Олег Даль: Дневники. Письма. Воспоминания - Борис Львов-Анохин

Олег очень любил яичный паштет. Для его приготовления смешивались крутые яйца, масло и зеленый лук, и на тарелке получался красивый желто-зеленый паштет, который он просто обожал. Когда все мы брали его себе, делали бутерброды и клали их на тарелку, Олег осматривал весь стол и говорил:

— Ну что? Все? Съели? Все? Да? Все все-все взяли? Паштет никто больше не ест?…

И тогда забирал все, что оставалось, перекладывая на свою тарелку, и всегда все съедал до конца.

А вообще вечерами у него обычно был молчаливый приход домой, когда он «драил» сапоги, переодевался в пижаму, сверху надевал халат. У меня было впечатление, что он снимал и какое-то определенное лицо: официальное или скучное, злое или безразличное… И превращался в такого домашнего, уютного человека. Иногда этого не было. Когда он не мог содрать с себя маску, он уходил в кабинет, и наступало выжидательное молчание: когда Олежечка придет в себя? Но это бывало лишь после тяжелых съемок, или каких-то тяжелых разговоров, или настроения тяжелого. И хотя это проявлялось очень часто, потом он все это убирал. И вечер почти всегда проходил уютно и хорошо.

До того момента, как Олег женился на Лизе и стал вместе с нами жить в Ленинграде, он был до предела не избалован домашней кухней, потому что его мама готовила очень примитивно и без всякой любви к этому делу — абы бросить что-то на сковородку абсолютно без искусства и без желания. Искусным поваром или кулинаром можно и не быть, но желание иметь и тогда готовить, а Павла Петровна «разжаривала колбасу с картошечкой», и это считалось самым роскошным блюдом, какое только существует. Во всяком случае, так было в 1970 году. Поэтому, когда Олег появился у нас в доме, он даже не знал, что такое настоящий домашний обед из трех блюд с салатом и десертом. Может быть, какие-то супы он и ел дома, но я знаю, например, что даже из свежих щей, которые должна готовить любая женщина крестьянского происхождения, Павла Петровна делала какую-то овощную кашу, мягко говоря, довольно странную на вид и вкус.

Когда Олег стал с нами жить и я основательно занялась кухней, моментально выяснилось, что он любит все. Супы, щи, борщи он уминал с большим удовольствием и всегда «купал» там красный перец. Просто брал стручок и начинал им болтать в тарелке. Я постоянно ему твердила:

— Ты с ума сошел! Это же острятина будет!!!

— Ниче, ниче…

Потом давал мне ложечку попробовать, и я немедленно шла полоскать рот, в котором горел «адовый огонь». А Олег любил такую острую еду. У него была деревянная рюмочка, привезенная откуда-то со съемок, и в ней на кухонном столе всегда стоял стручок красного жгучего перца. И во все поездки он брал эту рюмку с перцем с собой, обязательно спрашивая о ней Лизу перед отъездом.

Олег очень любил все, что я пекла: сдобные булки, хлеб, пироги, печенье, сухарики. Когда он входил в квартиру и что-то чуял носом, какие-то ароматы с кухни, то сразу говорил мне всякие хорошие слова.

Очень любил паштеты. Как-то я сказала ему:

— Олежечка, ты знаешь… Сегодня паштета не будет — у нас зеленого лука нет.

— Да?.. Ну давай, сделай какой-нибудь… сборный паштет… Можешь сделать вообще из всего: мясо, сыр, лук репчатый, еще там что-то смолоть… И масло. И получится паштет. Больше ничего на ужин не надо.

А я и не знала прежде, что паштет можно готовить из того, что под рукой.

Для взрослого мужчины он ел совсем немного, но очень любил вкусно покушать и очень красиво это делал. Мне кажется, что в гостях он себя так не вел, потому что просто почти никогда в гостях не бывал. А в ресторане все невкусно… Кстати, о ресторанах. Чаще всего Олег ходил в рестораны ВТО, ЦДЛ, но там он главным образом пил, а не ел. Брал выпивку, какую-то закуску и никогда об этих «походах» не рассказывал. Это скорее была возможность общения и свободной выпивки, когда ничьи глаза его не укоряли. Дома он мог раскованно выпивать только в Новый год и в дни рождения. Пил водку или коньяк. К вину относился так себе… Вообще дома нить не любил, потому что, конечно, видел и в Лизиных, и в моих глазах тревогу из-за каждой следующей рюмки: сколько нальет, как выпьет. С одной стороны, он понимал наше беспокойство, с другой — раздражался, предпочитая выпивать в забегаловках, кафе и т. д. Или у знакомых. Например, у Высоцкого.

Тогда было много рюмочных, и в одну из них он как-то забрел даже вместе с Лизой. Он очень немножечко выпил — это был тот момент, когда Олег в очередной раз бросал пить, но отойти от рюмочной на большое расстояние не мог. И все-таки при этом выходил оттуда всегда нормальный, а не «на бровях». Это в самом конце Остоженки, почти что у метро «Кропоткинская» — она и сейчас там есть. Что-то типа маленького бара. Лиза потом мне рассказывала, что там «очень уютно, интеллигентно и Алька его для себя обрел».

Не могу назвать Олега ни гурманом, ни вегетарианцем, ни еще как-то в связи с питанием. Он просто любил вкусно поесть все, что было приготовлено дома.

Два слова о пиве. Был один момент — еще в Ленинграде, когда мы только начинали жить одной семьей и после каких-то страшных запоев-перепоев Олег переходил на пиво, считая, что он делает очень большое дело, но употреблял его в таких количествах, что из тоненького и стройного молодого человека делался пузатым мужиком. Напивался он этим пивом настолько, что, конечно, становился пьяным. А это еще хуже, чем от водки! И ужаснее. Лиза по его требованию таскала это пиво из палатки чайниками. Или он сам ходил — это было близко. Приносил пиво и считалось, что вот «сейчас он не пьет». Я, например, этого не выносила и считала, что пусть лучше поставит на стол водку и пьет, сколько нужно, только бы не наливался этой дрянью, от которой воняло по всей квартире, как на заводе им. Бадаева. Так что этот «пивной период» для меня был очень неприятен.

Что касается вин, то, живя в Крыму или на Кавказе, Олег с Лизой любили пойти на рынок и купить какого-то молодого вина. Нет, Олег не был таким уж знатоком и ценителем вин. Просто для него на первом месте всегда была водка, водка и еще раз водка. И конечно, это не было для него удовольствием — это была его болезнь, он это отлично знал, боролся, пытался себя ограничивать, но ничего из этого не выходило. Так что болезнь не давала и не позволяла ему быть ценителем вина. Если бы он не был болен, то, наверное, дегустировал бы и любил какие-то хорошие марки крепких напитков, а так для него вина стали детскими забавами.

Обычно Лиза давала с собой в поездку Олегу, если таковая не была долгой, кулек с изюмом и грецкими орехами, смешанными в равной пропорции. Где бы и когда бы он ни находился, пакет всегда бывал при нем, и он поедал эту смесь с большим удовольствием: что и говорить — калорийность высшей степени! Это его очень поддерживало. По-моему, он и в Киев уехал с этим же «сухим пайком». Он питался этим и в дороге, и в перерывах на съемках. А я ему обычно давала с собой зажаренные куски мяса в фольге. И уж обязательно, если они уезжали вместе с Лизой, чтобы не травились чем-то в поездных ресторанах. Очень часто Лиза потом писала мне в письмах: «Мясо спасло нас от голодной смерти, потому что нигде ничего невозможно было купить». В общем, Олег любил вкусно поесть и «на колесах»…