том случае, если прибор удалять из их черепа хирургическим путем. Что же нам делать?

Кейслер наморщил лоб.

— Выглядит так, будто… нет, минуточку… как же его звали?.. Польтер?.. Поллард?.. — Он нажал что-то на письменном столе. — Алло, мне нужен энциклопедический отдел… да, хорошо, позвоните мне. — Он закурил сигару и пыхтел ею, пока на письменном столе не загорелся красный огонек. Алло, кто это?.. А, это вы, Лепарн. Хорошо. Послушайте, это как раз ваша область. Я пытаюсь вспомнить американского ученого, который усовершенствовал электронный детектор. Родился еще до Машины, году в 2010. Мне кажется, его звали Поллинг, но я не уверен.

Лепарн несколько раз щелкнул языком и наконец сказал:

— Поллард, мне кажется… нет, точно, Эндрю Поллард. Дайте мне десять минут на уточнение. Кажется, где-то были подробные сведения о его жизни.

Через семь минут он заговорил снова.

— Уже нашли, подробное жизнеописание с техническими записями и чертежами…

— Чудесно, спасибо, — сказал Кейслер и повернулся к Остерли. — Наши друзья заговорят, нет слов.

— Я не понимаю.

— Ну, тогда слушайте. В 2040 году один из гениев электроники создал прибор, который назвали электронным детектором. В принципе, эта машина была детектором лжи, который намного превосходил все, что было изобретено в этой области. Короче говоря, аппарат не нуждался ни в каком устном ответе, но был способен оценивать чувственные реакции. Подозреваемого нужно было только подсоединить к прибору, после чего ему задавали вопросы. Не играло никакой роли, были ли ответы на эти вопросы или они игнорировались, чувственные реакции были такими же самыми, и машина их записывала. После допроса магнитная лента вынималась и вставлялась в полицейский компьютер типа G, который интерпретировал результаты допроса. Хочу привести пример: подозреваемый совершил убийство. Значит, вопрос мог бы звучать следующим образом: “Ты убил Джона Смита?” Если он слышит вопрос, он чувственно реагирует на него, и машина это воспринимает. Тщательным и основательным опросом можно определить не только точную дату и время, но и примененный способ. Это, конечно, требует большой работы и точного мышления, но результаты верны. И еще один пример. Вопросы могут звучать так: “Вы его задушили, застрелили, закололи, отравили и так далее? Это было утром, после обеда, вечером? Вы убили его из корыстных побуждений, из чувства мести, ревности или действовали по заданию?” Как только магнитная лента вставляется в компьютер, отрицательные ответы отбрасываются, и мы имеем дело со следующим результатом.

Кейслер схватил блокнот и начал писать. Через пару минут он пододвинул блокнот через стол к Остерли.

Остерли перевернул его и прочел:

Вопрос: Вы убили Джона Смита?

Ответ: Да.

Вопрос: Каким образом?

Ответ: Удушил.

Вопрос: Когда?

Ответ: В субботу вечером, 19-го мая.

Вопрос: Почему?

Ответ: Из ревности.

Остерли вернул блокнот. Его рука слегка дрожала.

— Боже мой, если это получится, они наши; они расколются, сами об этом не зная. Мы сможем установить, люди ли они, откуда взялись и что им нужно.

— Ну, не так быстро, — порывисто сказал Кейслер. — Чтобы задать точные вопросы такого рода, нужен примерно десятичасовой непрерывный допрос с заранее подготовленными вопросами.

— Вы сможете построить детектор?

— У нас есть описание. Я не сомневаюсь, что техники соберут его за день — два.

— Тогда пусть принимаются за работу. Позовите их сейчас же. — Он набил трубку и раскурил ее, пока Кейслер выполнял его желание. Наконец, он сказал: — Вы слышали, как Джиллиад свалил Ройса?

— Да.

— Вам не кажется, что Джиллиад слишком много на себя берет?

Кейслер покачал головой.

— Он не сделал ничего, предварительно не посоветовавшись со мной. Он улыбнулся. — Я знаю, что вас беспокоит. Эта суперсила, но это совсем не нужно. Он лечится под моим наблюдением. Повысить телесные способности — это логическое следствие его образа мыслей.

— Не поймите меня неправильно, — сказал Остерли. — Откровенно говоря, он мне нравится, и это вовсе не связано с тем, что он спас мне жизнь. Но только он какой-то… ну, слишком смелый, что ли. Он сломя голову кинулся в такое дело, от которого волосы дыбом поднимаются. Сверх того, он смотрит на все с самых разных точек зрения, и, при всем этом, он ведь только новичок.

— Он таким и был, — поправил его Кейслер, скрестив на груди руки. Но давай сейчас выясним одно: Джиллиад рискует, конечно. Но это — говоря вообще — рассчитанный риск. Он ничего не делает, не посоветовавшись предварительно с моим штабом. Во-вторых, этот фонтан идей, который, кажется, мешает вам, очень просто объяснить. Джиллиад всю жизнь находился под угнетением и ему всячески мешали, поэтому он просто не мог пользоваться своим значительным интеллектом в полную силу. В нашем свободном обществе, где он может задавать вопросы, его разум развернулся. Свобода — как дождь на сухую землю, и его мозг немедленно начал продуктивно работать.

Остерли выдохнул большое облако дыма.

— Мне немного полегчало.