Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов - Николай Бахрошин

— Весеня!!!

— Да качаю, качаю…

Чтобы ковать железные вставки для больших луков, печь сложили прямо в лесу, неподалеку от ратного становища. Творя сам выкладывал ее из камней, обмазал для связки красной, жирной и липкой глиной. От жара печи такая глина сама быстро схватывается крепкой, непробиваемой коркой, застывает крепче, чем гончарные поделки, на обжиге. Теперь Творя хлопотал вокруг, сам подбрасывал дрова в топку, калил железные прутья, чтоб ковать из них загогулины, выдуманные новым походным князем Кутрей. Да что-то не ладилось у него. Кузнец злился, кричал на всех, сам раскалился, как печь, плюнь — зашипит. Того гляди кинется кусать за мягкое мясо, опасался Весеня. Он первый раз видел кузнеца в работе так близко. В селе Творя немногих допускал в прокопченную кузнечную избу, охранял таинство огня и железа от черного глаза.

Весеня и второй мужик, силач Коштырь, были приставлены к ковалю на подмогу. Но Коштырь стоял спокойно, поставив у ноги тяжелый молот на длинной деревянной рукояти. Ждал, когда железо поспеет для ковки.

Получается, он, Весеня один за всех надрывается! Вот взяли в обычай — на малых ездить, нашли безответного, на ком с берега воду возить… И этот еще шипит, как растревоженная гадюка! Может, от его злости огонь горячей становится, так надо полагать? Хотя нет, сам видел в крепости, вспоминал Весеня, конунг Рагнар — не в пример умелый кузнец, ковал спокойно, весело, пересмеивался со своими, а работа получалась на загляденье… Конечно, уметь надо, тогда и работа получится…

«Тоже придумали, хоть стой, хоть падай!» — внезапно обозлился Весеня, теперь уже на нового князя Кутрю. Луки какие-то, черный волховской огонь… Хоть бы его, Весеню, спросили! А он бы сказал — встать надо всем родом покрепче и рубиться против свеев позлее. Тогда будет толк, а не баловство…

Впрочем, малый сам понимал, что думает так больше от досады на распоясавшегося коваля. Помнил, конечно, как летел от свеев кувыркающимся голубем, едва голову по дороге не потерял, чуть жилы в животе не полопались от натуги и страха. Вот и стой против таких, тесиной против топора!

— Эх, не та печь… Мало еще жара, очень мало! Никак не хватает… — сквозь зубы прошипел Творя, пристально глядя на жаркий огонь, радостно вспыхивающий от сильной работы мехов.

— Куда тут мало! И так с трех шагов, не отворотись, не подойти! — вставил Весеня, не утерпев.

— А ты себе знай качай!

— Так качаю…

— Ну и давай шибче! Молод еще — старших учить! Соплю на нос намотай, чтоб не свешивалась, тогда учи!

Весеня только запыхтел в ответ, наливаясь ярким румянцем обиды. Вот и поговори с ним! Будь дядька Творя помоложе, еще померились бы, у кого сопли длиннее!

— Может, хватит калить, однако? И так сойдет? — миролюбивым басом прогудел Коштырь. Этот часто помогал ковалю, привык уже, знает секреты.

Творя как будто даже взвился от злости, словно в порты ему с маху залетел багряный потрескивающий уголек. Едка бороду с корнями не выдрал, вспоминал потом Весеня, смеясь. Она у него и так-то короткая, опаленная постоянными огненными работами, а тут и следа б не осталось, ходил бы, как голощекий подросток…

— Хватит, хватит! Когда я скажу — тогда хватит! — истошным голосом заорал кузнец. — Кто понимает железное дело, ты или я?! Кто видит, пришло ли каление в нужную красноту, ты, что ли?!

— А я чего? Я — ничего… — гудел силач.

— Весеня!!!

— Чего еще?!

— Спишь в борозде, курицын хвост?!

— Качаю, качаю же…

Творя, заслоняясь ладонью от жара, снова пристально уставился на огонь.

— Ну вот, теперь хватит, кажись… — вдруг смилостивился свирепый коваль.

Ловко подхватив длинными клещами млеющее в огне железо, Творя двумя быстрыми, уверенными движениями вымахал его на гладкий плоский камень для ковки. Одной рукой он держал клещи, поворачивая раскаленный докрасна прут, все еще сочащийся едким дымом, притягивающий к себе взгляд малиновым жаром. Во второй руке у него был маленький молот-прави́ло. Коштырь, дорвавшись, забухал своим большим молотом так, что деревья вокруг поляны, казалось, вздрагивают до корней. Творя-умелец, ловко поворачивая прут так и этак, подставлял его под удары нужным местом, сам правил его, постукивая малым молотом и морщась от раны в боку. Весеня, вытянув от избытка любопытства шею, смотрел на их действо не отрываясь. Было чудно видеть, как постепенно, послушно меняет форму неподатливый, упругий прут…

— Весеня!!!

— Чего?!

— Чего, чего… За мехи берись, еще калить будем… — сказал Творя уже спокойнее.

Через некоторое время все трое мирно сидели рядком, степенно остывая после жаркой работы.

— Ну, первую сделали, приладились, дальше легче пойдет, — тихо сказал коваль.

Теперь он снова стал привычным Творей, спокойным и неторопливым, как старый седой медведь. Потом кузнец вдруг улыбнулся по-доброму и неожиданно ткнул Весеню локтем в бок.

— Ну как, паря, понравилось тебе железное рукоделье? — спросил он.

— Понравилось, дядька Творя, — искренне ответил Весеня. Теперь он и сам в это верил. Обида прошла, а работа, понятно, осталась. Будет чем похвастаться перед смешливыми девками. Еще бы, вместе с Творей ковал!

— А дыму-то, дыму развели! Небось не только из крепости, из свейских земель видно, — сказал Зеленя-старейшина, появляясь из леса. — Ну как, коваль, будет прок?

— Сделаем, — уверенно подтвердил Творя. — Первую сделали, и остальные сделаем. Приноровились уже.

— Хорошо, коли так! Ты вот что, Весеня, со мной пойдешь…

— А какая надобность, дядька Зеленя? — удивился парень.

— Дозором нужно пробежаться к крепости, — ответил старейшина. — Посмотреть, что и как. Ты у нас на ногу самый быстрый, вот и пробегись разом. Что-то затихли свей, носа в леса не кажут. Не нравится мне это…

Весеня опять густо покраснел. На этот раз — от гордости. Не кого-нибудь, его посылают. Понятно, он хоть и малый, но уже лихой, это все видят! Сам Зеленя-старейшина отметил его поручением!

— Весеня мне на мехах нужен, — попробовал возразить Творя.

Парень от досады едва не всхлипнул. Этак, глядишь, и отспорит его кузнец. Оставит качать мехи, а к свеям другого отправят тайным лазутчиком. А где больше почета? Понятно, там! Все-таки Перун-сереброголовый сначала покровительствует ратному делу, а потом уже ремеслу. Значит, ставит воинов выше всех остальных…

— На мехи я тебе пришлю кого из парней, — сказал Зеленя.

— Лучше двух, — быстро сказал кузнец.

— Пришлю двух… — согласился старейшина. — Закончить-то успеешь к завтрашнему дню?