Человек из Высокого Замка - Филип Дик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Барон Гуго Райс.
— Благодарю вас. Теперь я вспомнил.
«Ну что ж, — подумал он, — может, господин Чилдан, отказавшись обменять мое оружие, оказал мне тем самым неоценимую услугу».
Захватив портфель, он вышел.
В приемной его ожидал худощавый, элегантно одетый белый. Коротко остриженные ярко-рыжие волосы, сияющие штиблеты, непринужденная поза. И немецкая табакерка из слоновой кости. Несомненно, это он.
— Герр Райс? — осведомился господин Тагоми.
Немец поклонился.
— До сих пор, — произнес господин Тагоми, — наши дела удавалось устраивать исключительно по телефону. Либо эпистолярно. Не возникало необходимости встречаться лично.
— Это упрек? — спросил герр Райс, шагнув навстречу. — Даже принимая во внимание все прискорбные события…
— Сомневаюсь, — возразил господин Тагоми.
Немец изумленно поднял брови.
— Прошу прощения, — сказал господин Тагоми. — Мое сознание еще омрачено известным происшествием. Можно сказать, я все еще удручен бренностью всего земного. «Что восстало из праха…»
— Это ужасно, — заметил герр Райс, сокрушенно покачав головой. — Стоило мне услышать…
— Пока вы не начали вашу проповедь, позвольте и мне кое-что сообщить вам, — перебил его Тагоми.
— Конечно, конечно. Будьте добры.
— Я лично пристрелил двух ваших из СД.
— Меня уже вызывала местная полиция, — произнес герр Райс, выпуская облако едкого сигарного дыма. — Пришлось провести несколько часов в здании комиссариата на Керни-стрит. Побывал я и в морге. А потом изучил показания ваших подчиненных, снятые инспекторами полиции, которые начали следствие. Причем все это настолько меня потрясло…
Господин Тагоми молчал.
— Однако, — продолжал герр Райс, — предположение, что эти люди хоть как-то связаны с Рейхом, абсолютно беспочвенно. Насколько я могу судить, это просто какое-то безумие. Вы, господин Тагори, по-моему, поступили совершенно правильно.
— Тагоми.
— Вот вам моя рука, — произнес консул, делая плавный жест. — Покончим же с этим недоразумением крепким рукопожатием. Происшедшее не стоит наших споров, особенно в нынешнее тревожное и опасное время, когда глупые сплетни могут разжечь страсти толпы в ущерб интересам наших народов.
— И все же над моей душой довлеет ощущение вины, — проговорил господин Тагоми. — Кровь не чернила, герр Райс.
Консул выглядел чрезвычайно озабоченным.
— Я жажду прощения, — продолжал господин Тагоми. — Однако вы не в состоянии дать его. Думаю, это не по силам никому. У меня есть намерение прочитать дневники известного теолога прошлого — Гудмана К. Матера из Массачусетса. Мне рассказывали, они посвящены темам вины, адской кары и тому подобному.
Консул нервно курил, напряженно глядя в лицо господину Тагоми.
— Позвольте сообщить, что ваш народ находится в преддверии преступления, которое затмит все. Вам известна гексаграмма «Бездна»? Я говорю это вам не как представитель японского правительства, а как частное лицо. Признаюсь вам: сердце не выдерживает такого потрясения. Может начаться невообразимое кровопролитие, а вы даже в этот миг преследуете какие-тосвои — ничтожные, эгоистические цели. Неплохо бы утереть нос своим соперникам из СД, а? Роете яму герру Крайцу фон Мере, а тем временем… — Продолжить он не смог: сдавило грудь. «Как в детстве, — подумалось. — Приступ астмы начинался, когда он злился на мать».
Герр Райс поспешно погасил сигару.
— Эта болезнь у меня уже давно, — пояснил Тагоми, — однако обострилась она с тех пор, как я узнал о выходках ваших вождей. Теперь возможности терапевтического воздействия сведены к нулю. Это касается не только меня, но и вас тоже. Если я не ошибаюсь, Гудман К. Матер говорил в таких случаях: «Покайтесь!»
— Вы не ошиблись, — ответил германский консул. Голос его охрип. Он снова попытался закурить.
Из секретариата со стопкой бумаг в руках вышел господин Рэмси.
— Я бы хотел воспользоваться присутствием господина рейхсконсула, — обратился он к Тагоми. — Обычные формальности.
Господин Тагоми, силясь отдышаться, молча взял бумаги и бросил на них беглый взгляд:
«Исходящий № 20/50:
Рейхсконсул в ТША Гуго Райс от имени и по поручению Правительства Рейха и в соответствии с Законом Рейха от 15 июня 1960 года требует выдачи задержанного полицией города Сан-Франциско преступника — еврея по имени Фрэнк Финк, — германского подданного, — с целью заключения последнего под превентивный арест».
Он еще раз бегло просмотрел текст.
— Прошу вас, — сказал Рэмси, подавая авторучку. — Подпишите. Сегодня это единственный документ, касающийся отношений с германским правительством. — Произнеся это, он свысока взглянул на консула.
— Нет, — проговорил господин Тагоми и хотел уже вернуть документ господину Рэмси, но передумал, вырвал его и написал внизу:
«Освободить. — Главная Торговая Миссия. Отделение в Сан-Франциско. В соответствии с военным соглашением 1947 года. Тагоми».
Он вручил копию консулу, а остальное, вместе с оригиналом, передал Рэмси.
— До свидания, герр Райс, — господин Тагоми откланялся.
Консул поклонился в ответ. В документ он так и не заглянул.
— Прошу вас впредь прибегать к услугам почты и телефона, — добавил господин Тагоми. — И больше не утруждать себя личными визитами.
— Вы пытаетесь взвалить на меня ответственность за то, что находится вне моей юрисдикции, — обиделся консул.
— Говно, — сказал господин Тагоми. — Это все, что я могу вам ответить.
— Культурные люди так не ведут себя, — сказал консул. — Вы привносите ожесточение и мстительность туда, где все должна решать государственная мудрость. А отнюдь не личные амбиции. — Он швырнул окурок на пол и, резко развернувшись, вышел.
— Заберите свой вонючий окурок, — начал негромко господин Тагоми, но консул уже скрылся.
— Типично инфантильное поведение, — обратился он к Рэмси. — Будьте свидетелем этого отвратительного инфантилизма. — Он нетвердыми шагами направился в кабинет. Отдышаться ему так и не удалось. Боль поднималась по левой руке, и одновременно будто чья-то огромная ладонь стискивала грудь. Он охнул. Ковер, обернувшись снопом алых искр, поплыл навстречу.
— Спасите, господин Рэмси, — хотел он крикнуть, но не смог издать ни звука. Вытянул вперед руки и зашатался. Опоры он не чувствовал.
Падая, он стиснул в кармане треугольный кусочек серебра, который так настойчиво предлагал ему Чилдан. «Не помогло, — подумал он. — Это меня не спасло. Столько усилий…»
Он рухнул на пол, ударившись руками и коленями. Дышать было больно. Он лежал прямо на ковре. Увидев, как к нему бросился господин Рэмси, Тагоми подумал: «Не стоит терять голову».
— У меня небольшой сердечный приступ, — еле выговорил он.
Его перенесли на диван.
— Пожалуйста, не волнуйтесь, — сказал ему кто-то.
— Сообщите жене, — проговорил Тагоми.
Спустя минуту он услышал сирену скорой помощи. Сирена выла и выла. Вокруг него суетились какие-то люди, которые входили и выходили. Его укрыли пледом, кто-то развязал ему галстук и расстегнул ворот.
— Мне уже лучше, — произнес господин Тагоми. Теперь лежать было удобно. Он не пытался даже пошевелиться. «Ну вот, с моей карьерой покончено, — подумал он. — Германский консул, несомненно, получит повышение, после того, как заявит протест в связи с его, Тагоми, возмутительно грубым поведением. Да, повод у него теперь есть… Так или иначе, все кончено. Он сделал все, что в его силах. Остальное доделают в Токио и Германии.
Эта схватка ему уже не по плечу. А он-то думал, речь пойдет о новых литейных формах. Важнейшая миссия — доставка технологии пластмассового литья: «И-чинг» все угадала и сообщила ему, однако…»
— Снимите с него рубашку! — повелел чей-то голос.
«Наверное, здешний врач. Какой властный и какой
важный…» — Тагоми улыбнулся.
«А может, в этом и есть настоящий ответ, — спросил себя господин Тагоми. — В своеобразной тайне организма, его собственной мудрости. Пришло время уйти. Или отступиться. Решение за него принято. Ему следует лишь подчиниться.
Что там в последний раз сообщила ему «Книга Перемен»? В ответ на вопрос, который он задал в своем кабинете о тех двоих, убитом и умирающем… Гексаграмма шестьдесят первая. «Внутренняя Правда». Из всех существ наименее сообразительны рыбы и свиньи, — убедить их невозможно. Как и его. Ведь книга имела в виду именно его. Неужели Внутренняя Правда в том, что происходит с ним сейчас?
Подождем — увидим.
А может, правда и теперь раздвоится…»
Вечером, сразу же после ужина, в камеру к Фрэнку Фринку вошел полицейский чиновник и сказал, чтобы он следовал за ним.
