Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений - Бенно Тешке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то же самое время феодальные формы военной организации, основанные на созыве феодальной дружины и общем созыве вассалов короля, в период «военной революции» были смещены благодаря демилитаризации знати и созданию постоянных армий (miles perpetuus), находившихся под контролем короля, а государственные инвестиции в военные технологии (артиллерию, военные корабли и фортификацию) сделали феодальные тактики устаревшими. Внешняя политика начала превращаться в исключительную прерогативу монарха, дав начало arcana imperii[113] и обретя имя raison d’État[114], тогда как дипломатические миссии ad hoc были заменены постоянными посольствами, получившими неприкосновенность в соответствии с принципом экстратерриториальности. Монополизация королем средств насилия повлекла переход от позднесредневекового ius gentium[115] к ius inter gentes[116], а затем и к управляемому Францией droit publique de l’Europe[117]], превратив средневековую иерархию или гетерогенность в «анархический» геополитический порядок равных в правовом отношении государств.
В теории абсолютистское правление «состояло в неделимой и неограниченной власти индивидуума, который, являясь законодателем, не был связан законами, который не зависел от любого контроля и пользовался суверенностью, не консультируясь ни с какими группами или институтами, за исключением тех, что были созданы им же» [Vierhaus. 1988. S. 113][118]. Король-Солнце, Людовик XIV, был воплощением ослепительного всевластия абсолютной монархии, девизом которой стало его восклицание (подлинное или ему приписанное) «L’Etat, c’est moi!». Эта монархия все больше вытесняла становившуюся простым украшением аристократию, загоняя ее в искусственную, барочную и полностью церемониальную жизнь версальского придворного общества. На практике же получается, что результаты борьбы XVII в. «свелись к окончательному установлению структуры, в которой узнается нововременное государство, организованное вокруг безличной, централизованной и единой системы правления, опирающейся на закон, бюрократию и силу» [Rabb. 1975. R 72]. В целом, «государство» рассматривается в качестве главного «модернизатора» общества, раздираемого конфликтами статусных групп изнутри и находящегося под угрозой нападения извне.
Именно этот ортодоксальный взгляд на политику раннего Нового времени, идеализирующий рациональность абсолютистских публичных институтов и скрадывающий их отличия от нововременного государства, определил основной консенсус всей теории МО как отдельной дисциплины: подписанные в середине XVII в. Вестфальские договоренности усовершенствовали архитектуру европейской политики, определив правила нововременных международных отношений тех государств, которые по своему существу уже были нововременными.
Ревизионистская критика, ориентированная на государство
Критика институциональной теории, предполагавшей постепенность изменений, вскоре дала толчок отдельному ревизионистскому направлению, черпавшему вдохновение в предложенной Роланом Мунье концепции общества гильдий [Mousnier. 1979, 1984][119]. На эмпирическом уровне было отмечено, что характерная для абсолютизма продажа официальных должностей, непотизм, правовая разнородность, откупщина, наемничество и множество родственных феноменов противоречат идее постепенного продвижения к бюрократической рациональности государства нововременного типа. Эта неудача в объяснении считается связанной с недостаточным исследованием Франции «Старого порядка» как общества гильдий, включающего традиционные группы интересов, которые конкурировали за статус и положение. Таким образом, институциональные провалы в формировании нововременного государства не были временными затруднениями – они выражали структурно раздробленные интересы политического общества, противостоящего модернизационным амбициям монарха.
Однако, хотя в такой немарксистской ревизионистской литературе – относящейся как к школе «Анналов», так и к новому институционализму, – убедительно разоблачается свойственное институционалистским теориям стремление превознести механизмы совершенствования государства, во многих отношениях посылки этих теорий тут просто переворачиваются. Если в теориях старого институционализма государство рассматривается в качестве активного рационального актора, а общество – в качестве сопротивляющейся и иррациональной массы частных интересов, ревизионисты утверждают, что центр власти «Старого порядка» следует искать в обществе, которое сделало «государство» заложником своих партикулярных интересов. Эта позиция резюмируется Уильямом Бейком так:
Следовательно, историки перестали смотреть на государство как на триумфального организатора общества и начали рассматривать его в качестве хрупкого организма, борющегося с крупным, неустойчивым обществом, и в конце концов они пришли к пониманию того, что силы в обществе влияли на саму функцию государства, если не определяли ее. Существование этих сил не обязательно отрицает прогрессивную роль государства, однако оно требует переоценки того, как различные институты раннего Нового времени взаимодействовали с данным ранненововременным обществом [Beik. 1985. Р. 17].
Хотя главной причиной теперь объявляется общество, базовая предпосылка, состоящая в том, что нововременное государство и общество можно с полным правом развести в теории в качестве двух различных и автономных сущностей, преследующих антагонистические интересы, так и не была отброшена. Если раньше модернизирующее государство боролось против косного общества и одерживало над ним победу, то теперь консервативное общество развенчивает модернизационные амбиции государства. Та мысль, что определенная совокупность интересов, общих для привилегированных гильдий и Короны, могла создать пространство совместимости интересов правящих классов, объединяющихся против крестьянства и таким образом воспроизводящих донововременную форму государства, исключается с самого начала. Но хотя правящие классы объединялись против крестьянства, они были разделены внутри самих себя вопросом распределения налогов, обеспечиваемых крестьянским трудом. Следовательно, поскольку политическая власть оставалась персонализированной и поделенной между монархией и привилегированными классами, диада государство – общество не может осмысленно использоваться для Франции «Старого порядка».
Ортодоксальная марксистская интерпретация: «парадигма равновесия – перехода»
Марксистские авторы наиболее успешно атаковали ту точку зрения, что абсолютистское государство можно теоретически представить в качестве чего-то внешнего обществу и отличного от него, в качестве сущности, преследующей собственные цели и при этом дисциплинирующей общество. Но парадокс в том, что такие интерпретации абсолютизма давно подпорчены трафаретной философией постепенного развития истории, которая якобы проходит через смену восходящих классов. Согласно такой позиции, кодифицированной в «Манифесте коммунистической партии» Маркса и Энгельса, буржуазия постепенно развивалась в лоне старого порядка, чтобы в результате перевернуть его в революционном взрыве. Эпоха абсолютизма принимается в качестве объекта исследования только потому, что она служит подготовительной стадией для Французской революции, но не считается самостоятельной формацией. Телеологической темой становится «переход к капитализму», а генезис исторического агента этого перехода – буржуазии – ее центральным моментом. Хотя диада государство – общество заменяется классовым анализом, последний определен развитием капитализма в рамках «Старого порядка». И хотя ни Маркс, ни Энгельс так и не предложили систематического исследования
