Бальзак без маски - Пьер Сиприо

Либеральная пресса выдвинула разумное предложение: следует наказать тех, кто проповедует воровство, убийства, грабежи, но не стоит мешать гражданам высказывать свои убеждения из опасения, что один из них станет проповедовать воровство и убийства. Невозможно запретить человеку прогуливаться из страха, что он может зайти в чужой дом.

Французская Академия направила королю «нижайшее прошение», но тот отказался его принять. Правительство упрекало Академию в «узурпации власти». Три академика были сняты со своих постов.

Очень скоро цензура стала не только неэффективной, но, напротив, начала содействовать успеху левых сил, одержавших победу на частичных выборах. Рабочие типографий провели манифестацию. Палата депутатов была распущена. Правительство созвало избирательные коллегии. В то же время министерство Виллеля, ликвидировавшего цензуру на время проведения избирательной кампании, накликало на себя проклятия. Карл X назвал результаты выборов «чудовищными». Из 7804 избирателей Парижа 6690 проголосовали против правительства. 5 декабря 1827 года Виллель вынужден был сдать дела Жюлю де Полиньяку.

Когда Бальзак решил стать типографом, а затем, 1 июля 1826 года, книгоиздателем, он принял твердое решение больше никогда не писать романов: «читатели представили убедительные доказательства моей посредственности». И тем не менее не смог сдержать своего «писательского зуда» и помещал статьи в выходящих в его типографии газетах, даже в «Маль-Пост журналь дэ виль э дэ кампань», рекламной газете, предназначенной для коммивояжеров и сообщающей адреса гостиниц и ресторанов.

Бальзак открыл свою типографию на улице Висконти, напротив Школы изящных искусств. Он поместил ее на первом этаже старого ветхого дома. Из оконных рам были выбиты стекла, потолки исписаны различными надписями, во всех углах валялись обрывки бумаги и мусор, зато посреди всей этой неустроенности красовались прессы последней модели, «ненасытные современные прессы», заправленные полным комплектом шрифтов; вдоль стен гордо сдвигали ряды только что вышедшие в свет книги; в дальнем конце помещения виднелась дверь в кабинет Бальзака.

Когда Бальзак принялся за издательское дело, он руководствовался определенными идеями и строгими требованиями. Он отнюдь не считал, что допустил непоправимую ошибку, вступив на скользкую стезю. Он не торговался, не расхваливал свой товар, не искал покровителей. Ведь все это пустая трата драгоценного времени.

Примечательно, что никто из членов семьи, и даже из окружения Бернара-Франсуа, который сам был наделен житейской хваткой, а также друзей супругов де Берни, поддерживавших знакомство с влиятельными людьми, не предостерег Бальзака.

Будучи владельцем шрифтолитейного предприятия (а этой технологии было уготовано долгое существование)[17], Бальзак не преминул проявить свою литературную компетентность. Он взял на себя смелость издавать высокохудожественную литературу, только те произведения, которые нравились ему самому. Он выпустил в свет «Романтические анналы», избранные сочинения современных авторов, написанные в 1827–1828 годах; настоятельно просил у Виктора Гюго новых романов, напечатал неизвестные прежде произведения Мериме; еще раз выпустил в свет 3-е издание «Сен-Мара» де Виньи. Альфред де Виньи часто вспоминал об «очень грязном, очень тощем, очень болтливом молодом человеке, который то и дело сбивался с мысли и брызгал слюной, поскольку в его слишком слюнявом рту не хватало всех верхних зубов».

Бальзак стал выпускать серию «карманных книг»: он издавал произведения классиков в таком формате, чтобы они легко помещались в кармане. Не взирая на цензуру, он переиздал «Избранные сочинения» Парни, «Развалины» Вольней, «Современные сцены» виконтессы де Шамийи.

Многие выдающиеся личности, жившие во времена Революции и Империи, оставили свои воспоминания. Бальзак отправился на поиски мемуаров Буйе, Барбару, госпожи Роллан. Он искал в библиотеках, перелистывал «Собрание воспоминаний, относящихся к Французской революции» и «Победы и завоевания Империи», откуда, кстати, вполне мог почерпнуть историю полковника Шабера.

Бальзак вспоминал, что в 1822–1824 годах он был Скрибонием. Вымышленный персонаж под именем Скрибония появился впервые в 1827 году в «Неизвестных мучениках». Скрибония вовсю эксплуатировал «некий с иголочки одетый местный Дон Жуан». Вне всякого сомнения, речь идет о Рессоне. Рессон заказывал Бальзаку всевозможные «кодексы»: «Кодекс утреннего туалета», «Искусство завязывать галстук», «Искусство держать себя в светском обществе». Работа над забавно-игривыми кодексами, которые пользовались огромной популярностью у тех, кто хотел добиться признания в обществе, развила у Бальзака чувство наблюдательности и вызвала определенное уважение к личностям, делающим все от них зависящее для того, чтобы не сгореть со стыда за свое поведение. Бальзак переиздал эти практические пособия, прозванные «Трактатами», добавив к ним книги «Невозделанная земля слуг» и «Кодекс французского права». Он не пренебрегал и буклетами, в частности, напечатав буклет под названием «Противослизистые пилюли для долгой жизни». Бальзак брал из Королевской библиотеки книги: «Путешествие в Японию» Тунбери, «Заметки о французском государстве в эпоху царствования Карла IX», «Мемуары» Конде, «Всеобщую историю» Жака де Ту и многие другие.

Бальзак нес финансовую ответственность за свое предприятие, при том, что абсолютно ничего не смыслил в счетах-фактурах, гроссбухах и балансовых отчетах. Еще менее он был сведущ в окончательной выверке счетов, полностью доверяя друзьям-поверенным, которые позволяли ему очень вольно обращаться с мифическими доходами. Впрочем, если советчики начинали поучать Бальзака, он обзывал их «проклятым отродьем», не обращая никакого внимания на то, что они говорили.

Книгопечатание представляло собой одновременно и индустрию, которая включала в себя производство, редакцию и службу распространения готовой продукции. Оно требовало значительных материальных затрат. Поставщики желали получить деньги немедленно, а заказчики, наоборот, стремились выпросить отсрочку. Как установил Рене Гиз, Бальзак был вынужден просить у одного из банкиров (возможно, у Лаффита) векселя на сумму в 30 или 40 тысяч франков, иными словами, взять ссуду в ожидании будущей прибыли. В те годы банки, во всяком случае французские, испытывали большие трудности, обслуживая уже давно заключенные и удачные сделки. Поэтому они ни за что не хотели иметь дело с начинающими и требующими финансовой поддержки предприятиями. «У меня создалось впечатление, что банки увиливают от своих прямых обязанностей», — скажет по этому поводу Цезарь Биротто.