Сибирский аллюр - Константин Вронский

– Иван Матвеевич, ты хотя бы о том подумай, что на тебе сейчас сутана монашеская!

Вежливый такой совет не облизываться на прелести дочери в присутствии отца. Машков слушался, но в ту теплую лунную ночь кровь просто кипела в жилах…

– То есть как это, что дальше делать будем? – удивился Машков. – А тебе вот не слишком жарко, батя? Рядом еще одна пещера есть, там попрохладнее будет…

Лупин глянул на него с укором, и Машков покаянно опустил голову.

– Я ведь что имел в виду, что делать-то будем, когда до Чусовой доберемся? Плот сделаем и по реке поплывем? Так быстрее путь пройдет, да и отдохнуть сможем, сил набраться…

Машков подумал о том, как придется обходить на плоту водовороты; и только головой помотал.

– У меня лошадь есть! Я больше ни в жизнь, ну, ни когда на плот или на лодку не сяду! На конях поедем и точка!

– Но по воде было бы проще, – заметила Марьянка

– Нет! – Машкову было нелегко спорить с Марьян кой. И он даже удивился, что на этот раз она так легко уступила. – Да оставьте вы мне хоть что-то на память о моей веселой казачьей жизни! Коня хотя бы!

Насколько веселой может быть казачья жизнь, они узнали, едва спать легли. Вдалеке раздались крики конское ржание, Машков и Лупин подскочили и схватились за оружие. Один из тех обозных мужиков, которого Машков благословлял на жизнь в Сибири, бежал по каменистой тропе. На лбу была кровавая ссадина.

– Казаки! – прокричал он. – В двух верстах отсюда Я сбежал, а то они бы до смерти меня забили! О вас спрашивают, о каком-то Машкове, что попом прикидывается. Никак это ты, батюшка?

– Я! – вздохнул Машков. – Благословенно твое возвращение! Ступай к Строгановым и расскажи им, что казаки творят, да попроси три свечки большие в монастыре Успенском поставить.

Обозник перекрестился и бросился прочь, укрыться от казаков.

– Я Знал, что Ермак прикажет погоню за нами снарядить, – вздохнул Лупин. – Умеет ненавидеть наш атаман, словно баба обманутая!

– Я и не думал, что они нагонят нас! – Машков достал из седельной сумки порох со свинцом и поделил между собой и Лупиным на равные кучки. Марьянка вскинулась:

– А мне?

– А ты в пещере останешься! – отозвался Машков

– И что глупости-то говоришь? – возмущенно вскрикнула девушка.

– Я приказываю тебе! – вмешался Лупин.

Дочь глянула на отца так, что Александр Григорьевич внезапно очень хорошо понял Машкова, жаловавшегося на то, что Марьянка взглядом убить может.

Вот и сейчас она вытянула пистоль из-за пояса и схватила Машкова за руку.

– Это наш последний бой будет, —твердо сказала Марьянка. – Там земля пермская лежит. Там жизнь наша новая ждет нас! Так неужто я за жизнь эту бороться не буду? Машков! – она сказала «Машков», и Иван Матвеевич вздрогнул. – Ты приволок меня в Сибирь, добычей называя, а теперь я тебя на Русь, как добычу, беру! Или ты еще что сказать хочешь?

– Да больше ни слова, Марьянушка, – ответил Машков, дал ей пороха со свинцом и пошел с Лупиным к выходу из пещерки.

– Трус! – проворчал Лупин в темноте. – Ты у нее в руках, словно осел в поводу.

Машков промолчал. «Что тут ответишь, – подумал он. – Старик никак забыл: любой влюбленный мужчина ведет себя, как осел… Это-то и делает любовь такой прекрасной».

Борьба была короткой, все решилось довольно быстро. Когда речь идет о жизни и смерти, не будешь долго задумываться о том, против кого борешься… Если надо, то и против прежних товарищей.

Шесть казаков въехали в ущелье, где затаились Машков с Лупиным, и были расстреляны с двух сторон, даже не увидев своих противников в лицо… не сумев оказать сопротивления…

Прозвучали выстрелы, трое казаков упали на землю. Ночь была светлая, видно было хорошо, куда целиться, знали. У Машкова с Лупиным было по два пистоля, вот и два других казака рухнули с лошадей на тропу, как подкошенные. -

С последним ватажником не все так просто сладилось. Его лошадь испугалась выстрелов, встала на дыбы и сбросила всадника. Он тотчас же вскочил на ноги, выхватил саблю из ножен, но Машков оказался проворнее, да и не ожидал казак его появления в сутане. Иван Матвеевич Машков, да чтоб попом заделался? Вот бы Ермак посмеялся!

На расправу с ним хватило считанных мгновений.

– Никак это ты, Пашка Хромов? – крикнул Машков. – На старого друга охотишься?

И нанес удар. Лупин вышел из-за скалы, с другой стороны уже бежала Марьянка с кинжалом в руке.

– Все кончено! – произнес Машков и привалился к скале. – Хромова за мной на охоту Ермак-атаман погнал. Я с ним в детстве в песке на берегу Дона крепости лепил. Боженька, смилуйся ты надо мной, но не мог я иначе, не мог! – Иван бросил саблю, нелепо махнул рукой и заплакал.

Они похоронили шестерых ватажников в одной из небольших пещер, завалили камнями вход. Лошадей они взяли с собой, и тут Лупин нехотя признал:

– Глупо было бы, на плоту добираться. А кроме того, от кого нам теперь бежать-то? Все кончено, дорогие мои. Мы теперь свободные люди, слава Богу!

…На берегу Тобола Маметкуль разбил свой лагерь. Тридцать уланов берегли его покой. Маметкуль безмятежно лежал на толстом войлоке у костра и мечтательно смотрел на пламя. В котлах воинов варилась баранина. Ржали кони, монотонно шелестел камыш.

Казаки забрались в густые заросли и зорко наблюдали за татарским становищем. Покоем и миром дышала бескрайняя степь. Два воина сняли котел и поставили перед вожаком. Маметкуль брал руками горячие куски мяса и, обжигаясь, жадно глотал их. За день он изрядно наголодался.

Насытившись, Маметкуль вновь откинулся на спину, и верный воин набросил на него лисью шубу – ночи все еще были холодные. Маметкуль лежал молча, глядел на своих воинов. Красные отсветы пламени колебались на смуглых лицах. Кто-то взял чунгур[6] и провел по струнам, но Маметкуль поднял голову и приказал:

– Спать… Завтра трудный день будет!

Огонь уже еле теплился. Лиловые гребешки пламени пробежали по мокрой ветке и погасли. Постепенно улеглись татарские воины.

Казаков пробирал мелкий озноб. В воде холодной стоять – шутка ли? Наконец, они тихо выбрались из камыша и бросились на становье врага.

Первым вскочил Маметкуль и схватился за клинок. Яростно крича, он звал своих уланов, но многие уже пали под ударами казацких сабель.

Маметкуль бился ожесточенно, понимая, что отступать некуда. Казаки тесно окружили его и еще уцелевших воинов. Становище покрылось порубанными телами.

Маметкуль продолжал отбиваться, поранил пятерых уже, а на самом – ни царапины.

– Погоди, враз ему башку долой! – крикнул один из рассвирепевших ватажников.