Обрученные - Элли Каунди

В темном дворе Магомедычева особнячка поочередно вспыхивали три огонька. Завидев приближающихся хозяев, два из них рассыпались мелкими искрами, третий остался неподвижен. …Кирюха. А эти двое – Магомедычевы помогальники… – все еще равнодушно отметил Ахмет. – Кажется, мир с ума не сошел. Все потихоньку встает по местам…

– Че так долго-то? Мы тут с парнями уже два раза чай попили, – сыто, для порядка, заворчал довольный Кирюха. – Эй, Ахмет! Ты че смурной такой? Магомедыч, ты его куда водил? Не за клуб?[120]

Однако Кирюхины смехуечки никто не поддержал, Магомедыч даже глянул строго – и Кирюха осекся, снова став солидным хозяином большого Дома. Парни, курившие с Кирюхой сладкие городские сигареты, вынесли из дому стволы гостей, мешок с гостинцем – сотовым медом, и после короткого прощанья городские вышли на трассу. Кирюха попытался расспросить спутника на предмет его, как оказалось, трехчасовой отлучки, но Ахмет, уже малость оклемавшийся, отделался обещаньями все разложить завтра. Его здорово раздражало все, отвлекающее от новой игрушки, – ренген здорово прибавил в разрешении. Ночной осенний лес по сторонам дороги перестал быть черной, угрожающей стеной, оказавшись бесконечно изменчивой мозаикой, где все текло без движения, искрилось без света и было живым. Это было захватывающе интересно – но и страшно до усеру. Стоило хотя бы ненадолго сосредоточиться на какой-нибудь мелочи, как поле зрения бросалось вперед, и мелочь стремительно разрасталась во все зрительное поле, становясь фоном и обнаруживая сложную структуру, где глаза тотчас отыскивали и приближали следующую мелочь. Вырваться из этой ускоряющейся череды провалов было неимоверно трудно, коридор затягивал, и Ахмет, раз-другой чуть не провалившись хрен знает куда, раскорячивался, как кот в мусоропроводе, при малейшей попытке плоскости стать воронкой. Угасло это замечательное состояние возле поворота на атомку, сразу, как ножом отрезало. Ахмет обнаружил себя беседующим с Кирюхой о делах его Дома. Прислушался. – Ептыть, пока я глюки ловлю, я же и иду себе спокойно, с Жириком базарю, во подача! – Осторожно попытался совпасть с собой, базарящим. Получилось, как тут и был. Даже весь базар помнится – Жирик патроны в долг просит…

– Не, у меня их и так немного, не могу.

– Тогда поможешь мне прессануть тут одних? У них есть, они катерную стоянку[121] когда бомбили, набрали по-любому. Я знаю, там было. Обоим хватит.

– Расклад поясни, подумаю. А че ты добром не хочешь? Если у них машины[122] под них нет, то зачем они им? Продадут, может?

– Да базарил я недавно с ихним одним, предлогу забрасывал. Тот доложился, опять встречаю – бреет[123]. Хозяин у них знаешь кто? Автайкин, режик[124] с двадцать второй зоны, понял, нет? И кто у него домашние, знаешь?

– Говори, че тянешь.

– Жулики его бывшие, да наших еще несколько. Прикинь, семейка – контингент пополам с вэвэшниками, охуеть!

– Кум да отрицалово – близнецы братья. Кто более режиму преданно служит? Кум с отрядным – строят на завтрак. Авторитеты – на ужин[125]. А че давал-то за дэшаковские?

– Ну, предлагал один к двум, пятеркой. Так, для себя думаю – три попросят, дам.

– У, богатый какой. Не, Ж… Кирюха, зря ты так. Я бы за полтора еще подумал. Машин по Тридцатке мало, а патрона много, некоторые нахапали. Им куда его деть? На хуй он нужен, лежать?

– Не, ты простой такой. Это тебе хорошо, у тебя его хватит ствол расстрелять, а мне? Одна лента, и та твоя. Наехал кто – все, один сеанс, и тю-тю. Все равно надо искать, где брать. Ты же за патрон чем другим не возьмешь?

– Не-а, патроном брал, патроном и отдавай.

– Ну вот.

Немного прошли молча. Обогнули мокрым лесом садовый кооператив, не желая получить из-за забора дроби в морду. Жирик снова завел базар про то, что неплохо было бы взять автайкинский Дом. Типа, взять их будет не так сложно, у них там пьянка постоянно, и хули псы да жулики против нас, реально воевавших мужиков – Жирик ничем не гнушался, приплел и Ахмета чуть не к ветеранам…

– Слышь, товарищ начальник. Ты ради пары коробок хочешь цинк пятеры сжечь? Ну не верю я, что там будет больше, чем ты истратишь, не верю. Значит, вопрос в другом. Или колись давай, че ты удумал, или я об этом больше базарить с тобой не буду.

Жирик опять заткнулся и засопел. …Ух ты, мы, никак, недовольны, что старшего товарища не сумели запаровозить[126], – насмешливо думал Ахмет, боковым зрением наблюдая за насупленным Кирюхой. – Однако, как быстро наш младший товарищ вошел в должность, а! Не успел еще Дом как следует собрать, а уже вон че, одного соседа втемную разводим, второго грохнуть собираемся…

– Ахмет. Я тебе скажу, но это моя наколка[127], ништяк?

– Че, такая жирная? Может, я и сам знаю, – поддразнил Ахмет. – Ладно, ладно, не менжуйся, твоя так твоя, поперек не сунусь. Ежли че на свару возьмем, пилим по Домам. Один Дом – одна часть.

– Ага, щщаз! По людям делим!

– Ушлый? Я только сам пойти могу. На Доме я кого оставлю? Бабу?

– Тогда так. Делим на части: Дом – одна часть, человек – тоже одна.

– На домашнего тогда не целую, а половину. Целая – на хозяина.

– Ну… Лады. Короче, смысл такой – не в патроне дело, правильно ты выкупил. Смысл в том, что под Автайкиным живет один очень интересный пацан, Толик Паневин. Знаешь, может? Нет? Он с чехами все четыре войны отмудохал, а перед пенсией в 59 395 служил, у полковника Улановских. Помнишь, на шахту когда ходили?

– Конечно. Хрен забудешь, чуть сам себя не взорвал тогда.

– Вот. Че это за часть, знаешь? Арсенал атомный, понял? Он там рядом, через сопочку от шахты, километров пять, не больше.

– Да это каждая собака знает. Только это, мне Максимыч, покойник, че-то насчет заразы говорил. Вроде как смену, которая внизу на БД[128] сидела, амеры чем-то бактериологическим траванули. Или химическим. А ты туда лезть собрался?

– Я там был уже. Нет там следов, что бациллами работали. А химия, может, если и была, то выветрилась. Наверно.

– Эт ты когда успел?

– Еще Конь посылал. Зухи-то откуда, понял, нет? Я старшим, и еще четыре пацана. Они трупы уже, их еще по зиме грохнули. Так что, кроме меня, уже не знает никто. Первого начштаба Конь сам привалил, Фому ты взорвал, Конь тоже, да все уже двухсотые, кто в курсе был.

– Так… Ни Мирохе, ни Нигмату пока не до этого… А этот твой че, не слил еще своим?

– Да какие они ему свои. Попкари-гнилухи да жулики, а он – боевой офицер все же. Он на них как на грязь смотрит, ну, в душе. Это ж видно.

– А че ж ты с ним общего языка не поищешь? Позвал бы к себе, у тебя ж Дом.

– Не найдем мы с ним общего языка, – отрезал Жирик. – И добром он не поколется.

– Дак на хера он тебе вообще сдался, раз ты там сам полазил? И вообще, пора уже обозначить, че там такое лежит, что тебе так неймется. Хотя погоди, давай догадаться попробую. Капониры? Боезапас там остался?

– Почти угадал. Автоматические пулеметы в потернах[129]. Они за панелями такими стоят, как бы вентиляционными, а когда проникновение – потерны глушатся, и эти дуры начинают садить на каждое движение. Мы тогда один, в самом начале который, с турели сдернули, а короб боепитания выковырнуть не смогли, сталь толстая. Ленту пробовали вытаскивать, сначала вроде идет, а потом там че-то раком встает, и ни туда ни сюда. Да и не поковыряться там было больше минут пяти, край – десяти, клеть недалеко от этого места, а в клети тогда двухсотые метровым слоем лежали, из них по коридору шагов на десять натекло.

– А-а, понятно. Кирюх, а как его снаряжали тогда? Изнутри откуда-то?

– Там бронеплита казематик этот прикрывает, и не подлезть. Похоже, изнутри электрозамок.

– Угу. Вот я зачем тебе понадобился. Рвать, значит, надо. И все же, мужик зачем тебе этот?

– Вроде как там есть где еще пошариться. И этот хрен моржовый знает, где там че. Выдергивать его надо сейчас, с первым снегом они и сами уже сходить могут.

– Понятно… Хрен, да? Короче, Кирюх. Скажешь, за чем идем, – пойдем, сегодня снег выпал – завтра вышли, не скажешь – ну его, сам рви. Понял? – Ахмет немного перестарался с убедительностью тона, и вышло немного резче задуманного. – Ладно, замнем до окончания этой истории с твоим базаром, уже один поворот остался. Бля, у КПП целая псарня.

– Че, хочешь сказать, что отсюда слышишь, что ли? – недоверчиво, думая о своем, автоматически переспросил Жирик.

Лес расступился, по правую руку открылось засаженное картошкой стрельбище, слева, метрах в трехстах от границы леса, в темноте угадывались первые девятиэтажки города.

Хозяева остановились посреди дороги, оценивая обстановку. Место это было одним из самых обильных по собакам – рядом, в ста метрах – городская свалка, куда псы давно уже никого не пускали, тут же озеро, садовый кооператив и начало городской застройки – все сошлось в этой точке. «В местности-перекрестке иди», – всплыло у Ахмета изречение из книжки о древних китайцах, недавно подобранной в почти целой квартире. Из тьмы, с разных направлений, доносилась возня огромной, голов в пятьдесят, собачьей стаи.