Избранная проза - Владимир Александрович Соллогуб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Быть не может!
— Да и мне кажется странно. Так скажите, пожалуйста, с какой стати барону сиднем сидеть в аптеке?
Ведь он надворный советник, к тому же человек с капиталом, даже богатый. А вещи какие у него — просто загляденье! Намедни я еще видел одно изумрудное кольцо, кольцо-то, знаете, маленькое, а изумруд большой — славная штука: сот пять стоит. Да и в столице, я спрашивал, знаком ли он с министрами, так говорит, что не со всеми, а знаком… Ведь в аптеку хорошо ходить нашему брату время убить, а этакому человеку, кажется, вовсе не черед. Странное дело!
— Совершенная правда-с, — сказал Ворышев и погладил бороду.
— Слышали, — говорил с лукавой улыбкой судья городничему, — слышали, какую наш Франц Иваныч получил обнову?
— Да-с, слышал стороной.
— Какая тут сторона, дело явное. Они открыто живут вместе. Неприлично, совершенно неприлично… Я бы на вашем месте в это дело вмешался. Начальство обязано, как попечительная матерь, вникать в нравственные отношения жителей и указывать на то, чего они должны остерегаться. Ваша обязанность…
— Гм, вы думаете?
— Без сомнения. Вы хранитель городской нравственности.
— Право?
— К тому же наш барон-то, кажется, просто вольнодумец… Он был у вас с визитом?
— Нет.
— Будто?
— Право.
— И у меня не был… Ну, пожалуй, у меня еще ничего, а вы начальник города… А вы к нему ездили?..
— Ездил… почел долгом.
— В мундире?
— Да.
— И он не отплатил за визит?
— Как не отплатил?..
— Ну, то есть сам не явился к вам?
— Нет.
— Да что ж он, в самом деле, о себе думает?.. Право, не худо его проучить.
— А впрочем, — заметил городничий, — я, право, не понимаю, что он нашел в аптекарше? Немочка — и все тут. Вот то ли дело польки! Как мы в Белоруссии стояли, так я на них нагляделся: нечего сказать — женщины! Как воспитаны, как танцуют мазурку… Такие все амручики, что просто из рук вон! Что ж, вы полагаете, мне надо поговорить с Францем Иванычем?
— А уж это ваше дело. Поступайте как знаете.
— Вот штука, — шепнул исправник заседателю во время присутствия, пока старый секретарь непонятливо гнусил бесконечный и бестолковый доклад, — штука так штука. Просвещение и до нас добирается. Аптекарь продал свою жену за пять тысяч рублей.
— Поторопился, — сказал, подумав, заседатель. — Мог бы получить больше; ну, и то куш порядочный. Есть же людям счастье!..
— Какая резолюция? — спросил секретарь.
— А как ты думаешь?
— Да, предать суду и воле божией.
— Я согласен.
— И я тоже.
Исправник и заседатель подписали резолюцию и отправились по домам.
— Ну, матушка, — говорила статская советница Кривогорская бедной дворянке, стоявшей перед ней в голодном почтении, — ну, матушка, слышала?.. Мерзость какая! Пфу!
Статская советница отвернулась и плюнула с негодованием.
— Про аптекаршу, что ли, матушка?..
— Про кого же другого? Ведь есть же этакие мерзавки!
— Поистине, грех великий.
— Что-о-о?..
— Грех, матушка, великий.
— Я не велю ее на двор к себе пускать. А ведь он, матушка, говорят, богатый человек… Много дарит, верно. Не слыхала ли?
— Нет, не слыхала-с.
— Экая ты бестолковая. Никогда ничего не узнаешь.
Говорят, собой хорош. Ты его видела?
— Видела.
— Брюнет или блондин?
— Не разглядела хорошенько.
— Что ж ты, слепая, мать моя? Ничего ты таки не знаешь. Ходишь себе болван болваном. Я его дедушку, должно быть, видала в Москве, когда мы с покойником жили на Никитской. Кажется, мог бы вспомнить, что я не бог знает кто; хоть бы плюнуть пришел сюда, так нет. Очень важная особа! Беспокоиться не угодно… Да и хорошо делает. Он уж верно ничего такого у меня не найдет. Экая мерзость! Пфу!!.
Несколько дней спустя дрожки городничего остановились у аптеки. Франц Иванович, как человек нечестолюбивый, поморщился немного от нежданного визита, однако ж встретил градоначальника с должною почестью.
Городничий, человек доброжелательный, но глупый, принял за дело данный ему совет вмешаться в семейные дела аптекаря.
— Я имею с вами переговорить об экстренном случае, — сказал он важно.
— Чем могу я вам быть полезен? — отвечал аптекарь. — Девичьей кожи у меня нет, а ромашки не осталось.
— Обязанность моя, — продолжал городничий, — не ограничивается только одним полицейским наблюдением. Начальство обязано, как попечительная матерь, вникать в нравственные отношения жителей и указывать на то, чего они должны остерегаться.
— Непременно, — отвечал аптекарь.
— Я очень рад, что вы со мною согласны. Мы с вами люди степенные и можем обсудить дело не горячась — не прайда ли?..
— Точно.
— В старину было иначе. Я скажу хоть про себя:
когда я стоял с полком в Белоруссии — вы знаете, около Динабурга, — я был еще молод, часто влюблялся, могу сказать накутил порядком… Да что за женщины эти польки — загляденье! Панна Дромбиковская, панна Чембулицкая… Наши русские и в подметки им не годятся…
— Да к чему это? — спросил аптекарь.
— Виноват, заговорился. Я хотел только сказать, что я надеюсь, что вы примете как следует то, что я имею вам сообщить.
— О панне Чембулицкой?
— Нет-с, о вашей супруге.
— Об моей жене? — закричал аптекарь таким голосом, что городничий отскочил на два шага.
— Не пугайтесь, это толки, о которых я для пользы вашей хотел вас предупредить.
— Какие толки?..
— Так… ничего… Только многие у нас удивляются…
частым посещениям барона в вашем доме… и делают гнусные сплетни… Вы понимаете?.. Я совсем не этого мнения… Но есть признаки. Надобно быть осторожным…
Аптекарь задрожал всем телом.
— Вы видите это окошко, — сказал он задыхающимся голосом, — скажите всем, которые явятся ко мне с подобными предостережениями, что я их вышвырну вон, как негодную стклянку. Жена моя чиста как голубь… Она выше клеветы, она выше всех низких сплетней, которыми живет ваш глупый город, господин городничий. Если кто-нибудь коснется хоть словом, хоть намеком до ее репутации, то вы видите эти руки… я руками разорву его как собаку, пока у меня будет хоть капля крови! Жену мою оскорбить! — кричал аптекарь. — Жену мою! Да это задеть мое сердце раскаленными щипцами. Да знаете ли, что в сравнении с ней весь ваш город… не стоит прошлогодней пилюли. Да я истерзаю, истолку в мелкий порошок всякое животное, которое дотронется только до нее!
В эту минуту аптекарь вырос на два аршина. Городничий пожал плечами и потихоньку выбрался на крыльцо.
Аптекарша стояла за дверью и все слышала. Когда она отворила дверь, муж ее спокойно уже сидел за конторкой, писал свои счеты и потряхивал рыжей головой.
— Что
