Далекий мой, единственный... - Татьяна Алюшина

В одно из воскресений, после целого дня прогулки, вечером, они сидели в уютном кафе на улице. Кирилл доел свое блюдо, откинулся на спинку стула, посмотрел на Юлю, задумавшись, и неожиданно произнес:

– По-моему, самое время пригласить тебя ко мне домой.

Юлька напряглась, поняв, о чем он говорит, и сразу мысленно себя одернула: «А почему нет? Новая жизнь, как сказал папа, новые знакомства!»

– Обычно я привожу женщин к себе после первого или второго свидания.

– А у нас были свидания? – попыталась кокетничать Юлька.

– А то как же!

– Хорошо, что ты сказал, а то я не поняла, что это свидания, – поблагодарила она. – Ну, и почему меня ты не затащил в первый же вечер в койку?

– Не надо этих игр, Юлечка, ты не умеешь кокетничать и заигрывать, да тебе и не идет. А что касается твоего вопроса, все просто – ты бы не пошла. И вряд ли бы после первой моей провальной попытки пошла бы вообще.

– И почему ты сделал такой вывод?

– Потому что я разбираюсь в женщинах, и, смею надеяться, неплохо. У тебя были глаза побитой собаки. Страдающие. Ты вся целиком, с потрохами, находилась в своей личной трагедии, уверен, что несчастная любовь.

– Почему же именно любовь?

– Если б это была трагедия в семье, с родителями или близкими родственниками, ты бы давно мне рассказала, ну а коль молчишь, значит, страдания связаны с неудавшимся романом.

Юлька не ответила и быстро ушла от темы:

– А сейчас у меня глаза достаточно веселые, чтобы пригласить меня в постель?

– Сейчас у тебя глаза все той же побитой собаки, но которую уже приласкали и накормили, оживающей псины. Осталось завершить процесс исцеления, – пояснил он и спросил тоном, больше похожим на распоряжение: – Идем?

– Идем, – решилась Юлька, как бросилась с обрыва, и грустно подумала: «В собачий питомник, долечиваться!»

«Питомник» при ближайшем рассмотрении оказался шикарной квартирой в старом доме на набережной, занимавшей половину верхнего этажа.

– Ого! – удивилась Юлька, входя в «хоромы». – Откель дровишки-то у простого реставратора?

– Излишнее любопытство сгубило кошку! – усмехнулся Кирилл. – Я богатый наследник своей многочисленной и очень небедной родни. И, что самое привлекательное: единственный! Раньше при таком стечении обстоятельств дворянские семьи били тревогу, полагая, что род вымирает, и брали крестьянскую девку для оздоровления крови. Она рожала детей, их признавали наследниками, а мамашу отправляли назад в имение.

– Тогда тебе надо в народ, на поиск здоровой, розовощекой русской красавицы!

– Я подумываю над этим.

Юлька обошла всю квартиру, рассматривая картины на стенах, мебель, но больше интересуясь интерьером, качеством ремонта и дизайна. Ну кто про что, как водится. Она остановилась возле висевшей в кабинете прекрасной светлой акварели с изображением Петропавловской крепости, освещенной встающим солнцем. Подошел Кирилл, протянул ей бокал с красным вином.

– Вина? – спросил он.

«Да! – подумала Юля, принимая бокал. – И как можно больше – напиться и забыться!»

Напиться он ей не дал. Когда они чокнулись и отпили вина, Кирилл забрал у нее из рук бокал, поставил на письменный стол, притянул Юльку к себе, взял рукой за подбородок, посмотрел несколько секунд внимательно в глаза и поцеловал.

И ничего не случилось! Поцелуй как поцелуй, целовалась она и раньше, и не только с Ильей, но про его поцелуи следовало забыть навеки! Ожидаемого чуда, теснения в груди, тока крови по жилам и всего, что случается в такие моменты, – нет, не произошло!

«К черту Илью! К черту!» – разозлилась она и обняла Кирилла двумя руками, прижалась к нему сильнее и углубила поцелуй.

Юлька проснулась и огляделась вокруг. Кирилла не было ни в постели, ни в комнате, залитой ярким утренним солнцем. Она улыбнулась, потянулась, как довольная кошечка. Встав с разоренной кровати, обернулась махровой простыней, которой они укрывались, подошла к окну и подставила лицо солнышку.

Они занимались любовью всю ночь, заснув под утро. Кирилл проявил себя прекрасным, внимательным любовником: то нежным, то стремительным и страстным. Юльке было хорошо.

Хорошо, и не более!

Ничего такого, что она испытала с Ильей: никакого безумия, растворения друг в друге, единения, страсти до слез, нежности, от которой разрывается сердце, улетания сознания от одного прикосновения – ничего!

«И слава богу! Не надо мне этих страстей и умираний! Нет уж, спасибо! Мне хорошо с Кириллом, радостно и приятно, вот и замечательно! К черту страсти!» – решила она и пошла искать Кирилла.

– Кирилл, ты где? – крикнула Юлька, выходя в коридор.

– Я на кухне! – отозвался он. – Иди сюда!

Юлька прошла в кухню. Кирилл босиком, в одних брюках, не застегнутых на ременную пуговицу, висевших на бедрах, готовил завтрак.

– Привет! – обрадовалась ему Юлька.

Подошла, чмокнула Кирилла в щеку, он поставил на стол тарелку с бутербродами, которые приготовил, обнял ее крепко двумя руками и легко поцеловал в губы.

– Доброе утро! Садись. Давай скорее завтракать, мне надо на работу.

– Мне тоже! – сказала Юлька, усаживаясь за стол.

– Кофе? – спросил Кирилл.

– Да. Если можно, покрепче, побольше и с молоком.

– Можно, – кивнул он.

Кирилл сварил кофе, налил в две большие керамические чашки, поставил перед ней одну, другую себе и сел напротив Юльки за стол.

– Я сегодня вечером заеду к Людмиле и заберу твои вещи. Ты после работы не заходи к ним, иди прямо сюда, – сказал он ровным, почти равнодушным голосом, отпивая кофе из кружки.

Юлька перестала улыбаться, медленно положила бутерброд назад на тарелку, так и не откусив от него, и уточнила, правильно ли она поняла:

– Ты предлагаешь мне переехать к тебе?

– Да. Будешь жить со мной, – тем же ровным тоном, без эмоций подтвердил Кирилл.

Юлька открыла рот, чтобы возразить, – нельзя же вот так сразу, она не готова! Но Кирилл опередил ее:

– Ты будешь жить здесь, со мной, но только жить, спать вместе и заниматься сексом мы больше не станем, по крайней мере, в ближайшее время!

Она уставилась на него, совершенно не понимая, что происходит-то вообще?!

А он объяснил. Очень доходчиво:

– Ты всю ночь называла меня Ильей. Видишь ли, я предпочитаю, чтобы женщина занималась любовью со мной, а не представляла на моем месте другого мужика, когда я ее беру.

У Юльки пробежали мурашки внутри, мелкие, противные, неприятно щекочущие, ей показалось, что она окаменела.

– Я должна извиниться? – хриплым, чужим голосом спросила она.

– За что? За то, что любишь какого-то там мужика, который, как я полагаю, тебя обидел? Да люби себе на здоровье и страдай, если нравится. Только я не тот «клин», которым это выбивают. Я очень себя люблю и уважаю, потому не могу согласиться на такую роль. Уж извини.