Старшие Арканы - Чарльз Уильямс

Никогда еще после смерти своего ребенка Джоанна не была так близка к той силе, о которой сама рассказывала себе столько фантастических историй. В средоточии всего сущего, в обители золотых танцоров, Бог предлагал себя тем, кто искал его, кто прикладывал к этому усилия. Нэнси вновь подчинила себя единому центру. В ее глазах, устремленных на Джоанну, в звуках голоса, обращенных к ней, Бог в который раз позволил проявиться вечной мистерии.

— Его действительно здесь нет. Я помогу тебе найти. Это обязательно будет, только не надо мешать…

Старуха не видела ее глаз; она смотрела только на кота.

— Кот, который живет в буре, — твердила она. — Пойдем, мой дорогой, пойдем, ты покажешь мне. Ты привел меня сюда — так покажи мне. Покажи мне. Она прячет его в себе, да? Пойдем и возьмем его.

Кот уставился на нее; потом он перевел взгляд на лицо Нэнси и начал ерзать и приседать, готовясь к прыжку.

«Он собирается прыгать! — с ужасом подумала Нэнси. — У него нет рук, зато он собирается прыгать! Он разорвет меня, потому что у него нет рук!».

На последней из карт Таро, на той, которая без номера, она видела подобное изображение — зверь у ног Шута, изготовившийся к прыжку. Она видела его в самой гуще танцоров, в центре золотого стола. Но тогда он не собирался нападать; в его позе крылся какой-то иной смысл, более таинственный, нежели в движениях остальных фигурок. Шут и тигр, составное и вместе с тем единое таинство — но он собирается прыгнуть! Джоанна дергала ее, и Нэнси пришлось отпустить другую руку, которой она держалась за край стола. При этом лицо ее на малую толику придвинулось ближе к центру сгущавшейся энергии… слишком, слишком близко. Нэнси попыталась схватить зверька, но промахнулась. Кот с рычанием прянул в сторону и снова изготовился к прыжку… но тут его неожиданно взяли за шкирку и высокий брезгливый голос произнес:

— Господи Боже! Что все это значит? А ну-ка, отпусти, ты, жалкое создание! Слышишь, что я тебе говорю? Оставь мою дочь в покое. Будь ты проклята, женщина, кому сказано — оставь мою дочь в покое!

Глава 15

БЛУЖДАЮЩИЕ В ПРЕДВЕЧНОМ

Золотой туман разделил обитателей дома на холмах, скрыл их друг от друга, не коснувшись лишь Сибил Кенинсби и Аарона Ли. Слуги сбились тесной кучкой под лестницей, не смея двинуться и в то же время боясь оставаться на одном месте. Каждый старался коснуться локтем соседа, так им казалось спокойнее. Когда-то первобытный человек точно так же пытался защищаться от ночи с ее опасностями. Повар тяжело дышал; истерика горничной сменилась жалобными всхлипываниями; даже молчаливая обычно Анабель вздрагивала и не отпускала руки подруг. Между девушками вились плотные пряди тумана.

Точно так же туман клубился, обволакивая Ральфа и м-ра Кенинсби. Ральф и не думал скрывать свое состояние. Оно мало чем отличалось от остолбенения повара. А чего еще, собственно, ждать от человека, для которого знакомый мир вдруг перестал существовать? Ральф знал, что туманы бывают в горах, в речных долинах, над болотами, иногда и в городах тоже. Но гор поблизости не наблюдалось, а городского смога в деревне отродясь не случалось. Знакомые условия существования вдруг взяли и исчезли. Поразмысли Ральф еще пару минут, он, возможно, справился бы с собой и даже решился бы на какое-нибудь действие, но как раз в этот миг стена под его плечом как-то странно заколебалась и Ральф отскочил на середину коридора. Резко обернувшись, стены он уже не увидел. Все скрывал туман.

Он попытался коснуться рукой бедра и не смог; там, где положено было быть его телу, не ощущалось ничего, кроме все той же густой субстанции. Он сжал пальцы в кулак и ощутил, как они впиваются не в ладонь, а в то же пластичное и упругое вещество. Ральф удивился. До этой поры он вполне осознавал себя, только вот куда подевался тот, который осознает? Осязание утверждало, что его здесь нет. Ральф не мог с ним согласиться — он же был здесь. Он поднял руки, чтобы потрогать голову — но, если она и оставалась на прежнем месте, ощутить ее не удалось. Густая, как манная каша, субстанция просочилась между пальцами и прилипла к ним — не то кисель, не то жидкая грязь. Когда-то ему вырвали зуб, так этот несчастный зуб долго потом ощущался на своем прежнем месте. Теперь, похоже, все его тело вырвали, как тот зуб, а он как будто ощущает его по-прежнему. А весь остальной мир? Его что, тоже вырвали? А вместо мира осталось место, которое он занимал, да еще Ральф, помнящий это место и чувствующий его одновременно и пустым, и занятым? На миг Ральф представил себе дыру в воздухе, через которую некий талантливый дантист мягко и безболезненно удалил мир, но сознание, не приученное к метафизике, отказалось развивать эту идею и вернулось к прежней точке зрения: скорее всего, ему просто немного не по себе из-за этой метели, ну устал он, в конце концов. Правда, раньше, даже валясь с ног от усталости, он всегда находил себя с первой попытки.

«Я же не сошел с ума, — твердил он себе. — Это ведь легко проверить, надо только развести и соединить ладони». Ладони сблизились, но соединить их не удавалось. Почему-то Ральф уверил себя, что стоит выполнить это простое упражнение, и он сразу вернется к нормальному состоянию; достаточно лишь повернуть что-то важное, соединить одно с другим, и тогда возникнет хоть какая-то точка, в этой жуткой мешанине появится определенность… Он попытался представить, что сейчас чувствует отец, и тут же в тумане прозвучали четыре музыкальные ноты, обычная восходящая гамма. Они повторялись слабо и монотонно — ла-ла-ла-ла; ла-ла-ла-ла; ла-ла-ла-ла. «Ладно, — подумал Ральф, подождем. Надо думать, когда-нибудь этот кошмар прекратится».

В отличие от сына, м-р Кенинсби, оставшись в одиночестве, вовсе не склонен был считать туман чем-то материальным. В чувствах его преобладали обида и растерянность. Знакомый мир сбежал от него точно так же, как от Ральфа и слуг, и точно так же, как Ральф и слуги, м-р Кенинсби инстинктивно протянул руку, чтобы ощутить рядом ближнего. И он ощутил — правда, не совсем то, на что рассчитывал. Он наткнулся на руку, чем-то знакомую руку, сильную и уверенную, которая тут же схватила его запястье. М-р Кенинсби шарахнулся назад, и чужая рука не стала его удерживать. Она скорее приглашала, чем неволила его, и во всяком случае не сковывала движений. М-р Кенинсби пошевелил пальцами и попытался убедить себя, что коснулся руки Джоанны или Стивена. Ну хорошо, в крайнем случае, это рука Генри или Аарона. А может быть, Ральфа. Но глубоко внутри м-ра Кенинсби уже зрела страшная уверенность: рука не принадлежала ни Ральфу, ни Аарону, ни Генри — тем более Джоанне или Стивену — слишком уж она была холодна и сильна для обычной человеческой руки. Тогда… Нет, только не это! А если все же… Тогда надо просто держаться подальше от этих вырвавшихся на свободу марионеток.