Ричард III и его время. Роковой король эпохи Войн Роз - Елена Браун

Защитники Ричарда III полагают, что он узнал о своих правах на трон где-то в середине июня и лишь после этого замыслил государственный переворот. Такова официальная версия, предложенная самим протектором. Думается, в данном случае чрезмерная доверчивость неуместна. Автору кажется, что решительный перелом в политике герцога Глостера наступил уже к 10 июня. Когда он просил Йорк о вооруженной поддержке, речь шла о подготовке к узурпации. Причин к тому могло быть несколько.

Самое банальное и очевидное — Ричард Глостер не выдержал испытания властью. Она оказалась слишком приятной, слишком притягательной, и герцог не смог отказаться от искушения стать королем. Не стоит забывать и о том, что будущее Ричарда как протектора было туманным. Постоянно возникающие заговоры, необходимость считаться с мнением других членов Королевского совета — все это практически гарантировало продолжение борьбы. К тому же Эдуард V был достаточно взрослым, чтобы через несколько лет начать оказывать существенное влияние на политику.

Кстати, роль юного короля во всех этих событиях до сих пор недооценена. Напомним, что еще в Стони-Стратфорде Эдуард V решительно воспротивился аресту своих родственников. У историков нет неопровержимых доказательств, но, вероятнее всего, король оказался слишком крепким орешком. Протектор очень быстро обнаружил, что ему не удается сколько-нибудь заметно повлиять на симпатии и антипатии своего властелина. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Эдуард V не Йорк, а Вудвиль. Спусковой пружиной вполне могла стать реакция короля на приговор, вынесенный его дяде и сводному брату. Ричард понял, что его власть продлится очень недолго, и решил действовать.

Возможно, ричардианцы правы, утверждая, что герцог Глостер был вынужден совершить государственный переворот. Раз вступив в борьбу за регентство, по законам эпохи, он должен был сражаться до конца. Поначалу Ричардом двигало стремление соблюсти последнюю волю Эдуарда IV. Но затем оказалось, что он не может стать протектором, не изолировав родственников королевы; потом на его пути встали бывшие соратники брата; пришлось перейти к казням ближайшей родни юного короля. Наконец, выяснилось, что удержать власть можно только устранив племянников.

Ричард оказался заложником обстоятельств. Он не смог смириться с поражением и предпочел пойти на предательство. Действия герцога Глостера можно назвать и более мягким словом, но никакие мотивы не могли оправдать того, что он пошел против интересов клана и погубил детей, вверенных его попечению.

В воскресенье 22 июня священник по имени Ральф Шей произнес свою печально знаменитую проповедь. Лондонцы узнали, что дети Эдуарда IV не более чем бастарды, так как к моменту заключения брака король был все равно что женат на Элеонор Батлер. Сам Эдуард IV тоже не являлся законным наследником Ричарда Йорка — его отцом был некий французский лучник. Жителям столицы напомнили, что после осуждения Джорджа Кларенса его дети были лишены права наследовать корону. Следовательно, трон должен перейти к единственному законному претенденту — герцогу Глостеру. Возможно, все это было верно, но чудовищно некрасиво.

Если верить Томасу Мору, Ричард появился на площади в надежде услышать приветственные крики, но его встретили угрюмым молчанием. Никто не протестовал, никто не высказывал одобрения. «Народ безмолвствовал». Ради власти герцог Глостер пошел на совершенно непозволительный шаг. Он прилюдно растоптал честь дома Йорков, унизил память обожаемого лондонцами Эдуарда IV и жестоко оскорбил собственную мать.

В понедельник Ричарду Глостеру удалось заручиться одобрением Палаты Лордов. После казни Гастингса протектор приказал разослать распоряжения об отмене сессии, но уже через несколько дней вновь передумал. К 23 июня в столицу уже прибыли почти все делегаты. Формально Парламент еще не начал работу, и тем не менее лордов созвали, чтобы ознакомить с политической ситуацией. Речь герцога Бэкингема была долгой и красноречивой, но вряд ли вызвала положительную реакцию. Бароны понимали, что противиться бесполезно, и позволили протектору поступать по-своему.

На следующий день (кстати, на 24 июня ранее намечалась коронация Эдуарда V) Бэкингем ораторствовал уже перед горожанами. Большая Хроника Лондона утверждает, что речь герцога была воистину великолепна, и все, кто ее слышал, признали, что никогда еще не были свидетелями подобного красноречия.

В среду 25 июня собрался Парламент. Несколько городов не прислали своих делегатов, так как получили письма об отмене сессии, но в целом все выглядело вполне законно. Лорды явились почти в полном составе. Недостаток депутатов в Палате Общин был возмещен за счет весьма представительной делегации лондонцев.

Перед объединенным собранием Лордов и Общин был зачитан длинный свиток, обосновывающий права Ричарда на корону. В нем были собраны почти все предыдущие аргументы, начиная с обвинений Вудвилей в смерти Эдуарда IV и заканчивая информацией о незаконном рождении детей короля. Отрадно заметить, что в петиции Парламента ни словом не упоминалось о предосудительном поведении матери Ричарда.

Документ заканчивался словами: «Вы бесспорный сын и наследник Ричарда, покойного герцога Йоркского… поэтому… мы смиренно просим и молим Вашу Милость, чтобы, в соответствии с этим нашим выбором, с выбором трех сословий нашего королевства, также как по праву наследования, Вы возложили на себя корону и приняли Королевский Сан». Депутаты единодушно проголосовали «за» и решили на следующий же день передать свиток лорду-протектору.

26 июня большая делегация лордов, джентри, священников и горожан направилась к резиденции герцога Глостера. Бэкингем еще раз сыграл роль оратора. От имени народа он просил протектора принять корону. Ричард Глостер был торжественно провозглашен королем Ричардом III.

Затем новый монарх направился в Вестминстер. Там он формально взял на себя королевские полномочия, усевшись на мраморный трон в Суде Королевской Скамьи. Перед королем собрались все судьи, большой зал был запружен зрителями. Ричард поспешил исправить не слишком приятное впечатление, оставленное его приходом к власти. Он обратился к судьям и чиновникам, торжественно призвал их следить за соблюдением законов, невзирая ни на страх, ни на личную приязнь. Ричард III заверил собравшихся, что все люди, вне зависимости от звания и состояния, равны в глазах короля и имеют право на равную справедливость.

Доказательства последовали немедленно. На обратном пути Ричард III вызвал из церковного убежища сэра Джона Фогга (родственника Вудвилей и одного из наиболее яростных своих противников), взял его за руку и поклялся быть ему другом. Спустя всего несколько часов Джон Фогг был назначен мировым судьей в Кенте. Ричард III завершил первый день своего царствования молитвой у мощей Эдуарда Исповедника.

Конечно, узурпацию одобрили далеко не все. Ричарда не приглашали на трон, ему позволили захватить власть, чтобы избежать беспорядков и, возможно, гражданской войны. Зрелый, мужественный и зарекомендовавший себя политик воспринимался как гарантия сохранения стабильности. Ричард III, бесспорно, пошел против совести, но, в конце концов, все уже было сделано. Королю было 30 лет, ему должно было хватить времени и на то, чтобы заставить считать себя единственным преемником брата, и на то, чтобы подавить неизбежные заговоры. Словом, Ричард вполне мог стать одним из монархов, оставивших по себе добрую память.

Глава 10.

РИЧАРД III МИЛОСТЬЮ БОЖЬЕЙ КОРОЛЬ АНГЛИИ

(ИЮЛЬ 1483 — АВГУСТ 1485)

Итак, Ричарду удалось почти невозможное. В начале апреля 1483 г. герцог Глостер был младшим братом короля. Между ним и троном стояло как минимум три человека (Эдуард IV и два его сына), впрочем, в те дни Ричард, скорее всего, даже не мечтал о короне. Внезапная смерть Эдуарда IV дала герцогу Глостеру возможность изменить свою жизнь — он стал регентом, а потом и королем. Сыновья Эдуарда IV были объявлены незаконнорожденными и временно исчезли с политической сцены. Разумеется, в столь сложной ситуации затягивать с коронацией было никак нельзя; церемония состоялась всего через десять дней после того, как Ричард согласился принять корону — 6 июля.

Стоит отметить, что внешняя сторона коронации была далеко не главной. Средневековые интеллектуалы не уставали повторять, что до помазания монарх являлся лишь фактическим правителем своей страны, а после него — становился ее истинным властелином, посредником между Богом и людьми, пастырем, самим Всевышним призванным оберегать вверенное ему стадо. Незыблемость королевской власти была азбучной истиной. Церковь учила — монарх может потерять трон, но при этом все равно останется королем, именно потому, что он помазанник Божий. Большинство англичан придерживались того же мнения, они продолжали именовать королями и королевами всех, кого должным образом «повенчали на царство». Например, в одном из писем семейного архива Пастонов упоминаются «король Генрих и королева Маргарита», а всего тремя строками ниже «король Эдуард» и «королева Елизавета». Иными словами, коронация была едва ли не единственным средством нейтрализовать все сомнения в законности прав монарха.