В неизведанные края. Путешествия на Север 1917 – 1930 г.г. - Владимир Обручев

На следующий день мы подплыли к узкому устью Илима. Этот значительный приток Ангары вырывался из узкого ущелья трапповых скал, да и сама Ангара была здесь очень узка. Несколько ниже устья Илима она проходит между двумя грозными утесами — знаменитыми Бодарминскими быками; это самое узкое место на всем протяжении Ангары.

В двух километрах ниже устья Илима я с удивлением увидел в обрыве левого берега Ангары выходы каких-то рыхлых пород. Сначала я принял их за четвертичные, но оказалось, что это рыхлые песчаники и глины с прослоем углистого сланца и отпечатками растений. Очевидно, что здесь, в 100 километрах южнее самого южного пункта, отмеченного Яворов ским, я обнаружил эту, более молодую, толщу древних конти нентальных отложений. Дальнейшее плавание подтвердило это предположение: нижний палеозой кончился, и мы встре чали далее среди мощных тел траппов только редкие выходы угленосной свиты.

Илим хотя и небольшая река, но очень памятная в летописях открытия Сибири. По ней шел важнейший путь на Лену: с Енисея русские землепроходцы поднимались по Ангаре, далее по Илиму и через волок переваливали в Лену. Поэтому берега Илима уже давно заселены русскими хлебопашцами, и в маленьком селе Илимске сохранилась проезжая (надвратная) крепостная башня XVII века. Здесь в 1631 году был заложен острог Ленский волок, который в 1672 году был превращен в город с воеводским управлением. Но позже, когда основным путем сообщения сделался Сибирский тракт, город постепенно захирел и сошел до уровня незначительного селения.

На Илиме, так же как по Ангаре, землепашцы осели вблизи реки, где широкая пойма и низкие острова представляли хорошие пастбища и пашни. Значительно позже стали разде лываться пашни в тайге, на пологих склонах и террасах. Во время моих поездок по Ангаре я постоянно видел, как на больших лодках — "перевознях" — завозили коров на острова, где они и паслись.

Во время работ 1917 года я изучил по Ангаре и ее притокам, кроме известных ранее, еще несколько месторождений угля, указанных мне крестьянами. Хотя уголь этот тогда не имел сбыта, но некоторые предприимчивые кузнецы пробовали применять его в своих кузницах.

Кроме угля, в угленосной свите встречались следы каменноугольных пожаров: уголь, неглубоко залегающий под поверхностью, иногда загорается и горит при пониженном доступе кислорода долгое время. Дым, поднимающийся по трещинкам на поверхность земли, бывает заметен иногда в течение десятилетий.

Мне удалось видеть на Ангаре такой яр с продолжающимся пожаром, где вместо угля и углистых сланцев выступали серые слои золы и легкий дым выходил из яра сквозь осыпи. Но несколько раз, изучая яры, я обнаруживал следы обжига и шлаки древних пожаров; соседние с выгоревшим пластом угля породы приобрели необычайно красивые красные, зеле ные и желтые цвета, а часть их расплавилась и стекла по трещинам, образовав черные натеки и сосульки.

Большинство месторождений угля крестьяне указывали на Ангаре, но некоторые из них были расположены и на прито ках. Чтобы осмотреть одно из месторождений, надо было подняться по правому притоку Ангары — Кате — на 70 километров. В деревне Кате я нанял чернявого, страшно торопливого человека, который на своей лодке взялся доставить нас к месторождению. По его словам, Ката сулила нам и богатую рыбную добычу, и поэтому он взял с собой "козу" для лучения рыбы — железную решетку, которая прикрепляется на железном стержне к носу лодки. В "козу" накладывают смолье — щепки от смолистого пня сосны, горящие ярким пламенем. Один человек гребет, а другой стоит на носу и острогой бьет рыбу, спокойно стоящую в воде. Но из нашего лучения ничего не вышло: то ли не было рыбы в местах наших ночевок, то ли наш проводник больше хвастался, но за три ночи он добыл одну щучку.

Ката течет в широкой долине, образуя большие меандры (извилины). Одна из них достигает 13 километров длины, в то время как в основании ширина ее не более 200 метров. Обыч но катские крестьяне, поднимаясь по Кате, перетаскивают здесь лодки через волок, чтобы сократить дорогу. Наш проводник рассказал нам забавную историю, которая должна была посрамить жителей соседней с Катой деревни — Шемар диной. Шемардята, как их называют в Кате, собрались в воскресенье вверх по Кате за ягодами. Они слыхали, что надо перетаскивать лодку через волок, но пропустили его начало и, поднявшись по громадному меандру, подошли к верхнему концу волока. Шемардята увидали здесь шалашик, который им описывали, как приметный знак волока, поднялись на берег, обнаружили торную волоковую дорожку, вышли по ней к реке (к нижнему плесу!) и, не разобрав, куда течет река, перетащили лодку. Долго поднимались они вновь по тому же меандру и дошли к вечеру до того же шалашика. Только тогда и догадались о своей роковой ошибке. Проводник наш рассказывал, захлебываясь от смеха, об этом плавании шемардят, и, вероятно, в деревне Кате оно служило неисчерпаемой темой для шуток во время зимних посиделок.

Месторождение, до которого мы дошли к вечеру второго дня то бечевой, то на веслах, то на шестах, очень эффектно выделялось своими карнизами углей, черневшими на светлом фоне яра.

В угленосной свите Ангары удалось найти много отпечатков растений, которые позволили определить возраст толщи, до того спорный. Мои сборы, обработанные крупнейшим совет ским знатоком палеозойских флор М. Залесским, дали ценные материалы для характеристики флоры материка пермского периода — Ангариды. Залесский обнаружил не только новые виды и роды растений, но даже сумел определить бактерии, которые жили в коре деревьев, — они сохранились в тонкой нежной пленке (кутикуле) некоторых стволов.

При приближении к повороту Ангары угленосная свита исчезла под более молодой, лежащей на ней вулканогенной толщей. Уже издали можно было отличить обнажения вулка нических туфов. Это были крутые обрывы грязнозеленого или серожелтого цвета, на которых иногда выступали в виде башен, обелисков, острых зубчатых гребней размытые дождями и рекой останцы. Нередко такие башни были опоясаны вкось жилой черного траппа. Иногда вертикальная жила траппа в виде черной стенки поднималась по обрыву, окаймленная с двух сторон узкими лентами твердого туфа, измененного в результате термического и химического влияния траппов.

Воображение геолога при изучении этих обрывов создавало яркую картину прошлых событий.

Вот мирная жизнь конца пермского периода. Обширная низменность тянется между Леной и Енисеем; кое-где ее пере секают плоские возвышенности. Во впадинах лежат большие озера, в которые стекают медлительные реки. Всюду заросли деревьев необычного для нас вида, родственники современных карликов — папоротников, плаунов, хвощей: лепидодендроны, ангародендроны, каламиты и другие. Гниют упавшие стволы, в болотистых низинах накапливаются растительные остатки — будущий каменный уголь. В зарослях прячутся травоядные и хищные рептилии и амфибии, которых мы знаем по находкам в пермских отложениях на Двине и в Южной Африке. Хотя здесь, в пределах Средне-Сибирекого плоскогорья, нашли остатки только одной молодой рептилии, но несомненно, что эти пышные заросли имели также богатое животное население. Остатки позвоночных обычно удается найти лишь при очень внимательных, специально направленных поисках. Но вот наступает конец этой спокойной, однообразной жизни: то здесь, то там начинаются извержения. Это были вулканы с мощной взрывной деятельностью, из них не вытекала лава, они выбрасывали только пепел и камни — обломки лавы. Из образовавшегося внезапно отверстия поднимались столбы густого дыма, потом вылетали громадные языки пламени, раздавался глухой подземный шум — и во все стороны разлетались густые тучи, из которых оседал пепел, а ближе к вулкану сыпались горячие камни, чем ближе к жерлу, тем крупнее. У самого вулкана падали громадные глыбы в несколь ко метров в диаметре. Вулканы возникали то единичные, в виде трубки взрыва где-нибудь на равнине или в долине реки, то в виде целого ряда отверстий на дне внезапно образовавшейся трещины — рва. Извержения-взрывы продолжались короткое время, несколько дней или недель, и лишь очень редко какой-нибудь вулкан продолжал извергать пепел в течение нескольких месяцев и нагромождал конус пепла и камней вокруг своего жерла. В дальнейшем эти пеплы отвердевали и превращались в породы, которые называются вулканическими туфами.

Вся середина Средне-Сибирского плоскогорья покрыта толщей туфов мощностью более 500 метров. Но не следует думать, что всякая жизнь была уничтожена на этом большом пространстве. Ведь вулканическая деятельность растянулась на миллионы лет. После появления одного вулкана проходили сотни лет, пока вблизи появлялся другой.