Парадокс чести - Пэт Ходжилл

Тиммон поражённо распахнул глаза. — Что?

Она безрадостно рассмеялась. — Вот так мы с Тори и оказались разделёнными. Твой двоюродный дедушка вовсе не единственный, кто не может переносить этих выходцев из Старой Крови. И всё же, забавно; чем больше я узнаю о Ганте — к примеру о том, что случилось с ним здесь в училище, или о том, как с ним обходился его родной отец, не говоря уж об этом мерзком звере, которого мне приходится называть дядей — тем более человечным он мне кажется. Да и знает ли хоть кто-нибудь из нас своих родителей по-настоящему? Поначалу они кажутся такими большими, а потом потихоньку съеживаются.

— Мой отец прожил для этого недостаточно долго. Он по-прежнему остаётся золотым мальчиком для всех, кто его знал. И всё же. всё же. здесь что-то не то. Почёму он назвал твоего брата лжецом?

Джейм вздрогнула при воспоминании о сне, в котором шея Передана с хрустом ломалась под руками её брата, а голос Харна утешающе гудел: Всё в порядке Черныш, всё в порядке. Не мучай себя. Он этого не заслуживает.

Она всё ещё не знала, что всё это означает.

Тиммон скоро ушёл, ворча что-то о том, что во всём училище невозможно сыскать ни клочка сухой ткани. Как прекрасно, когда это всё, что всерьёз тревожит человека, хотя она почему-то сомневалось, что Тиммона и в самом деле в первую очередь беспокоит отсутствие сухого белья.

Этой ночью Джейм приснилась, что она идёт по Серым Землям, где скитаются несожженные мертвецы. Оказаться здесь было не слишком удивительным, учитывая её разговор с Тиммоном; тем не менее, она задумалась, было ли это сферой снов[100], общей сферой душ[101], неким блуждающим осколком её собственного, спутанного разума или кусочком всех трёх.

Здесь, по крайней мере, были эти знакомые, болезненные холмы, что катились вдаль под свинцовым небом, что клонилось к ним почти осязаемым грузом.

Хлыстообразные побеги травы обвивались вокруг её ног, искали лазейку запустить корни в её сапоги:. останься с нами, останься.

Воздух был влажным от тёплого, моросящего дождика, впадины полны стоячей воды, скрытой под пеной из пепла, лениво волнующейся вверх-вниз, как будто под ней бились утопающие духи. По краям заводей всё потихоньку таяло, жизнь и смерть распадались в воду.

Она совсем не удивилась, обнаружив, как уже не раз бывало в подобных снах, рядом собой Золу. Певица мерлонг оперлась о свой посох, жидкий и непрочный на вид, но всё ещё окованный железом, выглядя как и положено тому, кто ходил по кромке мира. Её голос был, как обычно, грубым и невнятным.

— Вода в итоге. растворяет всё и вся. Она может. поглотить всю вселенную.

— И это то, что случится, если Съеденная Когда-то не смягчится? Я нахожу её работу здесь. скажем так, тревожащей. Неужто наши миры так сильно переплелись? Но Зола, я и правда не знаю, чего она хочет.

— Это вопрос тебя не касается. в этот раз. Да и здесь ты ищешь. не этот ответ.

Кто-то плюхал по грязной осоке внизу.

— Отец! — звал Тиммон. — Отец!

На противоположном склоне траву потревожил вихрь ветра. Лезвия листьев поднялись и оплелись вокруг провала в воздухе, сплетая себя, начиная с ног, в некое подобие человеческой фигуры. Повернулось нечто вроде головы. Сухая трава моталась вокруг неё подобно иссохшим волосам.

— Я. я. я. — застенал тонкий, высокий голос, похожий на лёгкое дуновение, скользящие по листьям травы.

Тиммон, спотыкаясь и скользя по грязи, ринулся вверх по склону, держа в руке высохший палец, который был всем, что осталось от Передана Напыщенного и Самодовольного, и который удерживал его в ловушке в Серых Землях, пусть и едва-едва. Передан взял его сотканной из стеблей рукою и воткнул пропавший палец обратно на место с таким видом, как будто вернул себе потерянную перчатку. По нему пробежала короткая дрожь, когда травяной каркас усилился ивовыми прутьями. Он со скрипом выпрямился. К нему вернулись намёки на его прежнюю внешность, пусть и лихорадочно шелестящую по краям.

— Я. я. я был отцовским любимчиком. И я. я этого заслуживал. Я заслуживал всего на свете, н-н-но он меня всего лишил.

— Кто лишил? Отец, посмотри на меня! Поговори со мной!

Пустые глазницы на месте глаз слепо скользнули мимо, видя что? Сквозь них можно было увидеть внутренности его пустой, сплетённой из травы головы. — Он за мной шпионил. Он говорил Отцу, «Пери слабак, на Пери нельзя положиться.» Он завидует и ревнует, так он лгал. Отец ему не верил, о нет, но другие, другие верили.

Он закашлялся пеплом и сплюнул пучок веточек, похожих на множество крошечных косточек. Некоторые запутались в сухой траве вокруг его рта и повисли там пучком щетины. Он раздражённо заскрежетал по ним зубами.

— Я знал, что вполне могу повернуть Великую Орду вспять. Ради своего любимого Черныша, Воинство бы с этим справилось, но меня они подвели. Все меня подвели. Бедный я. О, но вот пустоши, они знали мне цену. Да, знали. «Побей Черныша. Займи его место,» сказали они мне. И я повёл их против Кенцирского Воинства. Я снова мог бы выиграть, не предай меня и Отец, как и все остальные. Ну зачем он вмешался и прервал схватку, когда я был уже так близок к победе? Это была моя битва — моя! — против Черныша и всей его лжи. Я сказал ему, что расскажу Отцу, что я сделал и почему. О, это его напугало, этого жополиза.

— «Это может его убить,» — сказал Черныш. — «Я же пообещал заботиться о его интересах. А я всегда держу свои обещания, Пери.»

— Ах, его руки на моей шеё! Почему это всё, что я помню? Где я теперь? Кто-то меня надул. Ты. — Он попытался вцепиться своими неуклюжими, травянистыми пальцами в Тиммона, который отступал перед ним обратно в воду. — Верни мне это, всё это. Я. я. я. был отцовским любимчиком. И я. я. этого заслуживал. Я заслуживал всего на свете.

Тиммон метался в воде. Вокруг него поднялись голодные мертвецы.

— Давай, — сказала Зола и Джейм ринулась вниз по склону.

Вода была вязкой и вонючей, полной утягивающих за собой подводных течений. Она схватила Тиммона. Как же трудно было его поднимать, какой же вероломной оказалась вода.

— Я. я. я… — бормотал он, вторя слабому, но полному страшной нужды голосу его отца.

— Не ты, не твой, — закричала она на штуку, что разматываясь, ползла по склону, со всей своей силой шанира. — Я осуждаю тебя, отрицаю тебя, разрушаю тебя!

Тиммон внезапно вырвался из её хватки. Они лежали клубком в её постели, оба полностью одетые, с обоих капала вода. Тиммон перегнулся через край и его стошнило. Затем он начал плакать.

— Ну-ну, — сказала она, баюкая его в своих объятьях и смахивая влажные волосы с его липких бровей. — Ну-ну. Он не был монстром. Он просто был слаб. Такое случается, поверь мне. А теперь спи.