Волк прыгнул - Александр Бушков

— Впервые вижу, — пожал плечами Данил. — Когда я отсюда уходил, ящик вообще был пуст.

— Да что вы говорите… — Он обернулся к своим:

— Приступайте.

В роли понятых выступали испуганная молоденькая горничная и непонятный мужичок, неведомо откуда извлеченный. Первым делом им продемонстрировали пакет и дали туда заглянуть — а вот Данилу этого со своего места сделать не удалось, — потом штатские с большой сноровкой обшарили однокомнатный номер, что не заняло много времени. Данил попросил закурить — не отказали, но сунули свои, а его пачку приобщили к прочим вещичкам. Формалисты чертовы.

Особой тревоги он не испытывал, но на душе все же было неспокойно увлекшись, мог и переиграть, чересчур положиться на возможности старого друга, с которым на пару охраняли заклейменных историей генсеков. Всякие бывают случайности…

— Ну, собирайтесь, пан Черский, — распорядился Барея и, когда Данил встал, ловко накинул ему на руки его же собственную куртку. — Пойдемте все вместе, как старые друзья, к чему смущать мирных постояльцев киношными зрелищами…

Они всей компанией покинули здание через парадный вход. Данил моментально высмотрел Янину — она лениво листала яркий журнал возле киоска и словно бы не заметила шествия.

Его усадили в цивильную машину, снабженную, правда, мощной рацией. Ехали недолго. Остановились возле полицейского участка, где в уединенной комнатке Данила заставили откатать пальчики, — дали потом, правда, возможность тщательно отмыть руки. И запихнули в узенькую тесную камеру, предварительно избавив от шнурков, ремня, часов и содержимого карманов.

Оставшись один, Данил, чтобы убить время, принялся вдумчиво изучать узилище. Вольготно отдохнуть на привинченных к стене узеньких деревянных нарах мог разве что мазохист. После первого, беглого изучения временного пристанища стало ясно, что оно никоим образом не рассчитано на господ шпионов, согласно незримой табели о рангах все же стоящих на ступеньку выше примитивных «пияков» и «лобузов». В углу доисторическими отложениями засохла блевотина, стены покрыты наскальной живописью на четырех языках, из которой Данил узнал, что Баська — шлюха, Бронек — стукач, менты как были козлами при красных, так ими и остались, а Михель из Бремена невиновен и потому призывает кары небесные на головы польских… (Эпитет был старательно стерт, очевидно; каким-то пьянчужкой, в котором нежданно-негаданно ожило чувство патриотизма.) Имелась совершенно непонятная надпись на арабском, а также картинки и декларации, несомненно, оставленные Даниловыми соотечественниками, вряд ли слушавшими когда-либо Моцарта да вдобавок не отягощенными знанием родной грамматики.

В коридоре временами начиналось оживление — вели пьяных, качавших права совершенно по-российски, с той же славянской экспрессией, какой-то типчик орал что есть мочи, что это ошибка и нож был вовсе не у него, а у паскуды Генека, но здешние граждане начальнички, судя по звукам, верить были не склонны, а потому в два счета утихомирили подзатыльниками. К Данилу так никого и не подсадили, даже в глазок никто не заглядывал.

Примерно через полчаса заявился хмурый капрал, поставил прямо на нары, благо больше некуда было, подносик с чашкой сквернейшего даже на вид кофе и ломтем хлеба с куском ливерной колбасы.

— Это зачем? — полюбопытствовал Данил.

— Может, пан у нас задержится, — флегматично сообщил капрал и убрался.

Детские подначки, констатировал Данил. Скучно ему на рутинном дежурстве, надо полагать, вот и решил под видом заботы о желудке заключенного поглазеть на шпиона. Если пан и задержится, то уж, конечно, не в камере для алкашей…

Еще через полчасика он все же съел и выпил принесенное — как-никак не обедал. Посидел на нарах, сколько смог выдержать, — и вновь принялся бродить по камере.

Прошло не менее двух часов, прежде чем явился Барея. Взял у оставшегося в коридоре капрала два обшарпанных казенных стула, протянул один Данилу и жестом велел стражу запереть дверь. Не спеша достал сигареты, поинтересовался:

— У вас есть претензии?

— Не могу пока сформулировать, — пожал плечами Данил.

— А вопросы?

— Интересно, у вас каков был стаж в пэ-эз-пз-эр? — без особой задиристости поинтересовался Данил.

— Честно говоря, был немалый. Не меньший, должно быть, чем у вас в ка-пэ-эс-эс… Что поделать, такие были времена…

— Стонали под игом Москвы, а?

— А вы не назвали бы это игом?

— Трудно так сразу сформулировать… — сказал Данил. — Вы ж и по специфике работы, и по возрасту должны помнить историю. Уже в сорок пятом сюда, в Польшу, вернулась масса довоенных офицеров, и армейских, и разведчиков. И никто их не бросал за колючку, наоборот, служили на высоких постах, и когда против них в пятьдесят третьем попыталась вяло сыграть в раскрытие суперзаговора тогдашняя «десятка» , ее довольно быстро взяли к ногтю саму…

Интересно, почему они служили Сталину, как вы думаете? Аристократия с кости и крови, довоенные генералы и довоенные разведчики…

— А вы как думаете?

— Ну, это простая шарада, — сказал Данил. — Не за кусок колбасы и жестяные звездочки, конечно. За перспективу. А перспектива была заманчива — как-никак и у ваших жолнежей был нешуточный шанс пройти с засученными рукавами и автоматами наперевес по Мюнхену и Парижу…

— Возможно, — согласился Барея. — Однако же ваша могучая империя, простите, обернулась откровенным пшиком, что, в свою очередь, не может не питать глубокие разочарования. Рухнувшие заманчивые перспективы еще хуже отсутствия таковых. Того, кто обманывает надежды, всегда ненавидят особенно яростно.

Вот и дуют… иные ветры. Как пели уланы в двадцатом. Знаете? «В руку пика, сабля — в ладонь. Бо-ль-ше-ви-ка — гонь, гонь, гонь!» Вас это не коробит?

— Помилуйте, — пожал плечами Данил. — Все ж-таки — «большевика», а не «москаля». Переживу… Вы хотите сказать, что в этой бравой песенке и таится ключ к происходящему?

— Простите?

— Ну, как я понимаю, кому-то срочно понадобился москальский шпион…

— Почему сразу — шпион? Быть может, речь идет о наркотиках или незаконной коммерции?

— Незаконной коммерцией я не занимаюсь, — сказал Данил. — А в том пакете были уж никак не наркотики, бумаги какие-то…

— Не ваши?

— Откуда? Первый раз вижу. Вы не просветите ли, что там такое было? Барея усмехнулся:

— Ничего веселого, материалы об одном из военных аэродромов, на котором в скором времени будет базироваться и авиация НАТО. Не правда ли, пан Черский, невеселые бумаги?

— Возможно, — сказал Данил. — Пора требовать адвоката, а? Мы с вами в Европе…

— Ах, пан Черский, что вы такое говорите? — вовсе уж широко усмехнулся Барея. — Ну когда это мы с вами, москали с ляхами, были Европой? Между нами говоря, были и останемся откровенной Азией, что бы там ни кричали романтические интеллигенты… — и он принялся мечтательно разглядывать свой кулак.

— Помилуйте… — разочарованно протянул Данил. — Вы мне сразу показались твердым профессионалом, к чему столь многозначительно покачивать кулаком?

Когда это в разведке били морды? В Африке разве что…

— Да что вам такое в голову пришло? — изумился Барея. — Кто здесь кулаками покачивает? Сидят взрослые люди, беседуют… Адвоката, говорите… А как насчет консула? Будете требовать?

— Если возникнет такая необходимость, — кивнул Данил.

— Вы, стало быть, гражданин России?

— Ага. А вы не знали?

— Но, видите ли, пан Черский… Вы сюда приехали не по российскому паспорту, а по документу гражданина Польской Республики, постоянно проживающего за пределами таковой. Это уже несколько иная юриспруденция.

— И все же — двойное гражданство… Подпадающее под действие иных соглашений. В любом случае адвокат мне положен. Мало того, мне не предъявляли ни ордеров, ни обвинений, лишили свободы неведомо на каком основании…

— Вас же не бьют, не обижают. Колбасой даже покормили, как мне говорили.

— Эту бы колбасу…

— Постарайтесь встать на мою точку зрения, пан Черский. В вашем номере обнаружены секретные материалы нашего министерства обороны, позволяющие сделать вывод о несомненно имевшей место шпионской деятельности…

— Моей? Как, кстати, с отпечатками пальцев? Чует мое сердце, что моих на том пакете так и не отыскалось? Ничего удивительного, я его в руках не держал, впервые видел… Может быть, у вас есть люди, которые мне этот пакет передавали? Или видели, как я его принимал у подозрительного незнакомца с черной повязкой на глазу и с приклеенной бородой?

Барея, улыбаясь, развел руками:

— Ну кто же будет раскрывать карты в такой вот ситуации? А вы, следовательно, ни в чем противозаконном не замешаны? Интересно, у вас есть какие-нибудь свидетели вашего насквозь благонравного поведения? Или вы в нашей стране проводили время в полном одиночестве?