Червонные сабли - Леонид Жариков

- Спасская. Вон она, самая высокая, с часами. Знаете, братцы, какие там стрелки? Каждая в два человеческих роста.

- Пах, пах!.. - восхищался Гаро и, придерживая рукой шапку, чтобы не упала с головы, смотрел туда, где на самом шпиле блестел двуглавый орел и кружились, горланили тучи галок.

Неожиданно раздался гром оркестра. На Красную площадь выходила колонна рабочих с Красным знаменем. Впереди шагал барабанщик и весело ударял колотушкой по гулкому боку огромного барабана. Рядом с ним шел литаврист и оглушительно бил в медные тарелки.

- Нашенские! - сказал Митя Азаров, и комсомольцы любовались тем, как шагали в колоннах рабочие, - наверно, шли на субботник.

По обе стороны Спасской башни виднелись две белые часовни. А возле въезда под Спасскую башню в Кремль стоял часовой с винтовкой.

Ленька не знал, в какую сторону смотреть. Нет, это просто невероятно, что он, юзовский пацан, ходит по Москве и видит Кремль!.. Васька, Васька, посмотри, куда приехал твой друг!

Ребята с чувством страха обошли Лобное место, где казнили Стеньку Разина. Потом комсомольские делегаты спустились к Москве-реке, пошли по набережной. Река спокойно текла в низких берегах, заросших травой, и видны были полузатопленные баржи в воде.

По Каменному мосту перешли на другую сторону реки, откуда виднее был Кремль. На холме возвышался дворец чудесной красоты. Видны были старинные соборы и стройная, высоченная звонница Ивана Великого.

Ребята устали от долгой ходьбы; а когда снова вернулись на Красную площадь, вспомнили о театре.

- Эх, опоздали! - воскликнул Митя, и все припустились бегом.

Ленька на ходу придерживал маузер. Рядом бежал Макарка в лаптях. Мчались так, что обгоняли извозчиков.

Хорошо, что до театра было недалеко. Когда они, запыхавшись, подбежали к подъезду, там уже горели фонари. Из фаэтонов вылезали седоки в бобровых шапках, шли, торопясь, красноармейцы, рабочие, свой брат - пролетарий.

5

В дверях стояли сердитые тетки в униформе с золотыми позументами. Ваню Гармаша билетерша не захотела пропустить - надо было снять телогрейку.

- Не могу, - тетенька, - шепотом сказал ей Ваня и хотел объяснить, что у него рубашки нет, но не сказал.

- Не просите, - сказала билетерша.

Ребята потребовали вызвать комиссара. Но оказалось, что в театре даже комиссара нет, - вот до чего докатились! Митя не уступал билетерше.

- При царе из нас кровь пили, хватит!

Чуть не силком удалось прорваться. Ребята помчались по лестницам на самую верхотуру: спектакль уже начинался.

Пока поднимались на последний ярус - дух вон! А потолок там навис так низко, что рукой можно достать. Глянули через барьер вниз - и чуть голова не закружилась. Высоко! Притихли Ленькины друзья, и сам он растерялся. Куда ни погляди, блестит золото, все обито красным бархатом. Сказка, да и только! Шесть ярусов балконов, и все в золоте. Вот он каков, бывший буржуйский театр - ничего для себя не жалели богачи, а рабочих, поди, вовсе не пускали. Их, недобитых буржуев, и сейчас немало. Вон сидит барыня в шляпе с цветами из стружки, она держит в руке бинокль на перламутровой палочке и смотрит на людей. Самая натуральная буржуйка, потому что порядочный человек такую шляпу не наденет.

Правду говорил матрос: сверху видны одни лысины да шапки. Сидят жирные старики, а рядом окопная братия в буденовках и гимнастерках.

Митя Азаров и здесь объяснял, что кому было непонятно:

- Во-он там царь сидел. Ложа называется.

- Где? - спросил Гаро, и все посмотрели туда, куда указывал Митя.

Высокая ложа с бархатными красными портьерами была сверху видна хорошо. Там сидел некий бородач, тоже наверно, буржуй. Но потом Ленька всмотрелся и увидел Макарку. Он еле виден был из-за барьера - одна голова торчала.

- Макарка, гляди сюда!

Но тат не услышал, зал гудел голосами.

«Ну и театр! - думал Ленька. - Да он не просто большой, а самый большой на свете!» Он хотел посчитать лампочки на люстре, но она погасла, и лишь поблескивали в темноте висюльки-стекляшки.

Теперь лампочка горела у одного суфлера. Из его будки слабый свет падал на занавес и освещал его. Вверху, над занавесом, видны были нарисованные ангелы с трубами и выделялся яркий лозунг, такой родной и волнующий: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Наконец заиграла музыка. Громадный занавес дрогнул, зашевелился и поплыл в разные стороны. Открылась сцена, такая большая, что целый эскадрон мог бы вместиться. Там и артистов собралось не меньше роты, и все в железных шапках, похожих на буденовки. У каждого в руках пика и щит. Они хором грянули песню:

Солнцу красному слава, слава,

Князю Игорю слава, слава!..

- Чего она поет? - шепотом спросил Гаро.

- Тс-с, тише. Так полагается петь под музыку.

Всем князьям нашим слава, слава,

Рати хороброй их слава, слава!..

Ленька тоже не мог понять, почему артисты стоят друг против друга и не разговаривают, а поют. Потом содержание стало доходить до его сознания. Все становилось понятно. Русский князь попал в плен. Вышел к нему хан Кончак, все равно что Врангель. Ленька подумал, что сейчас начнет Кончак пытать князя. Но, как видно, хороший попался хан. Подошел он и говорит князю, спрашивает: «Здоров ли, князь? Не болит ли у тебя что-нибудь?» - «Нет, - говорит, - ничего не болит». - «А чего ж ты приуныл, гость мой дорогой, что призадумался? Ты, - говорит хан, - первый друг мне и брат, и не в плену ты вовсе, а в гостях у меня». Заливает пулю хан, хитрит. Ленька хорошо знал, что враг не прощает и не дай бог попасть в плен. Потом хан Кончак поговорил и ушел. И тогда князь Игорь вышел из палатки и начал петь: «Дайте, дайте мне свободу. Я свой позор сумею искупить!..»

Хорошие слова говорил, то бишь пел, князь, и все про свободу. Еще бы, ничего нет хуже, если враг скрутит тебе руки за спиной и начнет кинжалом резать.

Не успел Ленька узнать, что было с князем дальше, как зажглась люстра. Все поднялись со своих мест. Называлось это антракт.

В театре было холодно. Пришли в буфет, а там уютно шумел примус. На огне стоял громадный чайник. Буфетчица прихватывала его тряпкой и разливала чай в граненые стаканы. Продавали морковные пирожки. В буфете было тесно, люди стояли в затылок, согревая друг друга. Когда подошла очередь Ленькиных коммунаров, взяли двадцать стаканов чая и, обжигаясь, расплескивая, несли их сквозь толпу. Пиля у окна стоя, потому что возле буфетных столиков не было табуреток. Расплачивался Макарка. Он хмуро вытаскивал деньги из-за пазухи и ворчал, что дорого стоит чай. Ребята весело подмигивали ему: дескать, раскошеливайся, наркомфин, не жалей денег для родной коммуны.

Едва успели дохлебать чай вприглядку, как прозвенел колокольчик. Надо было спешить на галерку, досматривать, что было дальше с князем: завоевал он свободу, или его замучили дикие белогвардейцы. Макарка не захотел оставаться в царской ложе и пошел с друзьями.

Снова открылся занавес, и предстала красивая картина: шатры в степи, и месяц на небе. Так и пахнуло чем-то родным и далеким, боями и походами...

Из шатров стали выбегать солдаты хана - половцы, и началась такая пляска! Радовались враги. А князь томился в неволе, тосковал по родине. Потом он задумал бежать из плена. Ленька сочувствовал князю Игорю, и хотелось подсказать ему - не бойся, мол, рубай гадов. Но в зале было тихо, и лишь изредка покашливали зрители.

Однако молодцом оказался князь, не поддался хану. Подглядел ночью, где стояли посты, - и бывайте здоровы! Убежал князь, чтоб спасать Русь от недруга. Хорошо получилось! Будет Леньке что рассказать бойцам, когда вернется в эскадрон.

6

Из театра возвращались по Петровке. В темноте не было видно луж, и кое-кто угодил в самую середку. Макарка окончательно промок в своих лаптях.

Третий Дом Советов гудел от голосов. Во всех окнах горел свет. Делегаты возвращались отовсюду: кто с вечера поэта Маяковского, кто с диспута, из театра. Только Яша Пожарник и еще человек десять пришли с завода, с красными бантами на груди.

- Вы где были?

- На коммунистическом субботнике.

Всем сделалось неловко. Еще перед театром в общежитии разгорелся спор. Яша Пожарник предлагал в честь съезда пойти на завод в помочь москвичам в работе. Он доказывал, что ходить в театры в настоящее время аполитично, что незачем попусту тратить время, когда в стране разруха. Над Яшей посмеялись, как над чудаком, - дескать, стоило ехать в Москву за две тысячи верст, чтобы работать на субботнике, как будто это нельзя было сделать у себя дома. Но теперь все чувствовали себя виноватыми. И что было вовсе удивительным - Оля воронежская тоже ходила на субботник.

Не спали долго. Сам собой возник спор о спектакле. Кое-кто называл его буржуйским. Матрос с Балтики сказал:

- Хватит, мы своего царя Николку насилу скинули, а тут опять князей нам подсовывают.