Однажды и навсегда - Мора Сигер

Скрипка выводила стремительную мелодию. Ей подпевала камышовая свирель. Подошвы дружно отбивали ритм, вместе с барабаном. Потрескивало и подскакивало ввысь яркими языками пламя костра. Фолкнер пристально смотрел на кружащиеся в пляске фигуры. Пытался сквозь клубы дыма разглядеть Сару. Где же она? Он понимал, что, конечно же, дома ее сейчас нет.

К Белтану высыпали все жители, а вместе с деревенскими и жители соседних ферм. Молодые матери с младенцами на руках, седые старики, опираясь на палки, все собрались вокруг яркого огня. Даже миссис Хемпер и та пришла. Похоронив накануне сына, она, тем не менее, считала, что обязана отдать долг этому дню. Но где же, все-таки, Сара?

Фолкнер неожиданно встревожился. Он выпрямился, отталкиваясь от притолоки, чтобы отправиться на ее поиски. Но она, совершенно неожиданно, появилась позади собравшейся толпы. Она была одета во все белое. Волосы, цвета догорающих углей, были распущены и доходили ей до пояса. Лоб украшен венком из ноготков. Он зачарованно смотрел на нее. Рядом с Сарой появилась молоденькая девушка, взяла из ее рук корзину, принялась раздавать пироги. Кто-то из собравшихся обратился к Саре, она рассмеялась, но не остановилась, пошла дальше. Не стесняясь ничьих взглядов, она шла ему навстречу.

— Я думал, что увижу тебя танцующей вокруг майского шеста, — тихо сказал Фолкнер и улыбнулся. Она подошла к нему настолько близко, что он ощущал тепло ее кожи и аромат сирени, который отныне всегда напоминает ему о ней.

Она искоса и лукаво посмотрела на него. Щеки горели, губы алели, словно лепестки роз.

— Это саксонский обычай.

Фолкнер почему-то волновался, совсем, как влюбленный юноша. Хрипловатым голосом он сказал:

— В следующий раз, когда встречусь с каким-нибудь саксом, обязательно расспрошу.

Ее глаза были сейчас зелеными, словно в них отражалась лощина, та лощина… Отблески Белтана плясали в ее глазах золотыми искорками.

— Пойдем, — сказала она и притянула его к себе. Рука об руку они вошли в круг пламени и камней.

ГЛАВА 25

После этого Фолкнер почти ничего не помнил. Он смутно видел череду кружащихся людей. Все казалось размытым и ускользающим. Смех, песни, выкрики, переливы скрипки и страстный голос камышовой свирели, зовущие куда-то с собой. Он перестал ощущать мир вокруг себя. Остался только дикий бег разгоряченной крови в жилах, возбуждение и восторженный ужас, словно душа вот-вот вырвется из тела.

И вдруг наступила тишина. Неожиданная и глубокая. Рука Сары крепко сжимала его ладонь. Под ногами пружинила мягкая земля. Где-то рядом журчала вода. Тьма. Пахучий венок из ноготков смят. Шорох белой одежды, упавшей к его ногам. Шелковистая кожа ее тела, горячая и восхитительная…

И вдруг его охватило желание, больше похожее на голод. Оно сокрушало возможные доводы разума, отметая нежность. И, наконец, не осталось ничего, кроме исступленного ненасытного желания обладать этой женщиной. Оно спалило жаром все его тело. Он глубоко впился в нее. Голод все не утолялся, огонь разгорался все жарче и жарче.

И это ощущение было так близко к мучительной боли. И когда мука стала невыносимой…

В одно мгновение утолив и голод, и жажду, он выкрикнул ее имя. Звук его страстного хриплого голоса улетел в темное небо, где сверкали и перемигивались яркие звезды.

Когда он снова пришел в себя, звезд на небе не было. Он лежал на спине в мшистой лощине. Той самой, где когда-то случайно набрел на Сару. Неужели это действительно было всего несколько дней назад. А ему казалось…

Наступило утро.

Фолкнер устало приподнял голову. Он лежал обнаженный. Капли росы, сверкая алмазными гранями, повисли на его теле. Он огляделся, недоумевая. И попытался вспомнить. Резко приподнялся и сел. Одежда лежала неподалеку, раскиданная по траве. Судя по тому, что лучи солнца наискось пронизывали ветви деревьев, было еще очень рано. В лощине было удивительно тихо. Только птицы уже завели свои утренние песни. Он быстро оделся. И уже натягивал сапоги, когда какое-то смутное ощущение заставило его оглянуться.

Сара стояла неподалеку и молча глядела на него. На ней было белое платье, в которое она оделась накануне вечером. Волосы распущены по плечам. В рыжеватых прядях запутались помятые лепестки ноготков. Как только он увидел ее, на него обрушилась лавина вопросов. Были или нет те разрозненные образы, которые запечатлелись в его мозгу? Языки пламени и музыка, страсть и ее утоление? Или же все — только плод его воображения? Неужели они действительно предавались любви здесь, в лощине, сладостной весенней ночью? И если да, было ли это нечто большее, нежели извечное желание мужчины и женщины обладать друг другом? Такое горячее и страстное, что был отброшен всякий стыд? Неужели с приходом весны древние силы, впрямь, правят этой землей, проникая в людские души при ярком пламени Белтана?

— Сара, — окликнул он и шагнул навстречу ей. — Прошлой ночью…

Она вздрогнула. На его глазах белое платье стало рассеиваться в воздухе, пока не исчезло, слившись с утренним туманом. Черты ее лица смазались, словно кто-то провел по акварели мокрой кистью. И не успел он опомниться, как Сара исчезла. Фолкнер застонал хрипло и отрывисто, потянулся к тому месту, где она только что стояла. Его рука прошла сквозь воздух, не встретив никакой преграды. Он тотчас вздрогнул, словно от холода. Глубоко вздохнул, изо всех сил пытаясь побороть первобытный страх, охвативший его.

— Capa! — эхо отозвалось его хриплым голосом от застывших неподвижно деревьев и притихшего ручья. Лес насмехался над ним. Ему хотелось убежать без оглядки из этого жуткого места. Но он заставил себя замереть и осмотреться по сторонам.

Сары нигде не было видно. Но он мог поклясться, он чувствовал, что она где-то поблизости. Но застанет ли он ее…

В Эйвбери на свободе бродит преступник, убивший двух человек за пределами деревни, недалеко от реки. И видение, что явилось ему сейчас, имело полное право называться призраком. Неужели он, утолив страсть, спал и даже не подозревал о том, что Саре грозит смертельная опасность?

Мысль об этом была невыносимой. Он снова позвал. Эхо все также отозвалось на клич. Он бросился осматривать таинственную лощину. Она была невелика, ее выпуклые склоны скрывали от взгляда выемки и углубления. Фолкнер прошел около ста ярдов, прежде чем различил очертания тела, лежащего у ручья. Он ничего не понимал, каждый шаг давался ему с трудом, словно мышцы отказывались повиноваться рассудку, скованные ужасом.

Он стремительно рванулся к ней, поднял на руки. Задыхаясь, прижимал ее к груди, боясь представить, чем скажется находка. Его охватил ужас перед неумолимостью смерти. Такого ужаса он не испытывал даже в бою. Он был в отчаянии, что не сможет вдохнуть в нее жизнь, как бы ему ни хотелось, не сможет вернуть ее в этот мир. Но должен это сделать, чего бы это ни стоило.