Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно - Рудольф Баландин

Ответ его получили раньше положенного срока. На этот раз Ноланец был краток. Ответ его не допускал никаких двусмысленностей. Это была не защита — удар!

«Брат Джордано Бруно, сын покойного Джованни, Ноланец, священник ордена братьев-проповедников, рукоположенный из монахов, магистр святого богословия, заявил, что не должен и не желает отрекаться, не имеет, от чего отрекаться, не видит основания для отречения и не знает, от чего отрекаться».

Ответ Бруно привел в — замешательство инквизиторов. Было решено продолжать увещевания, разъясняя еретику «слепоту и ложность его учения». Эти попытки ни к чему не привели. Оставалось последнее средство: очная встреча обвиняемого с Великим Инквизитором, с кардиналами и самим папой. Несчастный должен осознать, кому он пытается противостоять, как жалок он со своими личными убеждениями перед высокопоставленными владыками католического мира, одним росчерком пера решающими судьбы сотен, тысяч людей.

21 декабря 1599 года собралась конгрегация в полном составе.

Джордано вывели из подземелья два тюремщика с бичами в руках. Вновь этого худого, слабого телом человека представляли в образе дикого неукротимого зверя. На его шее висела веревка.

Он оказался в большом зале. На престоле восседал наместник бога на земле — папа Климент VIII — в окружении кардиналов. Поодаль толпились крупные католические чиновники, римская знать, почетные гости, рослые наемники-гвардейцы. В центр зала, перед этим великолепным сборищем, был вытолкнут обросший тщедушный человек в грязных лохмотьях. Ему задавали вопросы. Он отвечал. Вопросы были каверзные, уличающие в многочисленных ересях. Он в ответ доказывал философское учение, которое якобы не противоречит основам веры, запечатленных в священном писании. Ему напомнили: еретики прикрывают свои заблуждения и ереси свидетельствами божественного закона, и это лишь усугубляет их вину. Ибо они прекрасно знают, что в своем истинном виде не могут предстать пред верующими, дабы не быть отвергнутыми. А потому как бы опрыскивают себя ароматами, прибегая к обману.

Обвиняемый упорствует. Снова настаивает на том, что лишь в немногих пунктах его учение может вызвать сомнения в правоверности. Ему указывают: верует тот, кто в целом верует в то, во что верует церковь. А потому он не только пребывает в грехе, но и продолжает упорствовать в своих ересях.

А во всех вопросах слышится одно:

— На кого посмел восстать, против кого пытаешься идти ты, жалкий раб, ничтожный червь, полураздавленный десницей великой церкви?! Взгляни вокруг, осмотрись, осознай, явившийся из темницы и стоящий перед сильными мира сего, безумие своего упорства. Могущественные короли падали ниц пред святым престолом и целовали туфлю папы. Мудрейшие философы и богословы трудятся, подтверждая и разъясняя положения католического учения. Опомнись, закоренелый в своей гордыне, смирись!

И во всех ответах слышится:

— Я — человек, такой же, как любой другой. Я не делал зла никому. И отстаиваю свои убеждения, свою веру в мироздание и высший разум, свободу и любовь. Я не откажусь от своих убеждений, как не откажусь от своей души, своего рассудка. Все вы, облеченные властью, смертны, как любой бедняк, любой приговоренный к казни. А жизнь во вселенной и разум — вечны. Вы правы перед смертью, я — перед вечностью, бессмертием.

А вслух повторил твердо и ясно:

— Я не должен и не желаю отрекаться, мне не от чего отрекаться. Я не вижу основания для отречения и не знаю, от чего отрекаться!

Он понимал, что осуждает себя на казнь.

Великий Инквизитор — безликое олицетворение власти — остался в тщательно скрываемом смятении, понимая, что властен только над телом пленника. Душа его никому не подвластна, пока он упорствует в свободе своей. Ибо недаром сказано, что даже сам сатана не в силах овладеть душой без согласия человека. И сама церковь… Тьфу ты, прости господи, что за святотатство… Но ведь и церковь, всей силой своей противостоящая козням нечистого, не может овладеть душой этого одного малого человека без его на то согласия. Еретический государь Генрих IV, властитель великой державы, признал свои заблуждения, раскаялся и был возвращен католической церкви… Выходит, заполучить душу королей легче, чем простого смертного! Король — властелин государства — раб политической ситуации. Ради сохранения трона он готов продать свою душу дьяволу, а не только… Ах, господи, опять святотатственное сопоставление… Короче, с королями проще. А чем заставить подчиниться этого одинокого человека? Он властен только над самим собой, над своими убеждениями. Но это поистине абсолютная власть, с которой не сравнится господство никакого абсолютного монарха…

Владеющий собой — властитель всей Вселенной, ибо Вселенная заключена и в микрокосме личности человека.

И все-таки не мог допустить Великий Инквизитор своего публичного посрамления. Уничтожить отступника — чего бы проще. Но тогда он погибнет победителем, прославлен будет как мученик за идею. Этого посмертного триумфа нельзя было допустить.

Решение конгрегации от 21 декабря 1599 года:

«Брат Джордано был допрошен. Постановлено, чтобы генерал и викарий ордена проповедников взяли на себя дело его и указали ему те положения, от которых он должен отказаться, дабы он признал свои заблуждения, исправился и склонился к отречению, а также показали бы ему собственную выгоду, чтобы он мог спасти свою жизнь».

Да ведь знал, знал обреченный свою выгоду и мог бы спасти свою жизнь; только было нечто выше выгоды и даже выше собственной жизни…

В тюремную камеру Бруно приходили генерал ордена доминиканцев Мариа Беккариа и прокуратор Изарези делла Мирандола. Они продолжали убеждать его спасти собственную жизнь… Странно, конгрегация пеклась не столько о вечной душе обвиняемого, сколько о его бренной жизни. А впрочем, что тут странного, если Великий Инквизитор безверующий! Не атеист, нет, а просто-напросто человек без веры. Вовсе не душа грешника нужна ему — пусть этим промышляет выдуманный дьявол. Нужна ему хотя бы видимость смирения, раскаяния, поклонения, подчинения. Только видимость! Ведь как знать, возможно, вся власть сильных мира сего зиждется именно на видимости подчинения и подобострастия. А потому и сама эта власть — видимость, во имя которой упорно приносят в жертву многих и многих людей, создают высокие троны и пышные церемонии, плодят толпы придворных, блюдолизов охраны. Все это — чтобы придать видимости облик реальности, выдать самозваную власть, добытую годами подлости, злодейств, предательств, унижений, потаенной жажды господства, за дарованную свыше, предоставленную достойнейшим…

Но у Ноланца не видимость, а подлинность. Его не удается принудить к раскаянию ни пытками, ни доводами рассудка.

Он решился.

20 января 1600 года ему был вынесен смертный приговор.

Комедия возвращения в лоно церкви раскаявшегося еретика, блудного сына была сорвана. Наступление юбилейного года пришлось праздновать без этого весьма желанного для церкви триумфа. Вместо комедии надлежало сыграть трагедию… Нет, не сыграть: трагедии в жизни происходят подлинные.

Подсвечником Ноланец не согласился стать. А коли ты свеча, то гори!

Смертный приговор Бруно сохранился, хотя и в неполном виде. Вот выдержки из него, пропитанные лицемерием:

«…Называем, провозглашаем, осуждаем, объявляем тебя, брата Джордано Бруно, нераскаявшийся, упорным и непреклонным еретиком. Посему ты подлежишь всем осуждениям церкви и карам, согласно святым канонам, законам и установлениям, как общим, так и частным, относящимся к подобным явным, нераскаянным, упорным и непреклонным еретикам. И как такового мы тебя извергаем словесно из духовного сана и объявляем, чтобы ты и в действительности был, согласно нашему приказанию и повелению, лишен всякого великого и малого церковного сана, в каком бы ни находился доныне, согласно установлениям святых канонов. Ты должен быть отлучен, как мы тебя отлучаем от нашего церковного сонма и от нашей святой и непорочной церкви, милосердия которой ты оказался недостойным. Ты должен быть передан светскому суду монсиньора губернатора Рима, здесь присутствующего, дабы он тебя покарал подобающей казнью, причем усиленно молим, да будет ему угодно смягчить суровость законов, относящихся к казни над твоей личностью, и да будет она без опасности смерти и членовредительства.

Сверх того, осуждаем, порицаем и запрещаем все вышеуказанные и иные твои книги и писания, как еретические и ошибочно заключающие в себе многочисленные ереси и заблуждения. Повелеваем, чтобы отныне все твои книги, какие находятся в святой службе и в будущем попадут в ее руки, были публично разрываемы и сжигаемы на площади Св. Петра перед ступенями и таковые были внесены в список запрещенных книг, и да будет так, как мы повелели.