Ужас. Иллюстрированное повествование о нечистой силе - Игорь Винокуров

Свыше двух десятилетий спустя после происшествия в том арабском садике Ури Геллер согласился подвергнуться гипнозу с тем, чтобы попытаться вспомнить в гипнотическом состоянии то, что, возможно, ещё удерживается в глубинах его памяти, но не вспоминается в обычном состоянии. Погружение Ури в гипноз состоялось 1 декабря 1971 года. То, что рассказывал Ури под гипнозом, записывалось на магнитофоне. Затем эту запись дали прослушать Ури. Вот как он сам вспоминает об этом:

— Потом плёнка дошла до того места, где мне три года и я вспоминаю то происшествие в арабском садике, когда яркий свет ударил меня и я потерял сознание. Услышав всё это, я весь внутренне напрягся. Тембр моего голоса на плёнке внезапно стал очень странным, даже немного жутковатым. И я, услышав такие изменения в голосе, почувствовал какой-то необъяснимый ужас. Я не помню, что случилось после этого.

Те, кто слышал этот голос — очень ровный, механический, как будто бы компьютерный, утверждали: голос говорил, что серебристый свет и есть та сила, что вошла в Ури в том арабском садике, и что с тех пор он, Ури, призван помогать людям. Но сам Ури, утверждал голос, не должен помнить то, что произошло тогда, в его раннем детстве.

Но вернёмся к Вове. После того странного ночного происшествия спокойно прошло около десяти лет.

Но за несколько месяцев до 16 февраля 1991 года в комнате Вовы стали слышаться какие-то стуки и как бы шаги. Недели за полторы до 16 февраля его мама увидела во сне, будто бы горит крыша дома над их подъездом и мусоропровод. Примерно за неделю до 16 февраля крыша и в самом деле загорелась (я опросил соседей): дым заметили с улицы, он был и в подъезде, вызвали пожарных, через десять минут приехало 3 машины. Огонь быстро потушили. Также примерно за неделю до 16 февраля на кухне, на линолеумном полу было замечено небольшое горелое пятнышко. И, наконец, 10 февраля, примерно около десяти часов вечера, мама Вовы увидела, как по стене пробежало маленькое, странное, зелёного цвета пятно. «Как зеркальце», — пояснила она мне. А 16 февраля всё и началось…

Июль 1991 года Вова провёл в деревне. Трижды за это время комната, где ночевали Вова и его мама, освещалась непонятным светом. Он падал в комнату через окно. Было впечатление, что окно как бы освещается лучом прожектора. Это происходило глубокой ночью и каждый раз длилось не меньше часа. Вова при этом не просыпался. Деревня глухая, фонарей на улице нет, машины — редкость. Если бы светили фары, была бы слышна работа мотора. А тут было тихо. Этот странный свет настораживал.

Пожалуй, надо ещё заметить, что Вова — мальчик вообще-то отменного здоровья, крупный и упитанный, — стал жаловаться на головную боль. Она возникла в самом начале января 1991 года, как раз в период зимних, каникул. Тогда, пояснил мне Вова, его голова как бы «раскалывалась и разваливалась».[14] Потом всё прошло. Головная боль возобновилась где-то 10 февраля 1991 года, но была не столь выраженной, как в недавние зимние каникулы.

И ещё одно добавление. Кто-то из моих коллег (кажется, первым это отметил В.Н.Травин) сделал очень интересное замечание. Если слово «Апапыня» прочитать по слогам, то оно прозвучит похоже на «а папы нет»… Если тот же набор слогов прочитать с конца, то будет похоже на «я не папа»… А у Вовы действительно имеются трудности с папой. Как они были и у Геллера — в том же примерно возрасте. Имеются и другие параллели между Вовой и Ури. Некоторые из них весьма любопытны, но нуждаются в более тщательном исследовании. Поэтому они пока не затрагиваются.

Катькины проделки

5 февраля 1991 года мне позвонила незнакомая женщина, сославшись на рекомендацию газеты «Труд». Меня это не удивило: «Труд» неоднократно обращался к теме полтергейста, а в связи с этим — и ко мне.

Женщина рассказала, что звонит по просьбе родителей тринадцатилетнего Юры, живущих в селе Подывотье, что в Брянской области. В их дом пришла беда. И подробно рассказала, что там происходит. В конце разговора упомянула статью об этом, напечатанную в местной газете. Я попросил назвать статью и газету. Оказалось, статья — «Катька», написал её В.Мачулин, а газета — «Севская правда». Спросил, когда статья опубликована? Точной даты она не помнила, но заверила, что в январе этого года, точнее — где-то до 23 января. Как обычно, я подробно записал и её рассказ, и ссылку на статью. В этом рассказе меня больше всего удивил один момент: написанные Юриным почерком записки падают откуда-то сверху, как бы с потолка, даже в том случае, когда неподвижно сидящего Юру крепко держат за руки!

Хотел было тут же ехать в газетный отдел Библиотеки имени В.И.Ленина, но передумал: ведь это у чёрта на куличках! Как-нибудь ещё соберусь. И лишь когда писал эту книгу, выбрался. Выписал «Севскую правду» за январь 1991 года, стал листать. Действительно, в номере от 22 января напечатана статья «Катька» — за подписью В.Мачулина. Стал изучать и сопоставлять с рассказом той женщины. Противоречий и расхождений обнаружено не было. Ниже я излагаю эту поразительную историю, основываясь на этих двух источниках.

Всё началось осенью 1990 года, когда какая-то неведомая сила дважды валила Юру на бок — вначале на один, потом на другой. Позднее появились боли в ногах. Когда стало совсем невмоготу, показали Юру врачам. Но те ничего определённого сказать не могли.

Достали путёвку в Евпаторию, но отец с сыном пробыли там недолго. Юру почему-то сразу стало тошнить, какая-то непонятная сила всё время тянула его домой. Он стал раздражительным, малообщительным, «отдых» в Евпатории стал ему невтерпёж. Домой выехали досрочно. Но всё это было лишь прелюдией к тому, что произошло впоследствии.

Дома же всё началось в святки. Вдруг стали летать предметы, биться стёкла, сыпаться записки. Их собирали, складывали в кучу. И все — угрожающие, типа — я, мол, вам покажу, сволочи! И подпись: «Катька». Написано же почерком Юры.

Юрина мама рассказывала об этом так:

— Вслед за первой запиской посыпались другие, все — угрожающие. Падали они из-за штор, с потолка, каким-то ветром, по свисту напоминающим вьюгу, заносились к порогу закрытых дверей. Думали, розыгрыш какой. Почерк-то Юрин. Спрашиваем у него: «Ты писал?» А он сидит какой-то отрешённый. «Не знаю», — говорит. А потом сказал: «Я» — «А зачем ты это делаешь?» — «Мною командуют». — «Кто, сыночек?» — «Не знаю. Какая-то сила».

При всём при этом никто не видел, чтобы Юра сам писал или подбрасывал записки. Специально садились рядом с ним, держали его за руки. Как только начнут разговор — записка. Её текст, бывает, представляет собой продолжение только что начатой беседы. А бывает, в тексте содержатся собственные выводы. Юру держат за руки, он неподвижен, а написанные его почерком записки всё летят и летят!