Лабиринт Ванзарова - Антон Чижъ

– Так за что же такая опала, Родион Георгиевич? – спросил Курочкин. – Кажется, ни в чем не провинились. Не могу представить, как объект наблюдения Призрак исчез, а на его месте чей-то труп появился…

Объяснить фокус Ванзаров не имел права. Его привлекла дама в густой вуали. Войдя в холл, она замерла, будто нерешительно осматривалась. Но, заметив Ванзарова, слишком резко повернула к выходу. Скрыться ей не удалось. Курочкин дал условный знак. Пара филеров, что мерзли на улице, остановили ее, подхватили под руки и затащили внутрь. Не замечая криков и гневных возражений.

Как только дама была поставлена перед Ванзаровым, поток жалоб и угроз иссяк по мановению волшебства. Дама виновато опустила голову. Пахло от нее крепкими духами и нежным табаком.

– Приятная встреча, – сказал Ванзаров, отдавая поклон вежливости. – Кого осчастливили визитом в рождественское утро?

50

Никого не хотел видеть Пяткин. Приятели-извозчики звали в трактир отметить праздник, дать отдых душе; всех денег не заработаешь, а тех, что уже имеются, хватит на веселье. Не пошел, отказался. Настроение Пяткина было непраздничным. С самого того проклятущего дня не стало ему покоя. Так и вертелось в голове: «Приходи ко мне в сыск, расскажешь все как на духу, помогу».

А по ночам новая беда: стала во снах являться она, та самая, что лежит в сугробе на Обводном. Встанет перед ним, смотрит мертвыми зенками и говорит немым ртом: «Что же ты, извозчик, меня сгубил». Пяткин в холодном поту просыпается, глаза сомкнуть боится. Весь измаялся. Но в сыск идти еще страшнее. Хоть не виноват, а поди докажи. Обещаниям полицейского верить нельзя. Народ это твердо знает. На своей шкуре выучил. Надо терпеть.

И Пяткин терпел, как мог.

Каждый извозчик знает, что в рождественское утро улицы пусты до полудня и позже. Потом начинают ездить с визитами. Тут уж не теряйся. А до того можно поспать, лошаденке дать отдых. Спать Пяткин не мог. Выехал засветло. Кругом тишь, покой, только мороз поскрипывает да городовые топчутся. Пяткин на них окончательно смотреть не мог. Будто каждый пальцем ему грозит и думает: «Попался ты, Пяткин, нет тебе спасения».

Постояв на Исаакиевской площади, он потащился на Невский. По главному проспекту столицы ветер шелестел снегом. Будто все вымерли. Хоть бы кухарка пробежала. Так никого, кроме проклятущих городовых. Маячат черными столбами.

Свернув на Казанскую, Пяткин подъехал к гостинице «Виктория». Может, кто из постояльцев проветриться изволит. Сидя на облучке, он озирался на пустоту. И вдруг приметил фигуру, которая торопливо пересекала улицу: шинель до пят болтается, лицо шарфом замотано, фуражка черная, очки на носу зеленые. Пугало, одним словом, а не пассажир. Извозчик в личностях разбирается, клиента сразу видит.

В тоске Пяткин вертел головой. И увидел, как вдалеке, через угол Екатерининского канала и Демидова переулка быстро прошел господин приличного вида. Так быстро, что Пяткин не успел толком разглядеть. Показалось, что это тот самый, что посадил мертвую женщину, виновник его несчастий. Пяткин подумал: не догнать ли, не спросить ли строго, зачем так поступил. А может, городового кликнуть? Порыв вспыхнул и сошел на нет. Пяткин засомневался: вдруг ошибся, вдруг честного человека напугает, да как еще городовому объяснишь. Да и похож одним кепи.

В пустом проеме переулка, на дальней стороне канала, проскочили двое парней в теплых полушубках. Наметанным глазом Пяткин определил лихих ребятишек. Наверняка за тем господином охотятся. Возьмут на ножик на пустой улице, ограбят и поминай как звали. Надо бы помочь человеку… Нет, его не касается, не станет вмешиваться. Пусть городовые за порядком следят. Делом займутся, а не его стращают.

Тронов лошаденку, Пяткин выехал на Садовую улицу. И тут повезло. Подгулявший господин приказал на Английский проспект, угол Офицерской улицы поблизости от реки Пряжки, напротив Матисова острова. Кинул щедро три рубля. Сегодня Пяткину деньги не важны, главное тоску разогнать дорогой.

Вез бережно, аккуратно. Пассажир соснул. Пяткин разбудил, помог сойти, довел до парадной. За что получил хлопок по плечу и рубль. Сняв малахай, поклонился, поздравил с праздником. Господин пробурчал поздравление и поплелся по лестнице.

На душе полегчало. Опустило малость. Пяткин подумал: не погреться ли чаем в ближайшем трактире? И тут приметил товарища, извозчика. Извозчики все товарищи. Кроме лихачей. Те зазнаются. Пролетка стояла чуть поодаль, на другой стороне проспекта. Извозчик дремал, голову в тулуп опустив. Неужто всю ночь трудился? Ну так вдвоем, чай, слаще и дешевле.

Спрыгнув, Пяткин подошел к пролетке. Чужая, не их конюшни.

– С праздничком, православный! – сказал нарочно громко.

Извозчик не шевельнулся.

Спит, что ли? Пяткин дернул его за локоть.

– Эй, друг сердешный, чай, замерз?

Лошаденка покосилась на шум и беспокойство.

– Просыпайся, соня! – крикнул Пяткин и потянул за подол овчинного тулупа.

И тут случилось то, что бывает в страшном сне. Извозчик покосился, стал заваливаться, наклонился боком и свалился с козел на дорогу, приложившись спиной и затылком. Не закричал от боли, не проснулся. Глаза его пусто смотрели на Пяткина, а растянутый рот будто говорил: «Что ж ты, дружок, не видишь, что я мертвый, окончательно, значит, мертв».

Пяткин попятился, попятился и побежал. Запрыгнул на пролетку, не разобрав вожжей, хлестнул лошаденку и помчался. Улица была пуста и тиха, свистка городового не слыхать. А перед взором Пяткина мельтешили глаза извозчика. И ее. Теперь она пришла наяву. Пяткин жмурился, мотал головой так, что потерял малахай и не заметил. Ветер жег лицо. Не помогало. Мертвые смотрели на него. Они ждали.

51

Ожидание затягивалось. В окружении четырех филеров дама вела себя покорно, но вуаль не подняла. Она упрямо молчала. Ванзаров не мешал осознать безнадежность ситуации. Наконец, раздался жалобный вздох. Сеточка вуали шевельнулась.

– Что вам нужно?

– Немного, мадемуазель: правду, – ответил Ванзаров.

Она приподняла голову. В промежутках вуали сверкнули глазки.

– Я ничего не знаю. Я ни в чем не виновата. Разве преступление зайти в гостиницу?

– Изволите погреться или позавтракать в ресторане?

Среди филеров промелькнул шорох. Они оценили, какую отменную шутку отмочил чиновник сыска: приличная барышня будет завтракать в ресторане гостиницы одна, без сопровождения мужа, брата или отца. Где такое видано? Даже с женихом непозволительно. Ну насмешил его благородие.

Мадемуазель шутку не оценила.

– Немедленно меня отпустите, – потребовала она чуть слышно. – Я приказываю… Это произвол… Я буду жаловаться…

– Вы свободны, – ответил Ванзаров, не двинувшись с места.

Она покосилась на заслон филеров.

– Тогда прикажите вашим людям пропустить меня…

– Эти сотрудники не в моем подчинении, – ответил он формально честно: тут еще незримо командовал Зволянский. Подобные тонкости барышням знать не полагается.

Мадемуазель развернулась с решимостью пройти сквозь стену. Ее решимость натолкнулась на желание филеров выполнять служебный долг. Наткнулась и разбилась. Прорываться сквозь сомкнутые плечи мужчин было дерзко, но бесполезно. На том порыв к свободе был исчерпан. Она обратилась к виновнику своего положения:

– Я арестована?

– В данный момент еще нет, – ответил Ванзаров.

– Тогда зачем мучаете меня! – в голосе скользнула нервная нотка.

– Наши встречи, мадемуазель Рейс, стали так часты и неожиданны, что от вас требуется разъяснение.

Нервным жестом вуаль была закинута на шапочку. Филеры оценили рыжие локоны во всей дикой красе.

– Хорошо. Допрашивайте, мне скрывать нечего.

– Никакого допроса. Обычный разговор. Но искренний. Согласны? – Не ожидая формального согласия, Ванзаров указал на кресла в некотором отдалении от филеров, зато поблизости от украшенной елки. – Прошу за мной.

Соблюдая правила вежливости, он сел после того, как барышня устроилась на краешке кресла, будто готовясь влететь. Из сумочки черного шелка появился короткий мундштук и папиросы «Нимфа». Ванзаров подождал, пока взволнованная девушка затянет и выпустит облачко сладкого дыма.

– Задам простые вопросы, на которые ожидаю простых ответов, мадемуазель Рейс.

– Просила бы называть меня Гортензия… Ненавижу свою фамилию.

– Как прикажете… Гортензия… Вас вызвали в гостиницу запиской?

Она мотнула головой, разогнав дым.

– Пришла вынужденно.

– К госпоже Клубковой?

Опять решительный протест.

– К господину Самбору?

Ответом стало красноречивое молчание в густом облаке «Нимфы».

– Вынужден разочаровать, – продолжил Ванзаров, не забыв добавить: – Гортензия… Господина Самбора нет в гостинице.

– Я не могла ошибиться… Если бы не ваши ищейки, выразила бы ему свое почтение.

– Уверяю вас, ошиблись. Я лично проверил книгу регистрации: его фамилии нет среди гостей. Могу вам показать. Надеюсь, понимаете, что без паспорта Стефана Самбора не поселят ни в одной гостинице столицы, – сказал Ванзаров, не слишком покривив душой. В гостинцах 1-го разряда порядок соблюдали строго. В заведениях попроще могли поверить на слово. Лишь бы платили.

Мундштук завис, не добравшись до губ. Кажется,