Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера) - Виталий Чечило
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С началом перестройки ПСО потеряло своё зловещее предназначение — быть на службе армейского правопорядка. В начале 90-х его расформировали, всех отвезли в общий дурдом в Кзыл-Орду.
— Что? Ни хуя себе дурной — от армии хочет закосить? Пусть служит!
В казахском дурдоме народ перестал чудить.
Полевой банк Министерства обороны
Финансовый аппарат части состоял из трёх человек: начфина, бухгалтера и казначея. В отличие от гражданского кассира, последний имел право не только выдавать деньги, но и давать в долг до получки. Он же закрывал денежный ящик полка, хранившийся обычно возле боевого знамени части.
Мои «хлопцы», два автоматчика, сопровождали и полкового кассира. Ездили километров за пятьдесят и возили значительные суммы: на двести человек, в среднем, по четыреста рублей. Я их инструктировал по-своему:
— Видите прапорщика? Это кассир. Не дай Бог возникнет соблазн урыть с мешком. Я из-под земли найду! С секретным документом будете убегать на финскую границу. Года за полтора дойдете…
Начальник штаба ужасался:
— Чему ты их инструктируешь?
Кассир как-то признался:
— Я сначала боялся с ними ездить.
Потом он уже в Джусалы заезжал — пива попить, а тех хлопцев оставлял сторожить мешок.
«Восточное отделение Госбанка» находилось на 32-1 площадке и обслуживало потребности десятка окрестных площадок. В одной комнате кабинет начальника, в другой — бухгалтерия, в третьей — за железной решеткой мешки и ящики с деньгами. В нормальных банках их хранили в сейфах, из Госбанка они поступали в мешках, но мышей-то все боятся. Ушлые прапорщики-финансисты приспособились складывать их в подходящие железные ящики из-под н/з, ЗиПа, патронов. Неприкосновенный запас денежных средств хранился в специальных, как-будто литых из железа ящиках.
В каждом ящике, под красной мастичной пломбой с изображением герба СССР и надписью «Госбанк СССР», — миллион.
Деньги предназначались на случай войны, если эта часть страны будет отрезана. Их запаса должно было хватить на несколько лет.
Попасть в этот «гохран» никаких проблем не составляло. Товарищ водил меня посмотреть на деньги.
Оказалось, что миллиард украсть нельзя. Это полтора километра сотенных бумажек, два вагона денег. А миллион — легко. Небольшая куча денег, пол-мешка сотенных, одному человеку унести — нечего делать. Отправка старых купюр в Москву составляла проблему. Учёт был строгий, поэтому воровали по-другому.
Я видел пачки десяток с номерами, идущими подряд. При выдаче несколько таких пачек смешивали. Как объяснял мне один сведущий человек:
— Это не номера, а госшифр. Чем выше достоинство купюры, тем он сложнее: какая республика, когда, кому.
По нему можно, например, определить, что эта сторублевка должна обращаться на Дальнем Востоке, а не в Белоруссии.
В банке была машинка для обертывания денег в пачки. Работала на ней женщина. Она наловчилась «старым кассирским трюком» выкручивать из пачек рубли и трешки. Сгибала пачку вдвое, двумя спичками скручивала наружную купюру в трубочку и вытаскивала. В день у неё выходило по десятке. При получении денег мы обычно не разрывали пачки с рублями и трёшками, а пятерки выкручивать она боялась. Уличили её поздно.
Командир части имел право списывать каждый месяц энную сумму денег, в пределах 600–700 рублей. Деньги на его счет — Вид 1 — поступали с доходов подсобного хозяйства и с экономии, чаще всего на получении чёрного хлеба — солдаты его не ели. Также со сдачи металлолома и драгметаллов. Этого добра у нас, ракетчиков, хватало. Из этих денег закупали товары соцкультбыта, цветные телевизоры, холодильники, финские обои, ковровые дорожки. Если деньги по Виду 1 до конца года не использовались, их сдавали государству. То есть военные финансисты стимулировали воровство: если не воруешь — отдай. Потом начиналось фиктивное списание. «В результате неграмотной эксплуатации» нерадивый солдат «сжигал» холодильник и начальник тыла вез его любовнице. Как-то купили палас в музей боевой славы. Дорожку «в результате неправильной эксплуатации»… сожгли — уронили паяльную лампу.
Ротным также перепадало, можно было взять телевизор из казармы домой и смотреть. Потом, если придерутся, отдать. Обычно командир полка в порчу не верил, а требовал показать вещь.
Начфин полка гордился тем, что никогда не считал на калькуляторе, только на счетах. Когда появились первые, от сети, все сбегались посмотреть, как циферки в окошечках скачут. Считают, а тут электроэнергию отключают. Начинают заново. В советских калькуляторах не было памяти.
Один офицер привез из командировки ресторанный счет и, полый ухарства, подшил его к отчету. На что начфин сказал:
— Хорошо, ты у меня будешь зарплату юбилейными рублями получать.
И выдал ему за два месяца мешок денег. А надо сказать, что и сам начфин не знал, куда деть эти рубли. Металлические деньги банк не принимал, только магазины, как сдачу. Вот и кружили они по гарнизону, пока не подвернулся случай. Наш несчастный подался было в военторг, но там об этом мешке денег (почти тысяча монет!) и слышать не хотели, сами только избавились. Ходил и к начальнику политотдела. Тот было пытался усовестить начфина, но он был непреклонен:
— Зарплату я ему выдал, как положено, советскими дензнаками.
Этим и закончилось.
Как-то начфин Колесников, после беспробудного пьянства ворвался к командиру полка с криком:
— И ты крокодил….
Обычно они все тихие. Кто знал, что этот морально разлагается. Командир полка Валерий Бобровский, видный мужчина, за «крокодила» обиделся:
— Что я ему, Дьячков что ли?
В пятницу сидишь на читке приказа, а начфина дерут, как помойного кота. В армии виноват тот, кто виноват.
Начальство
Начальник штаба Яновский был до такой дурак, что установил в полку громкую селекторную связь. Когда начинал «вещать»:
— Говорит полковник Яновский…
Все дружно кричали в ответ:
— Засунь себе голову в задницу!
Определить кто, не представлялось возможным, на связи одновременно находилось точек сорок. Потом усовершенствовали тактику, начали подносить микрофоны ко рту и к динамику — это превратилось в пытку. Стоит подполковник и дрочит микрофон:
Яновский: Направьте людей в автопарк!
Ответ: Уву-уву-уву-уву!
Яновский: Что? Не слышу!
Ответ: Уву-уву-уву!
Яновский: Уберите микрофон от динамика! Я сейчас прийду и разберусь!
Ответ: хрюканье (потянули микрофоном по магниту).
Яновский: Дневальный! Ты меня слышишь? Позови начальника группы к микрофону.
Ответ: Уву-уву-уву!
Конец связи: начальник группы спокойно ушел, люди занимаются своими делами. Если на совещании спросят, почему не дал людей:
— А кто мне говорил? Я же не связист. Я ничего не слышал.
Когда связисты приходят налаживать, их выбивают взашей.
— Да я связист…
— Знаем мы таких связистов, во второй роте телефоны пропали.
А солдату только того и надо, чтобы не работать. Пришел, доложил:
— Меня выгнали.
Однако Яновский так верил в технический прогресс, что пытался и дальше командовать по селектору. Разве в полку такое проходит. Там не у-у-у, а врываться в казарму с дубьем и ёбом. Как Фитисов.
— Стоять! Строиться! Десять человек в автопарк! Ты старший! О выполнении приказания доложить мне лично!
Тут уже хер отвертишься и желательно ловить на втором этаже, чтобы в окна не повыпрыгивали. А то у-у-у… Яновский действительно был несусветный дурак. Он никогда не командовал подразделением, был инженером из «блатных». Сидит в кабинете, выглянет в окно, увидит дневального:
— Какого ты хуя стоишь, а не работаешь?
Плюнет или кинет окурок прицельно, если попадет — подпрыгивает от радости.
Он же имел привычку строить на плацу полк перед сеансом и считать личный состав по головам, как в «зоне». Солдаты в задних шеренгах перебегали с места на место, полковник сбивался со счета.
— Никто никуда не переходит, дистанцию держать!
Подполковник Власенков, замкомандира части, был хороший мужик, его любили, что было редкостью. Пострадал за свою несообразительность, стар был очень, да и спирта много хлебнул за свою жизнь.
Замкомандующего РВСН генерал-полковник Яшин прибыл курировать куски. Вышел на плац зимой, одетый по-рабочему, в генеральском бушлате на меху, но без погон, в каракулевой папахе и бурках, породистый, холеный. Полк выстроился на плацу. Власенков в солдатских валенках, на два размера больше, затрапезной шапке, куцей шинелишке (он вообще приземистый был), пошел рапортовать. Никогда не забуду эту картину. По привычке подошел к командиру полка. Тот:
— Да не мне докладывайте, а генералу!
Власенков оглянулся. Не видя привычных погон и лампасов, спрашивает у Карпенко:
