Дорога на Землю - Марик Лернер

— Плохо, — недовольно сказал Шустрик. — Здесь можно разве что мелких грызунов ловить. Так нам же не для еды — для удовольствия. Кабан подходящий имеется, но на него зубы многие точат. Выдумал тоже, очередность. Вот сестрице-то моей, Соне, раздолье.

— А где она?

— Согласно диспозиции, — постанывая от удовольствия под расческой, поведал Шустрик. — Проект «Мышеловка». Не знаю, какая от него польза, но охота там знатная. А! — обрадованно сообщил он. — Вот топает домой еще одна «большая ложка», приносящая жрачку в мою миску. Эта свои обязанности помнит и даже притащила мне живую игрушку. — Он поймал кота и положил его рядом, придавив тяжелой лапой. Черыш мяукнул и принялся старательно вылизывать лапу старшего товарища.

Прямо через бывший огород, срезая путь, в сторону нашего дома-дерева шла Катя. Бывший он потому, что в первый год на острове там действительно выращивались разные овощи, но этим уже давно никто не занимается, некогда ни мне, ни Даше. Наши хитрые детки еще малы для таких занятий, а Лехины предпочитают возиться с техникой, а не ковыряться в земле, Впрочем, мы такие не одни. Половина жителей острова продолжают что-то делать в огородах исключительно для того, чтобы слегка разнообразить еду. Травки разные выращивают в качестве приправ, а больше для трудового воспитания детей. Общественные теплицы и поля прекрасно всех обеспечивают, и заплатить в магазине гораздо легче, чем после рабочего дня снова махать тяпкой.

Катя остановилась, присматриваясь, а поняв, кто сидит возле стены, направилась в нашу сторону.

Шустрик поднялся, потянулся и небрежно сообщил:

— Мне пора. — И удалился… Черныш торопливо побежал следом как привязанный.

— Почему он ушел? — подойдя, спросила Катя.

— Так деликатный наш котик. Он только изображает хама, а сам вполне воспитанный. Решил, что нам с глазу на глаз поговорить надо. Садись, Беглая.

Изменилась она с нашего первого знакомства изрядно. То ли от хорошей еды, то ли от теплого климата, а может, просто давно не видел… Но пятнадцать лет это не просто так. Если не знать, со стороны ее и не отличишь от наших щенков. Одежда, нож, стрижка под ежика очень короткая… И непременный рисунок. Ноги, нарисованные несколькими штрихами, но сразу видно — бежит. Талант у Бешеного. Это вроде как остальным в пику: зовете Беглой, нате вам, я такая.

Ведет себя гораздо свободнее, увереннее, а раньше все больше старалась отстраниться, хоть на словах и бойкая. Перекинутая через плечо куртка открывает стандартную майку, обтягивающую торчащую грудь. Очень даже симпатичная мордочка. Скоро начнет мальчиков гонять с поручениями. Дашка говорила, что, когда показала ей верхнюю малюсенькую комнату только подрастающего третьего этажа, она изумилась и спросила: «Это только моя?» Убивал бы я таких родителей, как у нее. Вырасти у них могло только запуганное или страшно озлобленное существо, которое непременно плохо бы кончило.

— Поговорить — это хорошо, — согласилась Катя, плюхаясь на землю. Она прислонилась к моему плечу и замолчала.

— И как тебе?

— Интересно. И тяжело тоже. Все совсем другое. Не то, что лес под боком и деревня после города, а то, что живут совсем другие и по-другому. В школу ходить не надо, — я, не поворачиваясь, понял, что она улыбается, — в моем возрасте считается, что вполне могу думать, чем заниматься, сама. Хочу — работаю, хочу — на берегу лежу. Только ничего не делать нельзя. Как себя поведешь, так на тебя и смотреть будут. И каждый оценивает сам, выставляя баллы, а есть еще и общий список оценок. Такой… негласный. Насколько можешь за себя постоять и сколько от тебя пользы.

«Да, со своими заботами и не заметил, как повзрослела девочка, — подумал я, — так серьезно рассуждает…»

Катя тем временем старательно рассказывала распорядок дня:

— Утром меня забирает Игривая Олениха. Львица старательно мучает меня всеми этими малопонятными тестами, обучает концентрации и разным простейшим методам самолечения, которые у ваших паучьих ведьм в ходу. Пока у меня не слишком получается.

«Ага, — мысленно согласился я, — только третий месяц на острове пошел, а ей результат подавай. Сама Олениха почти восемь лет билась, начав учебу еще на равнинах, пока ее с большой неохотой признали полноправной. И то только потому, что у нас в роще было всего три паука и десяток учеников. Вот и стала она четвертой паучихой, скорее авансом, чем задело».

— После обеда меня забирает Охотница, — продолжала Катя, — и пичкает разными сведениями про жизнь вообще и про здешние места в частности. Между прочим, никакой системы у нее нет, сегодня буквы показывает, а завтра требует точно процитировать закон, о котором неделю назад рассказала.

— О да! — согласился я. — Учебника у нее не имеется, но, если делать, что она требует, многое узнаешь. И польза большая. Она в последние годы специализируется на людях, а потому хорошо представляет, что им требуется в первую очередь. Мы, Народ, все это с детства слышим, а приходят такие, как Псица или Доцент, да хоть и ты, так надо некоторые элементарные вещи про наши обычаи пояснять. Она теперь прекрасно знает, что в первую очередь требуется изложить для новичка. Эта ее странная манера для того, чтобы держать ученика в напряжении. А не так: сегодня задали параграф — завтра спросили. Спросить можно и через неделю, а ты должен знать. Это тебе не школа, спихнул экзамен и моментально забыл. Кто не помнит, как правильно себя вести в некоторых ситуациях, легко может и плохо кончить. Я-то знаю, сам когда-то постигал ее науку. И ничего смешного нет, — сердито сказал я, почувствовав, как Катя вздрагивает, давясь смехом, — мне тоже прилетало по заднице. И намного крепче. Медведица в таких случаях не стесняется.

— А вечером, — успокоившись, сказала она, — меня еще тащат пообщаться со сверстниками. Или Жданка, или Неждан. Потом я так устаю, что сплю, ничего не слыша. Только это, наверное, правильно. Все крутятся вместе, работают рядом и служат тоже. Каждый про тебя все прекрасно знает, и если поведешь себя неверно, то и через годы не забудут. Надо стать своей, чтобы не косились. А я новый человек, и на меня все смотрят. Кстати, человек… Вот скажи, что меняется, когда превращаешься?

— Мысли не меняются, — подумав, отвечаю, — вот ощущения, да. Очень сильно. Все гораздо острее воспринимается. Запахи, звуки, вкус. Зрение очень сильно меняется. Все в другом цвете видится. Красный и желтый почти не различаю, зато вижу множество оттенков, особенно в сером. И всегда точно знаю, в какой стороне дом. Множество таких мелких нюансов, мышцы ведь тоже работают по-другому. Только это ерунда. Вот ты у нас имеешь определенные способности, а я нет. И еще множество Народа ничего похожего не умеет, так что нам завидовать? Некоторые навыки даются с рождения, и ничего тут не изменишь, а некоторые при обучении можно улучшить. Вся проблема в том, чего мы хотим добиться. Не всегда это возможно, но стремиться надо. Иначе проще действительно лежать под деревом и ждать, пока сверху упадет кокос. Большинство же живет по раз и навсегда обозначенной схеме: родился — учился — женился — работал — помер. Это не хорошо и не плохо, это привычная нормальная жизнь, которая идет по кругу. Не такому, как тюремный дворик, где десять шагов, глядя в спину переднему. Скорее, как большой стадион. Есть поле, где можно побегать или полежать на травке. Есть трибуны, на которых можно посидеть, выпить и потрепаться с приятелями. Раздевалки, душевые, киоски и даже зрелище… Милиция, охраняющая порядок. Словом, все, что необходимо для жизни. Все привычно, хорошо знакомо, и так поколениями живут, не пытаясь вырваться из замкнутого круга. Некоторые уходят, но их немного — ведь непросто решиться кардинально изменить жизнь. И лишь иногда происходит событие, которое касается всех. Тут хороший пример — перестройка. Ты вообще знаешь, что это такое? — озаботился я.

— А как же! — довольно ответила Катя. — Вечно предки зудели, какие все козлы. И самые козлиные — Горбачев с Ельциным. И все прочие демократы, развалившие СССР. Испоганили им жизнь…

— М-да… Ну неважно. Я сейчас не собираюсь выяснять, кто больший козел, просто на стадионе открылись двери наружу. Они и раньше существовали, но были все закрыты, кроме одной, куда пускали только по знакомству и при этом тщательно следили, чтобы непременно вернулся. Что там находится снаружи, большинство представляло себе крайне смутно. Часть людей моментально ломанулась рассмотреть поближе, что там за оградой. Часть забилась в угол стадиона и не желает ничего слышать. А кто-то под шумок и неразбериху стулья украл да выписал себе бумагу, что туалеты отныне платные и не общие, а очень частные. Можно и на травку насрать, но тогда на ней уже не полежишь, так что некуда деваться — заплатишь. Но я, собственно, про тех, кто вышел за дверь. Постоял, привыкая к бьющему по глазам солнцу и ветру в лицо, и пошел по дороге неизвестно куда, из любопытства и в надежде что-то узнать. Только не понимает человек, что назад вернуться уже не получится. Дорога-то не прямая, всегда приходится думать — повернуть направо или налево, продолжать идти вперед или зайти на другой стадион. Это ведь тоже возможно — сменять один постоянный круг на другой. Может быть, где-то лучше, и более вкусно кормят, а может, просто не нашел ничего другого.