Месье, или Князь Тьмы - Лоренс Даррел

Я лежал, подремывая. Кое-что мне было известно, кое-что — нет. Под воздействием вина на меня снизошло приятное полузабытье. Ну да. В тысяча триста девятом году Авиньон стал Римом, как раз во время процессов над тамплиерами. Тоби сказал:

— Всем этим я обязан случайной фразе Роба и письму Аккада. Помнишь?

В памяти всплыли отрывочные заметки Сатклиффа, которые я пытался сложить в хронологическом порядке.

«Милая, Робин изнемогает от печали. Его розы больше не поют. Он скорбит, бедняжка Робин, и молчит. Ему нужны подзаголовки, милая».

Трэш, с ее «изрядно хромающим французским»…

— Чтобы добираться до сути, — говорил Тоби, терзая объемистую, перепечатанную на машинке, рукопись, — надо попытаться понять, что стоит за вопросами инквизиторов. Например, по поводу содомии. В средние века она встречалась не реже, чем теперь, так что дело не в изнеженности современных мужчин. Многие крестоносцы наверняка грешили содомией; естественно, к этому относились с возмущением. Наказания полагались жестокие, но о них почти никогда не вспоминали. Хотя пойманные с поличным должны были заживо сгореть или заживо лечь в могилу, о чем говорят законодательные акты. Кстати, евреям, например, их средневековые преследователи не предъявляли обвинение в сексуальных отклонениях. Интересно, почему? Даже в обвинениях в ритуальном убийстве нет ни намека на сексуальный оттенок. И безбожным мусульманам вменяли в вину лишь чрезмерную невоздержанность. Очень важно то, что гомосексуализм обыкновенно отождествляли с религиозным сектантством самого ужасного типа — вот и болгарина, или богомила, всегда обвиняли в религиозно-сексуальном преступлении, отсюда bougre[125] и bugger[126] … Понимаешь?

На его тяжелом лице играли огненные блики; теперь и он не мог сдержать зевоту. Мы лежали, глядя, как искры пронзают ночное небо. Эти обстоятельные рассуждения о гностическом грехе — о котором я кое-что слышал и кое-что читал прежде — подействовали на мои чувства, как наркотик, вызвав в памяти целую галерею ярких сценок из нашей жизни и из наших встреч с последними представителями древней ереси. Мне привиделись большие непроницаемые глаза Аккада, смотревшего на нас сквозь дымные струи фимиама. Великий змей Офис вновь, шипя, поднимался вверх — в рост человека. Тоби с сожалением говорил о том немногом, что осталось от гностицизма, о сильной вере, пошатнувшейся и погибшей из-за преследования ортодоксами. Рассеянные расколом, сломленные ненавистью и издевательствами ранних христиан, гностики ушли в пустыню, спрятались в горах Сирии или отправились цыганскими тропами в Европу, обосновываясь в разных местах, например, в Болгарии, где и получили отвратительное прозвище.

Тем временем Отцы Церкви позаботились, чтобы все аккуратно зафиксированные сведения об их жизни и вероисповедании исчезли вовсе или были искорежены и запутаны до неузнаваемости. Неужели они в самом деле настолько погрязли в пороках, как утверждали ортодоксы? В конце концов, они ведь тоже были христианами… Я почти въяве слышал, как Сатклифф кричит:

— Libido scienti![127] Альбатрос безумия!

Чудом сохранившиеся жалкие остатки документов содержат лишь намеки на существование в прошлом неких сообществ, которые объединяло отношение к предмету разногласий, грамматика духовного сектантства. Ранние коммунисты, например адамиты, считали брак греховным, а всех женщин объявляли общей собственностью мужчин. Если верить их врагам, главным для них был секс. Первые моления проходили в пещерах, и религиозные службы заканчивались всеобщим совокуплением. Карпократ… Эпифаний рассказывает о секте, члены которой во время тайной церемонии приносили в жертву ребенка, втыкая в него бронзовые булавки, чтобы побольше вытекло крови. Их обвиняли в том, что они едят человеческое мясо — и у них было принято крещение огнем, который превращал человеческую плоть в золу. Ребенок, зачатый смертной женщиной и дьяволом — стариной Месье. Золой причащали при рождении и смерти… Отвратительно?

— Ты ведь знаешь, — сказал Тоби, — что я любил Сабину. Но она была для меня символом этой чудовищной веры. Роб правильно называл всю эту компанию: гнусная академия самоубийц. Ничего общего с философским пессимизмом, который все же чему-то противостоит. Это хуже; какая-то бесцветная монотонная безнадежность в отношении самых основ нашего мышления, нашей вселенной. Молчаливая злость, поднимающаяся из недр небытия. Разум они привязали к дереву и яростно его хлещут, а он не сдается, не сгибается и под плетьми. Разве мог я, нормальный здоровый мужчина, клюнуть на все это? Все мое нутро возмущалось; и все же без своей секты Сабина утратила бы половину привлекательности. И потом, благодаря ей я знаю то, что знаю об условиях договора между особо доверенными членами, ведь самоубийства у них запрещены. Ни ты, ни Сильвия не были удостоены доверия избранных; ну и я не был. А вот Пьер был, и Сабина тоже.

— Так она тоже умерла? — встрепенулся я.

— Да нет. На прошлой неделе я получил от нее письмо.

— Тоби, ты все выдумал?

— Клянусь честью, нет.

— А при чем здесь тамплиеры? Главное обвинение, насколько я понял, заключалось в том, что они молились ложному Богу, так сказать, идолу черных месс. Что это значит?

Тоби сел и довольно долго пристально на меня смотрел. Потом, наконец, произнес:

— Я долго думал о том, что ты мне рассказал. Понимаешь, таинственные идолы, которым они поклонялись на своих собраниях — похоже, это человеческие головы, обработанные окисью натрия — методика древних египтян, головы эти, возможно, из Сирии или Персии. Сейчас я жду ответ на этот вопрос либо от самого Аккада, либо от Сабины. Пока мне страшно идти дальше. Из-за Пьера.

Конечно же я догадался, что он вспомнил наш разговор о чудовищных похоронах… они потрясли его не меньше, чем меня.

— Решив-таки вступить в братство, человек дает согласие принять в должный срок (когда — определяет жребий) смерть от руки собрата, которому поручили исполнить неизбежное. Однако будущая жертва не знает, кто и когда к нему нагрянет. Представляешь, я ведь долго воспринимал это как хорошо продуманный розыгрыш, а тут… тут и не пахнет шутками. Имена на так называемой карте смерти Пьера, помнишь? На самом деле, Пьер просто хотел вычислить, кто и когда пожалует к нему. Получив письмо с соломинками, он понял, что его участь решена. Наверно, эти умники предупредили его за несколько месяцев — таков обычай. Однако, полагаю, его мучили любопытство, смятение и страх, наверняка. Кому ж приятно узнать, что конец уже близок — кто бы ни принес эту весть, врач или гностик.

— А тамплиеры?

— Ну, тебе ведь известно об идолах и гностическом крещении огнем — в документах есть намеки на это. Думаю, их вера — искаженное валентинианство. Идолы были вместо эонов, священных эманации, и своим происхождением обязаны скорее всего офитам[128] — об этом нам кое-что известно из первых рук.

— Понятно. А большой каменный метеорит в Пафосе, которому тамплиеры дали имя Багомет и, как известно, поклонялись? У тебя есть объяснение?

— Имя, наверно, искаженное от Магомет, или происходит от bàphe metéos, то есть крещение камнем. Почему бы нет?

— Гностический намек?

— Да. Знаешь, Брюс, первые тамплиеры, по-видимому, самым примитивным образом рыскали в поисках рыцарей-одиночек, чтобы принять их в орден после того, как епископ отпустит им грехи. Естественно, собралась шайка разбойников, беглых людей, клятвопреступников, грабителей, святотатцев, которые следом за армиями стекались в Святую Землю за добычей и, не исключено, за спасением. В отличие от госпитальеров,[129] орден тамплиеров с самого начала был военным, с жесткой дисциплиной, образ жизни спартанский, воздержанность. Их цвет — белый. Некрашеная белая шерсть — верх, белые полотняные рубашки, кожаные подштанники. Пегие кони. В награду за присоединение к ордену, тамплиеры предлагали лишения, нищету и опасности. И, знаешь, совсем не для красного словца! Они действительно были несгибаемыми пуританами, если брать моральный аспект. Именно такие могут неожиданно сломаться при столкновении с чем-то необычным. Представь, они воевали на Ближнем Востоке, и там им пришлось столкнуться с ассасинами, персидской сектой, совершавшей ритуальные убийства под воздействием quat, гашиша. Во главе секты был Старик Гор — Хассан ибн аз Саббах, которого тамплиеры знали не понаслышке. Его ассасины — вольно кочевавшие наемники — объединялись с сарацинами, с друзами,[130] со всеми, кто им приглянется в Ливане и Сирии. Но их несколько расплывчатые цели не совпадали с главной целью ортодоксального халифата в Багдаде, которая заключалась в уничтожении неверных завоевателей. Тем не менее, они сформировали нечто вроде мусульманского военного ордена, наподобие христианских орденов.