ЦУНАМИ - Анатолий КУРЧАТКИН

— Закон стаи? — Рад покачал головой. Ему было все так же неловко смотреть на Дрона: он по-прежнему видел у него вместо лица один нос, и казалось, Дрон чувствует это. — Нет, стая — это не для меня. Рвать кого-то только потому, что он чужой… Не могу!

— А если рвут тебя? Как тебе защититься?

— Нет, не могу, не могу! — Рад снова покачал головой. — Не могу!

— Ну, а раз не можешь — вот и получил, — парировал Дрон.

— Послушай! Послушай! Послушай! — Рад не справился с собой. Его будто колотило внутри током. — Давай не надо меня сейчас учить жизни. У меня вопрос сейчас не о жизни. У меня вопрос сейчас о ее антониме.

Он взял со стола до сих пор стоявшую перед ним кружку с остатками кофе — кружка в руке запрыгала, — поднес к губам и сделал глоток. Рот наполнился вязкой шершавой гущей, а желудок тотчас отозвался на нее рвотным позывом.

Дрон смотрел на него с другой стороны стола с отрешенным мудрым спокойствием.

— И что, как бы ты хотел разрулить ситуацию?

Рад выплюнул гущу обратно в кружку, достал из заднего кармана брюк платок и обтер губы.

— Как! Хочу, чтобы они от меня отстали. Чтобы забыли обо мне. Чтобы я о них забыл.

— То ли им по мозгам дать, то ли сто тысяч отдать, так? — проговорил Дрон.

— А есть третий вариант? — спросил Рад.

— Третий вариант — чтобы они сами по себе о тебе забыли. Забыли и не вспоминали. Возможно такое?

Рад засунул платок обратно в карман.

— Черта с два! Черта с два они сами по себе. Это они себя опустят — вдруг взять и от меня отступиться.

— Значит, третьего варианта нет, — сказал Дрон. — Что, собственно, и требовалось доказать. Доказали. Остаются два варианта: или по мозгам, или сто тысяч.

Он умолк, ожидая реакции Рада, — Рад не отозвался. Ему больше нечего было сказать. Он сказал все. Теперь слово было за Дроном.

Дрон помолчал-помолчал, Рад тоже безмолвствовал, и Дрон сам прервал паузу:

— А о том, чтобы слинять из страны, ты не думал? Теперь Рад отозвался:

— Да? А как? Кто меня куда пустит? Кому я где нужен? Нелегалом? Мыть за гроши посуду в ресторане, спать в ночлежке?

Лицо Дрона дышало все тем же отрешенным мудрым спокойствием.

— В общем, и этого варианта нет. Получается, или по мозгам, или сто тысяч.

Рад заставил себя смотреть ему в глаза.

— Дрон, как выйдет. Хоть так, хоть так. Что предпочтительнее. Как проще.

— Да все сложно, — сказал Дрон. — Ты, я надеюсь, понимаешь, что я должен просить отца. А чтобы просить, я должен обосновать просьбу. С какой стати он должен вот так взять и вынуть из бизнеса сто тысяч? Или отвлекать службу безопасности на решение твоих проблем? Какой у него в этом интерес?

Ну да, конечно. Рад ждал подобного заявления.

— Твоя просьба, — сказал он.

— Я должен обосновать свою просьбу, я тебе уже говорил. — Как бы трещинка раздражения расколола мудрое спокойствие Дрона. — Я могу просить только за человека команды. Если ты не в команде, как я могу за тебя просить?

Рука у Рада непроизвольно снова подняла кружку с кофейной гущей и понесла ко рту, — он остановил себя, уже коснувшись фаянса губами.

— А тебе сложно сказать, что я в команде? — спросил он.

— Мало ли что я скажу. Почему он должен мне верить? — Дрон недоуменно покачал головой из стороны в сторону, словно живо представил себе возможные последствия такого своего обмана. — Нужно быть реально в команде. Вот тогда — да.

Какая-то часть в Раде начала догадываться, куда клонит Дрон. Но другая, большая, много больше той, что догадывалась, отмела это знание, не желая его.

— А по твоим собственным структурам? — спросил он. — Вернее, через твои.

— Через какие мои? — как удивился Дрон.

— Ну… — Рад сбился. — Ты ведь, я понимаю, принадлежишь к определенной структуре. Не самой хилой у нас…

— Забудь, — прервал его Дрон. — Забудь всю эту трепотню. Мало ли о чем женщины метут языком. Я частное лицо. Представляю за рубежом определенные интересы семейного бизнеса. И все. Понятно?

Он уже второй раз осаживал Рада с такой жесткостью. Первый раз вчера, в кафе, когда Рад сообщил ему о своем знакомстве с Майклом-Майком, и вот теперь — вновь, и оба раза в схожей ситуации.

Но терять уже было нечего.

— Дай мне сто тысяч в долг, — сказал Рад. — Не маленькие деньги, я себе отдаю отчет. И не на месяц, не на два, а может быть, на год, другой. Но как только встану на ноги, я тебе отдам. Шкуру с себя спущу, а отдам. Ты меня знаешь.

— Откуда я тебя знаю. — Дрон, произнося это, смягчил свои слова улыбкой, полной самоиронии. — Я тебя знаю того. А эти годы так всех перевернули. Кое от кого только прежняя наружность осталась. Не так, нет?

— Хочешь сказать, не веришь, что я верну деньги? Дрон покрутил в воздухе рукой.

— Давай считать, их у меня нет.

Отказ Дрона был обескураживающе прям. Разговор с размаху влетел в тупик. У Рада даже возникло физическое ощущение удара: лицом со всей силы о лобовое стекло.

Эстер, материализовавшись из воздуха сгустком электрической энергии, возникла у столика воплощением ангела-спасителя. В руках она держала пушистый шарик-брелок с нарисованной мордочкой, имевшей тайские черты, к брелоку был прикреплен длинный бородчатый ключ.

— Ваша комната тоже готова, — победно подала она шарик-мордочку с ключом Раду. — Можете вселяться. Приятного отдыха.

— Благодарю, — автоматически ответил Рад, принимая ключ.

Улыбнувшись ему, Эстер переключилась на Дрона:

— Завтрак входит в стоимость номера. Когда будете завтракать? Сейчас, позже?

Дрон справедливо был для нее в их компании главным, и естественным образом она обращалась с таким вопросом к нему.

— Ну, через полчасика, так? — посмотрел Дрон на Рада. — Принять душ, привести себя в порядок. Через полчаса, — бросил он Эстер, не дождавшись подтверждения от Рада. Поднялся из-за стола и движением руки предложил подниматься ему. — Давай прервемся в нашем разговоре. Продолжим позднее. Завтра, послезавтра. Торопиться некуда. Подумай над тем, что я тебе сказал.

Поднявшись, Рад зачем-то оглянулся посмотреть, что там экскаватор. Экскаватор, сложив пополам членистую выю и подобрав ее к своему массивному телу, нес вынутый с речного дня грунт на берег, и из ковша обильными струями сбегала мутная желтая вода.

Глава одиннадцатая

День кипел. Солнце на небе, выбеленном до цвета застиранных синих джинсов, подтверждало тождественность глагола «яриться» и своего славянского языческого имени. Жара была не меньше, чем в Бангкоке. Тело плавало в пленке пота, словно парился в сауне. И только поднимавшаяся от ступней приятная прохлада вносила в отношения с миром примиряющую ноту: вся территория монастыря была вымощена каменной плиткой, отшлифованной до зеркальной гладкости, обувь полагалось оставить при входе, и подошву стопы от камня отделял лишь носок.

Монастырь стоял на самой вершине горы. Отвоеванное у леса пространство было плотно застроено храмами, ступами, памятными колоннами, фигурами страшно оскалившихся драконоподобных духов, напоминающих смертному о царстве мертвых, на длинном мраморном постаменте в форме гробницы стояла скульптура белого слона, перевозившего прах Будды к месту его тайного захоронения и затем без всяких работ беззаботно пасшегося в плодоносной долине в течение долгих десятилетий до собственной смерти — о чем сообщала массивная синяя табличка в коричневой раме у его ног. И все было отделано сусальным золотом — ступы, скульптуры, колонны и крыши храмов, золото сверкало на солнце, — казалось, монастырский комплекс был отколовшимся куском солнца, помещенным высшей волей на высшую точку этой горы, сизой грядой возвышавшейся над городом. Вдоль стен одного из храмов висело несколько десятков бронзовых, в половину человеческого роста колоколов с длинными, удобными для захвата рукой круглыми билами. Каждый из многочисленных посетителей монастыря полагал необходимым позвонить хотя бы в один-другой колокол; Дрон с Нелли позвонили в пять-шесть, на Рада же вдруг накатило — он двинулся от колокола к колоколу, наклонялся, брался за било, ударял и переходил к другому, и так обошел весь храм, ударив во все колокола. И, зайдя в счете на пятый десяток, сбился со счета.

— Что, какая-нибудь примета? — спросила Нелли, когда он вернулся к ним.

— Все, теперь возвращение сюда неизбежно, — опережая Рада, сказал Дрон.

— Такая примета? — не ответив Нелли, спросил теперь Рад.

Дрон зафыркал, и Нелли, все поняв и без ответа Рада, тоже пустила серебряные шары переливчатого смеха.

— С тебя начнется, — заключил Дрон.

Шел второй день их пребывания в Чиангмае. Вчера, по приезде, шатались по городу, заходили в магазинчики, сувенирные лавки, приценивались к всякой белиберде и не покупали, осматривали некий разрушенный дворцовый комплекс с самой большой в прошлом ступой, ехали на «тук-туке», ланчевали в опрятном, совершенно европейского типа и с европейской едой ресторанчике, оказались на окраине, противоположной той, где поселились, ходили по пустынным залам Национального музея, какие в России называются краеведческими, с экспонатами в виде вырытых из земли кремневых орудий каменного века, потом долго не могли поймать такси, чтобы вернуться в центр, Нелли вдруг объявила, что хочет играть в гольф и нужно ехать искать гольф-клуб, Дрон пообещал ей это, но, когда наконец сели в такси-скамейку, велел ехать в центр и там отправился искать парикмахерскую, чтобы насладиться еще одним специфическим здешним удовольствием вроде тайского массажа — чисткой ушей. Чистка ушей заняла минут сорок. После чего выяснилось, что теперь снова не мешает поесть, и теперь поели в нормальном тайском заведении, переложив в себя гору коричневого жареного риса, а когда вышли на улицу, ехать в гольф-клуб было уже поздно. Впрочем, Нелли уже и не хотелось. «Вот правильно, — одобрил Дрон. — Что, дома с тебя этого удовольствия недостаточно? Бизнес-интереса нет — с тоски подохнешь эти шары гонять». Вечер закончили ночным базаром: целые кварталы были превращены в сплошное торжище, толпа текла вдоль торговых рядов спрессованной массой, возникало ощущение — здесь сейчас весь город, только местное население — с одной стороны прилавков, туристы — с другой.