За руку с ветром - Анна Джейн

– Под мальчика.

– Не жалко под мальчика-то? Вам бы, девушка, лучше волосы отрастить длинные, до пояса, – поцокала языком парикмахер, проводя пальцами по светлым волосам. О том, что совсем недавно у Ольги были длинные волосы, она, естественно, не знала.

– Уже были такие, стригите под мальчика. Чем короче, тем лучше.

– Да жалко же! – возмутилась тетенька. – Чего хорошую стрижку портить-то?

– Я тороплюсь, пожалуйста, сделайте то, что я сказала, – отозвалась отрывисто Оля.

– Хозяин – барин, – пожала плечами женщина. – Раз просите – сделаю.

И она действительно сделала все, как просила клиентка, – умело и быстро. Некогда длинные и женственные светло-русые волосы превратились в короткие мальчишеские.

– Случилось что? – вдруг спросила парикмахер, когда Оля уже рассчитывалась с ней.

– Нет.

– Да вижу я, что случилось, – не поверила та. – Ну, в общем-то ты правильно сделала, что обстриглась. Сестра у меня есть, она у нас от бабки дар переняла, дар будущее видеть может, так вот, она говорит, что вместе с остриженными волосами и плохое уходит.

– Да? – не слишком верила во все необъяснимо-мистическое Оля, поняв, кто автор рекламной вывески. Она разглядывала себя в зеркале, трогая пальцами волосы то на висках, то на затылке, и неожиданно дерзкая короткая мальчишеская прическа ей понравилась. Сейчас Князева перестала быть похожей на Бурундукову. И даже на Инну.

– Что тебя тревожит? – не отставала тетенька. – Парень? Поссорилась с ним? Или любовь несчастная? Или с деньгами туго? Слушай, а хочешь, я тебе того… погадаю, а? Чуть-чуть умею.

И она без спросу взяла руку удивленной Оли, повсматривалась в мелкие узоры на ладони, пожевала губами и выдала:

– Ох, как-то сейчас все печально у тебя в любви-то, да и не только в ней. Тебя как будто две, – черничные глаза прищурились. – А как будто бы и одна. Да уж. Не знаю, как это, только ты меня понимаешь, видать. Вон как у тебя пальцы дрогнули. Но это… ты крепись. Сильная же. Если выдержишь – все у тебя нормально будет. Вот сестра бы точно сказала, что да как, а я могу сказать только, что муж у тебя будет – не скоро, да, но будет. И дочка будет. И все у тебя будет. Главное – сейчас не сломаться. – Она выпустила руку девушки и широко улыбнулась ей: – Иди с Богом, девочка.

– Э-э-э, спасибо, – ответила Оля, подумав, что все-таки надо было идти в хороший салон, а не в местную дешевую парикмахерскую со странной женщиной, вдруг вздумавшей ей погадать. Однако в глубине души у Князевой стало как-то поспокойней, и она была даже благодарна парикмахерше за ее слова-утешения, пусть и глупые.

На улицу Ольга выходила с куда более свободной душой, словно, отдав волосы, отдала куда-то и свою тяжесть с плеч, и неправильное желание быть для родителей хорошей девочкой, такой, какой была Инна, и страдания из-за первой в ее жизни любви. Кажется, даже объем легких увеличился, и дышать стало свободнее. В детстве строгая мама не разрешала близняшкам подстригать волосы, а сейчас Оля подумала, что будь у нее дочка, она бы разрешала ей делать с прической все, что она только пожелает. Потому что это ее дело и ее жизнь.

Дождь кончился. Девушка шагала по мокрому, но быстросохнущему асфальту и, время от времени трогая короткий ежик на голове, смотрела по сторонам, как будто в первый раз попала на улицу, и все ей казалось странным, новым. Когда из-за нехотя уползающих туч выглянуло солнце, она села на лавочку, оставшуюся сухой из-за нависших над ней ветвей дерева, – чтобы позвонить матери и сказать, что она все же будет присутствовать на благотворительном балу, устраиваемом дедом Дениса. Мать очень хотела видеть там дочку, а Ольга никуда не желала идти.

Мать удивилась.

– Что с тобой? – спросила она. – Ты в последнее время странная.

Родители так часто говорили, что она странная, что Ольга промолчала.

– Ничего не случилось? – продолжала допытываться ее женщина.

– Ничего, – подтвердила дочь.

– Это все тот мальчик? – спросила Князева-старшая вдруг.

– Какой мальчик?

– С которым ты общаешься. Я видела вас однажды, – призналась мать девушки, и та мигом поняла, что родительница говорит не о Никите, а о Диме. Если бы она узрела, что ее драгоценная дочь общается с младшим братом Андрея Марта, то, скорее всего, сейчас Ольга находилась бы уже на другом континенте.

– И что? – спросила Оля, подумав про себя, что мать точно не одобрит такого парня, как ее Дима. Он ведь обычный. Как говорит мать? «Я предпочитаю штучные товары, а не массовое производство». Ей даже и объяснять не надо, что Дима – как раз таки не такой как все, единственный.

– Ничего. Я просто интересуюсь жизнью своей дочери. Может быть, ты познакомишь нас? Как его зовут?

– Мама, давай погорим об этом потом, – отозвалась девушка, глядя в небо, на кусок светло-голубого неба, который становился все больше и больше. А вот тучи медленно убирались восвояси.

– Хорошо, поговорим потом, – покорно отвечала мать, и они распрощались. Ольга откинулась на деревянную спинку, вдыхая свежий воздух.

На соседней лавочке весело болтали две взрослые девушки с колясками – красной и синей, в которых сидели два очаровательных карапуза, переговаривающихся между собою. Оля почему-то засмотрелась на детей, а они по очереди улыбнулись ей. Девочка из красной коляски даже потянула к ней ручки, что-то забавно угукнув. Ее мама тут же повернулась к Князевой и тоже улыбнулась.

– Какие они милые, – сказала Оля внезапно, потому что смутилась от того, что смотрит на чужих детей, а ее на этом поймали. Вообще она никогда не любила детей.

– Спасибо, – сказала девушка. И у них завязался небольшой разговор, довольно приятный и забавный. Попрощавшись с молодыми мамами и даже помахав детям, Ольга зашагала к остановке. Настроение у нее не улучшилось – если только чуть-чуть, а вот что-то пока едва заметное, но очень важное в мировоззрение стремительно менялось. Почему-то Князевой казалось, что этот день и эти странные чувства, что она испытывает сейчас, никогда не забудутся, хоть и кажутся маловажными и неяркими. И эта деревянная лавка, и это дерево над ней, и небо, и чувство умиротворения, разлившееся по телу после долгой усталости.

«Я тебя все равно люблю…» – внезапно, на ходу написала она Диме, с трудом сдержавшись, чтобы не позвонить ему – так хотелось услышать ставший неожиданно родным голос. С ним что-то случилось недавно – наверняка это было связано с его встречей с Марией, и Дима сказал, что в их странных отношениях нужно сделать перерыв, чтобы подумать и осмыслить то, что между ними двумя происходит. Ольга с тщательно запрятанной болью согласилась на это, хотя больше всего на свете боялась, что парень окончательно оттолкнет ее от себя.

«Оля, прости меня», – ответил ей Димка, увидев, что ему пришло сообщение, и даже обрадовавшись ему. Правда, он не отправил его, а внезапно стер, включил на мобильнике какую-то музыку и просто валялся на кровати, думая о том, что ему делать с Ольгой, Ником и самим собой.

К дому Дениса мы подъехали быстро, правда Федька долго не мог понять, что мне тут понадобилось. Он вообще тупил всю дорогу, потому что был счастливым до неприличия. Как оказалось, Настя уже увидела другое кольцо, позвонила и жутко наругалась, но, видимо, сердилась она как-то по-особенному, потому что братец был в превосходном настроении. А еще постоянно оглядывался и лыбился, что слегка раздражало.

К тому же, как я поняла из короткого телефонного разговора Федора с кем-то неизвестным, завтра должна была состояться финальная часть какой-то важной операции по захвату какой-то преступной группировки, и Федьку очень радовал еще и этот факт.

– Чего за операция-то? – спросила я. – Кого брать будете?

– Оперативная информация. Не разглашается, – невозмутимо отозвался брат.

– Небось самого главного бандита в городе? – нервно хихикнув, спросила я, с замиранием сердца глядя на приближающийся жилой массив, в котором находилась квартира Смерчинских.

– У самого главного депутатская неприкосновенность, – буркнул Федя.

Мы замолчали.

– Так зачем мы сюда? – спросил он, уже паркуясь. Красное удостоверение работника силовых структур пропускало Федьку всюду, даже за забор элитного дома, где жил человек, которого я могла назвать любимым. Раньше я думала, что называть кого-то любимым – стремно и смешно, а теперь это казалось мне совершенно правильным. Называть Дениса любимым – так же естественно, как называть маму мамой. Это ведь просто констатация факта.

– Это дом твоего бедняги Дениски, так? – уточнил брат.

– Так. Я его ищу, – отозвалась я, оглядывая уютный обустроенный двор, словно Смерч мог находиться там. Например, прятаться в детском домике, сидеть, взобравшись на турники, или притаиться под высокой детской горкой.

– Да я понял, что ты его ищешь. А он разве… не на отдыхе? – осторожно уточнил старший брат.