Пламя над бездной - Вернор Виндж

– Джа, – произнесла она, стараясь как можно лучше выговорить этот звук, – будет жить?

Шрамозадый провел по телу тремя носами, мягко нажимая на раны. Джа дергался и посвистывал, но был неподвижен, когда Шрамозадый надавливал на его задние ноги.

– Не знаю. Почти вся эта кровь – просто пятна, скорее всего от других элементов. Но у него сломан позвоночник. Даже если этот фрагмент выживет, пользоваться он сможет только двумя ногами.

Джоанна задумалась, пытаясь представить себе эту перспективу с точки зрения народа стай. И ей она не понравилась. Пусть это не имело смысла, но для нее «Джа» был по-прежнему Описателем. Для Шрамозадого это был просто фрагмент, орган свежего трупа. И еще поврежденный. Она посмотрела на Шрамозадого, на его большой элемент, на убийцу.

– И что ваш народ делает с такими… остатками?

Три его головы повернулись к ней, и она увидела, как вздыбилась шерсть на его шеях. Его синтетический голос прозвучал высоким стаккато.

– Описатель был хорошим другом. Мы могли бы построить для него двухколесную тележку, чтобы Джа мог возить на ней свой задний конец. Труднее всего будет найти для него стаю. Ты знаешь, что мы ищем сейчас другие фрагменты, может быть, что-нибудь соберем. Если нет… ладно, у меня только четыре элемента. Попробую его в себя встроить. – Пока он говорил, одна из его голов гладила раненого элемента. – Только я не уверен, что это выйдет. Описатель был личностью с безалаберной душой, никак не пилигримом. И такой, как есть, я ему никак не подойду.

Джоанна плюхнулась назад. В конце концов, Шрамозадый не отвечает за все, что во вселенной неправильно.

– У Резчицы отличные составители. Может быть, найдется что-то подходящее. Но ты пойми… для взрослого элемента очень трудно влиться в стаю, особенно для не-говорителей. Отдельные элементы, такие, как Джа, часто умирают по собственной воле – просто перестают есть. А иногда… ты сходи как-нибудь в гавань, посмотри на рабочих. Там есть большие стаи, но у них разум идиотов. Они даже не могут держаться вместе: малейшая трудность – и они разбегаются в разные стороны. Так кончаются неудачные попытки восстановления стай.

Голос Шрамозадого переходил от одного элемента к другому и наконец затих. Все его головы повернулись к Джа. Раненый элемент закрыл глаза. Спит? Он все еще дышал, но теперь чуть при этом булькал.

Джоанна посмотрела на дверь, ведущую на чердак. Резчица выставила оттуда одну голову. Перевернутое лицо смотрело на Джоанну. В другое время это могло показаться комичным.

– Если не случится чуда, то Описатель сегодня умер. Пойми это, Джоанна. Но если фрагмент выживет, пусть и не надолго, мы, быть может, найдем убийцу.

– Как, он же не может общаться?

– Да, но показать нам он сможет. Я велела солдатам Хранителя проследить, чтобы персонал находился в своих квартирах. Когда Джа успокоится, мы проведем перед ним каждую стаю замка. Фрагмент наверняка помнит, что случилось с Описателем, и хочет нам это сказать. Если среди убийц был кто-то из наших стай, он ее узнает.

– И поднимет шум.

Как собака.

– Верно. Так что сейчас главное – обеспечить ему защиту… и надеяться, что наши доктора его спасут.

Остальные части Описателя нашли через пару часов на башне старой стены. Хранитель заявил, что, по всей видимости, стая или две вышли из лесу и залезли на башню, возможно, в попытке проследить за площадками замка. Это был признак непрофессиональной и ненужной попытки: ничего с этой башни не разглядишь даже в ясный день. Но для Описателя это оказалось фатальным невезением. Очевидно, он застал лазутчиков врасплох. Пятеро его элементов были кто застрелен, кто зарублен, кто обезглавлен. Шестой – Джа – сломал себе спину об каменную кладку фундамента. Джоанна поднялась на эту башню на следующий день. Даже с земли были видны коричневые пятна на парапете. Джоанна была рада, что не может залезть наверх.

Джа умер ночью, хотя и не от дальнейших действий противника – он все это время был под защитой Хранителя.

Несколько дней Джоанна была очень неразговорчива, а по ночам немного плакала. Черт бы побрал ихнее «врачевание». Они могли распознать сломанную спину, но скрытые повреждения, внутреннее кровотечение – в этом они вообще ничего не понимали. Да, Резчица прославилась своей теорией о том, что сердце перекачивает кровь по всему телу. Дай ей еще тысячу лет – может, она и стала бы из мясника хирургом!

Одно время Джоанна ненавидела их всех: Шрамозадого – по старым причинам, Резчицу – за невежество, Хранителя – за то, что подпустил свежевателей так близко к замку… а Джоанну Олсндот – за то, что оттолкнула Описателя, когда тот старался быть ее другом.

Что бы сказал сейчас Описатель? Он хотел, чтобы она им доверяла. Он говорил, что Шрамозадый и прочие – хороший народ. И однажды вечером, примерно через неделю, Джоанна пришла к миру с самой собой. Она лежала на своем матрасе под тяжелым и теплым покрывалом. В янтарном свете мерцали узоры на стенах.

«Ладно, Описатель. Для тебя… я буду им доверять».

20

О первых днях после смерти, когда кончалась боль Старика, Фам Нювен почти ничего не помнил. Призрачные фигуры, безымянные слова. Кто-то сказал, что его сохраняли живым в корабельном хирурге. Ничего этого он не помнил. Почему они сохраняли дыхание в теле – черт их знает. Наконец стали возвращаться животные рефлексы. Тело стало дышать самостоятельно. Открылись глаза. Мозг не поврежден, сказала эта Зеленый Стебель (?), полное восстановление. Оболочка, которая была когда-то живым существом, не возразила.

Человек, который остался от Фама Нювена, много времени проводил на мостике «Внеполосного». Корабль напоминал ему большого жука-мокрицу. Такие жуки кишели в соломе, которая покрывала полы Большого Зала в отцовском замке на Канберре. Ребятишки любили с ними играть. У жуков не было настоящих ног, а только пушистые шипы, торчащие из хитиновой груди. Как этого жука ни переворачивай, эти шипы-антенны возвращали жука на курс, и тот полз себе дальше, не обращая внимания, что ползет брюхом кверху. И шипы гипердвигателей «Внеполосного» очень были похожи на шипы жука-мокрицы, хотя и не так резко выраженные. И само тело его тоже было жирное и скользкое, чуть суженное в середине.

Итак, Фам Нювен оказался внутри мокрицы. Вполне подходящее место для мертвеца.

Сейчас он сидел на мостике. Женщина часто его сюда приводила; кажется, она понимала, как это его интересует. Стены были дисплеями, и гораздо лучшими, чем он видал на своих торговых кораблях. Когда на окна подавались изображения с внешних камер корабля, вид был не хуже, чем с мостика любого корабля Кенг Хо.

Это было как изображение, продиктованное разнузданной фантазией, или как графическая имитация. Если долго сидеть, можно было заметить, как звезды движутся в небе на самом деле. Корабль шел со скоростью десять гиперпрыжков в секунду: прыжок, пересчет и снова прыжок. В этой зоне Края корабль делал одну сотую светового года на каждом прыжке – можно и больше, но тогда резко возрастет время пересчета. При десяти прыжках в секунду получалось больше тридцати световых лет в час. Сами прыжки органами чувств человека не воспринимались, а в интервале между ними корабль находился в свободном полете с той же собственной скоростью, с которой уходил с Ретрансляторов. Поэтому не ощущался допплеровский сдвиг, свойственный полету на релятивистских скоростях; звезды видны были ясно, как ночью в пустыне или при полете с малой скоростью. За полчаса Фам Нювен улетел дальше, чем мог бы улететь за столетие на корабле Кенг Хо.

Однажды на мостике появилась Зеленый Стебель и стала менять изображения в окнах. Как всегда, она говорила что-то Фаму Нювену, будто он был полноценной личностью, способной слушать.

– Видишь? Вот окно в центре – это гиперкарта пройденного нами региона. – Зеленый Стебель повела щупальцем над кнопками. На других стенах появились многоцветные картинки. – А это такие же карты для пяти пунктов на нашем маршруте.

Слова эти шумели в ушах Фама Нювена; они были понятны, но интереса не вызывали. Наездница замолчала, потом опять заговорила с каким-то напором, похожим на бесполезную настойчивость этой женщины, Равны.

– Когда корабли делают прыжки… когда возвращаются, случается гиперволновый всплеск. Я проверяю, нет ли за нами преследования.

Цвета плыли по окнам вокруг всей комнаты, даже перед глазами Фама Нювена. Были только плавные переходы – ни выделяющихся пятен, ни линейных структур.

– Знаю, знаю, – продолжала Зеленый Стебель, отвечая за своего собеседника. – Анализаторы корабля все еще пережевывают данные. Но если бы кто-нибудь подошел к нам ближе ста световых лет, мы бы его заметили. А если преследователь будет дальше… что ж, может быть, он заметит нас.

И не важно. Фам почти отключился от этого вопроса. Но не было звезд, на которые можно глядеть, и он стал смотреть на цвета и думать об этой проблеме. Думать. Шутка: никто здесь никогда ни о чем по-настоящему не думал. Возможно, при крушении Ретрансляторов спасся десяток тысяч кораблей. Скорее всего Противник не произвел инвентаризацию отбывших. Атака на Ретрансляторы – это было лишь мелкое приложении к операции по ликвидации Старика. Почти наверняка «Внеполосный» сбежал незамеченным. Зачем Противнику беспокоиться о тех воспоминаниях Старика, которые могли остаться скрытыми? Зачем ему думать, куда может направляться их кораблик?