Республика ШКИД (большой сборник) - Алексей Пантелеев

Он топнул ногой и крикнул:

— Ась?

— Дедушка, милый, у меня в деревне маленькие дети...

— Не слышу?

— Дети у меня, я говорю... Мальчик и девочка... Они меня ждут... Я их очень давно не видела...

— Тыр-тыр-тыр, — смешно передразнил он ее.

Потом постоял, ничего не сказал и, резко повернувшись, ушел в дом.

Александра Сергеевна переглянулась с сыном.

— Сумасшедший какой-то, — пробормотал Ленька.

Но старик уже появился на пороге, выволакивая длинные обглоданные весла и железные уключины.

— На, держи, — приказал он Леньке и направился к лодке.

— Только, дедушка... — кинулась к нему Александра Сергеевна. — Я должна вас предупредить...

Перевернув лодку и наваливаясь на нее животом, он уже толкал ее в воду.

— Дедушка, вы слышите? — кричала Александра Сергеевна. — У меня нет денег!.. Но я — вы не бойтесь — я заплачу вам!..

— Чего ты? — сказал он, выпрямляясь и смахивая со лба взмокшую прядку волос.

— Я говорю: вы не беспокойтесь, дедушка! Денег у меня нет, я потеряла их, но я вас как-нибудь отблагодарю. Я вам часы дам или вот — хотите колечко...

Отставив в сторону мизинец, она протянула руку. Он наклонился и большим заскорузлым пальцем осторожно тронул маленькую голубую бирюзинку на тоненьком витом колечке.

— Это чего? Золото?

— Да, дедушка. Чистое золото.

— Откедова у тебя?

— Это, дедушка, подарок. Это мне покойная мать, когда я еще девочкой была, подарила...

Он стоял, придерживая двумя руками лодку, и хмуро смотрел на женщину.

— Мать, говоришь? Подарила?.. Ну, ладно, садитесь...

И тут, когда Александра Сергеевна добилась своего и взглянула на лодку, которая уже юлила и колыхалась на воде, ее охватила робость.

— Дедушка! — крикнула она. — А лодка у вас прочная?

— Ась? — переспросил он. — Садись, я тебе говорю!..

— Мама... да садись же! — кричал Ленька. Он уже стоял в лодке и протягивал ей руку.

Она вздохнула, зажмурилась, перекрестилась и, придерживая подол юбки, шагнула на шаткие досочки кормовой банки.

Через минуту лодка уже развернулась и быстро шла наискось по течению. И опять Ленька не испытывал никакого удовольствия. Страх, который охватил Александру Сергеевну, невольно передавался и ему. Крепко зажмурившись и вцепившись одной рукой в борт лодки, а другой в Ленькино плечо, она поминутно наклонялась, вздрагивала и шептали:

— Боже мой, боже мой, как ужасно, как страшно качает!

— Мама... да где же качает? — сердился Ленька. — Ты посмотри — ни одной же волны нет!

Старик уверенно, легко, по-молодому работал веслами. Иногда он взглядывал на Александру Сергеевну, усмехался, щурил глаза и качал головой.

— Робеешь, баба? Не робей! — вдруг закричал он, показав на мгновение белые крепкие молодые зубы.

И почему-то этот веселый крик, прокатившийся эхом по реке, и неожиданная мальчишеская улыбка старика вдруг успокоили Александру Сергеевну. Ленька сразу почувствовал, что рука ее обмякла и уже не так судорожно сжимает его плечо.

На правом берегу пристали у каких-то дощатых мосточков. Стоя в лодке и помогая Александре Сергеевне подняться на мостки, рыбак сказал:

— Пойдете по левой руке, — наверх. Там деревня Воронино... Оттедова на Большие Соли путь держите.

Александра Сергеевна поблагодарила его и стала стягивать с мизинца кольцо.

— Ладно, иди, — сказал он, махнув рукой.

— Что? — не поняла Александра Сергеевна.

— Иди, я говорю, иди, бог с тобой...

— Дедушка... нет... как же...

— Иди, тебе говорят! — закричал он и так сильно топнул ногой, что заколыхался вместе с лодкой.

Ленька услышал, как мать всхлипнула. Она постояла, разглядывая кольцо, потом быстро натянула его на палец, еще быстрее наклонилась и, рискуя упасть в лодку, обняла старика и поцеловала его в загорелый лоснящийся плешивый лоб.

— Спасибо вам, дедуся, — сказала она сквозь слезы.

— От дура-баба, — засмеялся он, утирая лоб, и опять на несколько секунд блеснули его ослепительно-белые не стариковские зубы.

В деревне Воронино Александра Сергеевна и Ленька долго и безуспешно блуждали из дома в дом в поисках подводы. Почему-то никто не хотел ехать. Им пришлось пройти еще полторы-две версты до соседнего хутора, где какая-то лихая баба, соблазнившись полуфунтом сахара и катушкой ниток, которые ей обещала Александра Сергеевна, согласилась доставить их домой. Они погрузились (сделать это было нетрудно, так как весь багаж их на этот раз состоял из бидончика с бордосской жидкостью) и во второй половине дня восемнадцатого июля, на тринадцатый день белогвардейского мятежа, прибыли в Чельцово.

...Нянька, выбежав на крыльцо, рыдая, упала на грудь Александры Сергеевны.

— Ох, матушка... Александра Сергеевна!.. Ох, бедненькая вы моя!.. Золотце... Ягодка...

— Что? Что? — говорила, бледнея, Александра Сергеевна. — Что-нибудь случилось? Дети?

Но они уже, смеясь и плача, сами бежали ей навстречу.

Опять Леньку душили сильные и мягкие объятия, опять чужие и свои слезы, смешиваясь, текли ему за воротник.

Умываясь в сенях, он слышал, как нянька говорила матери:

— Ведь каких мы тут мук приняли, голубушка вы моя, Александра Сергеевна!.. И за вас-то, бедняжечек, сердце кровью изошло... Ведь мы каждый вечер с ребятами на мельницу ходили смотреть, что в Ярославле делается...

— Неужели отсюда видно что-нибудь?

— Где уж не видно!.. На полнеба полымя стоит... Уж мы вас, голубчиков, и видеть не чаяли... А они — вот они — приехали!.. Господи, милые мои, и где это вас так изодрало, измочалило?.. Матушка, Александра Сергеевна, а у нас-то тут что творилось!.. Ведь не успели вы, голубчики, уехать, опять эти черти, разбойники, прости меня грешную, нагрянули... Ведь что делалось-то, солнышко вы мое!.. Кровь стынет, вспомнить не могу, слезы душат...

Голос у няньки задрожал, она всхлипывала.

— Василия-то Федорыча... Кривцова... председателя нашего знали небось?

— Господи, ну как же... Что с ним?

Скользкий обмылок выскочил из Ленькиных рук. С намыленным лицом, с засученными рукавами он вбежал в горницу.

— Что? Няня!.. Что случилось с Василием Федоровичем?

Старуха слабо махнула рукой.

— Ничего, Лешенька... Иди... Иди, детка, не слушай...

И вдруг уронила седую простоволосую голову на стол и заплакала, запричитала так, как умеют плакать и причитать только деревенские бабы:

— Зарезали... Зарезали его, окаянные!..

— Насмерть? — закричал Ленька, чувствуя, как сжимается у него горло и заходит сердце.

— Посреди улицы... вилами его... топорами... сапогами топтали...