Наполеон. Изгнание из Москвы - Рональд Фредерик Делдерфилд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 10
«Солдаты без командиров, командиры без команды»[69]
1
Сразу по следам императора по направлению к Неману двигалась еще одна группа беглецов, погрузившись в две повозки и выехав из Вильно с эскортом из 20 кирасир.
Трех дней, которые маршал Удино провел в постели, оказалось достаточно, чтобы он смог отправиться в путешествие через заснеженные равнины Ковно к Варшаве и дальше. Его сопровождали любящая жена, ее дядя, маршальский кучер, метрдотель и три раненых офицера Четвертого корпуса. Они эвакуировались из Вильно, несмотря на незажившую рану маршала, последовав совету Маре, вопреки недовольному ворчанию самого Удино, который, еще лежа на больничной койке, умолял офицеров оставить город в качестве аванпоста. Вильно сдержит наплыв Витгенштейна и Платова, двигавшихся с востока и бывших теперь настолько близко, что их солдаты уже смешивались с французскими колоннами.
Хорошая пища сильно повлияла на возвращение раненого командира Четвертого корпуса в прежнее состояние. В возрасте 44 лет он получил две серьезные раны за четыре месяца. В период между выздоровлением от первой раны и вторым ранением он бессчетное количество раз водил свой корпус в бой. Тот факт, что через три дня, как он прибыл в Вильно на носилках, он был в состоянии решиться на долгое путешествие через Европу в разгар зимы, очень много говорил в пользу его особенно крепкого физического здоровья.
Супруга маршала была вне себя от радости, вновь увидевшись со своим мужем, она хлопотала у его кровати, соблазняя его сочными кушаньями, взявшимися бог знает откуда, и все офицеры маршала, приходившие его проведать, с удовольствием лакомились плодами этой диеты.
Они были поражены и восхищены, записала супруга Удино, видом еды, свечей и чистых скатертей и салфеток. Маршал съедал свою долю. «Не сон ли это — опять обнаружить стол, полный еды?» — записала мадам Удино, после того как сказала эти слова своему мужу.
Но этому сну не суждено было длиться долго. Через 48 часов после его прибытия первые части превратившейся в толпу армии добрели до города, и с их прибытием началось мародерство таких размеров, что никакой надежды на то, чтобы превратить город в аванпост обороны, не осталось. Напрасно Удино протестовал против дальнейшего отступления. Его жена при поддержке и с одобрения генерала Пажоля и министра иностранных дел погрузила маршала в две первые попавшиеся повозки, и весь отряд выехал на запад. Мадам Удино записала, что их эскорт из кирасир, несмотря на то что каждый из всадников имел свежую лошадь и был одет в большой белый плащ, один за другим рассеялся. Когда ехавшие на санях Удино и его спутники оглянулись, то увидели, что на усах у последней оставшейся пары кирасир висят сосульки. Ни один из них не добрался до первого бивака. Несмотря на исчезновение кирасир и страшный холод, весь отряд добрался до безопасного места; большая часть беглецов страшно страдала от дизентерии, которая только усилилась оттого, что в Вильно они ели хорошую пищу.
А в это время по дороге из Сморгони простые солдаты брели вперед при температуре 27, 29 и даже 30 градусов мороза. Полковник Марбо с остатками 23-го егерского полка были одними из самых дисциплинированных среди отступавших. Возможно, они спаслись благодаря настойчивости своего полковника, так как еще летом каждый кавалерист запасся курткой из толстой овчины, а кроме того, Марбо сообщал, благодаря еще урожаю в той местности, где они шли и опытный фуражир мог обнаружить запасы зерна в селах по обе стороны дороги.
Те солдаты, которые так и не привыкли к холоду и скудной пище, страдали намного сильнее, чем упорные остатки армии, которые прошли всю дорогу от Москвы.
12 тысяч новобранцев вышли из Вильно навстречу армии. Через четыре дня — показатель термометра не опускался ниже 29 с половиной градусов мороза — почти все из них умерли. Еще в одном отряде неаполитанцев, из личной охраны Мюрата, оставленном во время летнего наступления в Вильно, солдаты умерли один за другим после одной ночи, проведенной на открытом воздухе. Возросли не только потери, но и дезертирство, особенно среди немцев и итальянцев. Иногда они покидали отступавшие шеренги и прятались в деревнях вокруг дороги, ожидая подхода русских частей, чтобы сдаться.
Никто не мог понять, почему Кутузов не спешил взять в плен или уничтожить каждого солдата из рассеянных по дороге колонн отступавших. На этой стадии отступления их можно было брать в плен практически беспомощных, но старая северная лиса продолжала бездействовать, предоставив Платову и его казакам заниматься беглецами. Марбо объяснял позднее появление русских тем, что солдаты Кутузова хуже переносили сильные морозы, чем французы, частично потому, что зимой они привыкли сидеть по домам, в которых на полную тягу топились печки. Может быть, это было так, может быть, нет; факт остается фактом, что русский авангард редко приближался на расстояние мушкетного выстрела к арьергарду французов, все еще ведомому упорным Неем. Только казаки нависали с флангов, и, когда им удавалось схватить кого-нибудь из отставших солдат, они занимались тем, что грабили пленника и бросали его умирать на морозе. Взять в плен — означало отказаться от возможности мародерства, а вдоль дороги оставалось немало добра, которым можно было поживиться, включая содержимое царской сокровищницы. Иногда казаки подтягивали на санях одно из легких орудий, из которого стреляли по едва бредущей шеренге, но их артиллерийских навыков было недостаточно, и они не могли причинить много вреда. Каждый раз, когда по сугробам навстречу казакам скакал конный отряд французов, они рассеивались и исчезали. Так Марбо и его солдаты добрались до Вильно 9 декабря, останавливаясь время от времени, чтобы освободить удила своих лошадей от сосулек, которые образовывались от дыхания.
«Пар висел облаком вокруг наших голов, — говорит Марбо, — и когда он превращался в лед, то сыпался с треском, как просяные зерна».
Иоахим Мюрат, король Неаполитанский, с позором доказал свою неспособность командовать разбитой армией. Для этой задачи он оказался плохо подготовлен, и странно, что Наполеон, так хорошо знавший слабости своего зятя, не принял их в расчет и, уезжая в Париж, не назначил на должность командующего Нея или своего пасынка Евгения Богарне. Сын гасконского трактирщика во время длительного наступления демонстрировал чудеса бесстрашия (по мнению Даву и Нея, полнейшие
