Дважды Шутт - Роберт Асприн

Если на то пошло, за счет общения с поварами в прошлом майор должен был быть готов к такому обороту событий.

Конечно, обещание бросить старшего по званию в кастрюлю с супом – это уже было чересчур…

Последней каплей в чаше терпения майора стало следующее событие: выскочив из кухни в страхе за свою жизнь, он налетел на пышную женщину в бикини – старшего сержанта Бренди. Майор не желал мириться ни с тем, что в тот момент сержант была свободна от дежурства, ни с тем, что климатические условия на базе повлияли на выбор сержантом такой формы обмундирования и ее решение «немножко позагорать», как она сама выразилась, ни даже с тем, что ее пышные формы в значительной степени смягчили удар при столкновении с нею майора. Главным аргументом для майора при рассмотрении этого досадного инцидента было то, что несколько легионеров, оказавшихся неподалеку, все видели и расхохотались. Майор Портач терпеть не мог смеха – то есть как минимум тогда, когда смеялись над ним. Заплатить за унижение, пережитое майором, пришлось Окопнику – причем заплатить дорого. И теперь он мечтал расквитаться за это с кем-нибудь. Это мог быть кто-то ниже его по званию. К счастью для него, в этом смысле к его услугам была практически вся рота.

Окопник вышел из штаба со зловещей ухмылкой и принялся искать взглядом жертву. Кого именно – это ему было положительно все равно, и к чему придраться – тоже. Он полагал, что очень скоро найдет, к чему придраться, поскольку уже неплохо познакомился с личным составом роты «Омега». Почти сразу же на глаза ему попался легионер. Как его звали – этого Окопник пока не знал, но физиономия показалась ему знакомой: черные напомаженные волосы, бакенбарды такой длины, что еще чуть-чуть – и их уже можно было бы счесть неположенными по уставу, пухлые губы, противная усмешка. Этот малый был несимпатичен Окопнику сам по себе, но если память ему не изменяла, этот легионер вчера был среди тех, кто разговаривал с ним насчет приказов. Его следовало наказать. Окопник устремился к намеченной жертве, словно баллистическая ракета – к цели.

– Эй, ты! – окликнул Окопник легионера. – Ты что, приказа майора не слышал? – рявкнул он. – Во время дежурства все должны носить форму!

– Сэр, но я в форме! – озадаченно возразил легионер.

«Ага! – мстительно подумал Окопник. – Он уже защищается – это хорошо!»

– Если форма надета не по уставу, то это все равно что ее нет вовсе, – заявил Окопник и ткнул пальцем в грудь легионера. – У тебя… верхняя пуговица расстегнута!

– Сэр, но при такой жаре… Я подумал…

Окопник не дал ему договорить.

– Не желаю выслушивать никакие оправдания! Получишь наряд вне очереди – нет, два наряда на кухню вне очереди! И смотри исполняй свою основную работу как следует, а не то получишь еще сверхурочное дежурство! Ступай с глаз моих!

– Есть, сэр! – Легионер козырнул и проворно зашагал в сторону кухни.

Окопник ухмыльнулся – не то чтобы весело, но от души, Отправить провинившегося легионера на кухню – это была поистине гениальная идея. Если бы ему удалось отловить еще с полдюжины рядовых и наложить на них такое же взыскание, в кухне стало бы тесновато. Тогда шеф-повару пришлось бы изыскивать для сверхурочников какие-нибудь такие задания, чтобы, выполняя их, они бы ничего не напортили на его драгоценной кухне. Окопник неторопливо зашагал по территории лагеря, ища взглядом очередную жертву.

К огромному удивлению, не сделав и десятка шагов, он наткнулся на того же самого легионера! Ошибиться было невозможно – та же мерзкая физиономия, та же противная наглая ухмылка.

– Что ты себе позволяешь, рядовой? Разве я не велел тебе идти на кухню?

– Сэр, сегодня не мое дежурство, – ответил легионер и озадаченно уставился на Окопника. – Я завтра дежурю.

Окопнику показалось, что тембр голоса этого рядового звучит немного иначе, но это не имело никакого значения.

Это явно был тот самый, которого он уже наказал.

– Ты что, не в своем уме или просто тупой? – гаркнул Окопник. – Две минуты назад я тебе дал два наряда вне очереди. Немедленно отправляйся на кухню, а не то потопаешь на гауптвахту!

Легионер развел руками:

– Сэр, это был не я. Это, наверное, был…

– Убирайся вон! – прокричал Окопник, побагровев, как рак.

Легионер, по-видимому, решив более не испытывать судьбу, отсалютовал ему и поспешил в сторону кухни.

А Окопник вошел во вкус. Он разыскал еще одного легионера с расстегнутой верхней пуговицей, потом другого, у которого, на его взгляд, были плохо вычищены ботинки, и обоих отправил на ротную кухню с нарядами вне очереди.

Но когда он обошел штабной домик и повернул за угол, у него чуть челюсть не отвисла: тот самый легионер, которого он первым послал на кухню, как ни в чем не бывало сидел на стуле и читал!

– Ты… – захлебываясь слюной, выдавил Окопник и подошел к наглецу с бакенбардами. – Ты…

Легионер оторвал взгляд от книги и с улыбкой проговорил:

– Приветствую! Могу ли я чем-то помочь тебе, сынок?

– Я тебе не сынок. Изволь называть меня «сэр»! – выпалил Окопник. – И будь добр, встань по стойке «смирно», когда к тебе обращается офицер. Между прочим, если ты еще не понял, тебе грозят большие неприятности.

Легионер закрыл книгу и, поднявшись, встал более или менее по стойке «смирно». Неизвестно почему он оказался выше ростом и несколько старше.

– Понимаете, сэр, тут у нас не так-то строго насчет устава. А насчет моего ранга капитан Шутник так и не решил.

Но вы, похоже, новенький, так что я готов вас послушаться.

Так что… чем могу служить, лейтенант?

Тут уж у Окопника челюсть таки отвисла. Этот малый вел себя так, словно они прежде не встречались, хотя со времени их встречи миновало не более пятнадцати минут.

Окопник решил, что у парня «не все дома», и надо сказать, это его не очень-то и удивило – он ведь уже знал, что за контингент служит в роте «Омега». Может быть, у этого легионера даже было раздвоение личности. А как иначе можно было объяснить перемены в выражении лица, голоса и даже манеры разговора? Из любого другого подразделения такого горе-легионера уже давно бы уволили как негодного к несению воинской службы.

Окопник все еще пытался придумать, что бы такое ответить этому безумцу, когда к ним подошел другой легионер и обратился к первому:

– Прошу прощения, Преп, у вас не найдется минутки; потолковать со мной?

Легионер, пойманный Окопником за чтением, обернулся к подошедшему и сказал:

– Найдется, но чуть попозже, сынок. Лейтенант хочет о чем-то поговорить со мной. Подойди ко мне минут так через пятнадцать, и тогда я выслушаю тебя.

Легионер кивнул, ловко откозырял лейтенанту Окопнику, развернулся и ушел. А тот, что страдал раздвоением личности, взглянул на Окопника с выжидательной улыбкой:

– Ну так, сэр, чего вы хотели?

Но лейтенант лишился дара речи. Он протер кулаками глаза и в упор уставился на стоявшего перед ним человека.

Согласно нашивке над нагрудным карманом, перед ним стоял преподобный Джордан Айрес, а на вороте у него красовалась незнакомая Окопнику нашивка – на ней был изображен какой-то древний музыкальный инструмент. Но не это так поразило Окопника – а то, что легионер, только что вежливо обратившийся к преподобному Айресу, был с ним на одно лицо!

Окопник пробормотал что-то нечленораздельное и пошел прочь, озадаченно качая головой. Происходящее начало пугать его – все служащие роты стали казаться ему братьями-близнецами. Наверное, сказывалось действие жаркого пустынного солнца. Следовало уйти в комнату, попить холодной водички, а потом – полежать, отдохнуть.

Окопник без происшествий добрался до штабного домика, но, войдя в него, нос к носу столкнулся с еще одним, легионером с такой же внешностью. Вот только на этот раз это была женщина. Тут уж Окопник отчаялся окончательно.

Лейтенант Рембрандт, слегка прихрамывая, вошла в помещение главного связного пункта роты. Боль в спине понемногу утихала благодаря таблеткам, которыми ее снабдил автомат в медпункте, но даже экстремальная военная медицина не в силах была значительно ускорить процесс выздоровления.

Рядом со стулом, на котором сидела Мамочка, стоял еще один – с прямой высокой спинкой. Рембрандт со вздохом осторожно опустилась на него. Мамочка, сочувственно вздернув брови, посмотрела на нее.

– Еще болит, Ремми? – спросила она.

Порой ей удавалось разговаривать с другими женщинами без той патологической стеснительности, которая охватывала ее в обществе мужчин.

– Ага, – кивнула Рембрандт. – По самым лучшим прогнозам, на сто процентов поправлюсь к середине будущей недели. А сейчас я себя чувствую процентов на пятнадцать, не более.

– Да, не повезло тебе, ничего не скажешь, – понимающе кивнула Мамочка. – Помню, когда я маленькая была, мой папа вот так же спину потянул, да так до конца и не поправился. Надеюсь, у тебя все будет хорошо.