Воевода заморских земель - Андрей Посняков

— Шошчицаль говорит — там наш Ваня, — показал на громаду теокалли Гришаня.

Они с Олегом Иванычем стояли на украшенной цветами дворцовой террасе, любуясь — стороннему наблюдателю могло показаться именно так — величественной панорамой города. На самом же деле почти ничего от подобных чувств, охвативших пленных новгородцев в первые дни, уже не осталось. Теночтитлан был для них сейчас — город-враг, город жестоких воинов, город жестоких богов, жаждущих человеческой крови — их крови, крови Вани, крови всех жителей Ново-Михайловского посада! Не утопающие в садах улицы видели сейчас пленники, не великолепные дворцы и храмы, не блистающие воды каналов, а огромные каменные кольца — кольца змеи с отвратительно разинутой пастью. Из пасти этой, из пасти города Теночтитлана, остро смердело кровью.

— Мы должны выбраться, Гриша, — положив руку на плечо другу, тихо сказал Олег Иваныч. — И забрать с собой Ваню. А дальше…

— А что — дальше? — тяжело вздохнул старший дьяк. — Ты только посмотри, Олег Иваныч, какая силища у этих проклятых теночков! Ну, выберемся мы, а потом? Представляешь, толпы демонов навалятся на посад? Их же множество — не помогут никакие пушки, и хорошо, если многим жителям удастся погибнуть в битве, потому что с пленными… ты сам знаешь, что будет! Ух, злобные мерзкие созданья!

Олег Иваныч покачал головой, вглядываясь в мерцающие за городскими кварталами воды озера Тескоко, в белый песок дамбы, в рыжеватые горы на горизонте:

— Нет, Гриша, не прав ты насчет силищи. Сколько врагов у теночков? То-то. Да и у правителя — он, кстати, по-моему, неплохой мужик — недоброжелателей хватает. Что же касается злобности… Что, Шошчицаль — особо злобная?

Гриша покраснел.

— Она хорошая, — тихо произнес он. — А остальные? Эти уроды жрецы — Таштетль, Асотль, прочие… Кажется, и нет во дворце, кроме Шошчицаль, ни единого доброго человека. Правда, этот наш парень, Майотлак, тоже вроде не злой, хоть и жрец. Тлакуил.

— Кто?

— Тлакуил, — повторил Гриша. — «Книжник», по-ихнему. Вчера мне про свой народ рассказывал — ты спал уже. Половину по-русски, половину по-ацтекски, ну, я ж немножко уже понимаю науйя. Язык простой. — Гриша усмехнулся. — Много народишку на нем говорит, только каждый чуть по-своему. Однако понять можно. Так, Майотлак рассказывал, как город зачинался. Они же не всегда здесь, в Анауаке, были, эти теночки. Жили когда-то давно на севере, в местечке Ацтлан, потому и — ацтеки. Воевали. Вышибли их враги из Ацтлана, вот они и пошли странствовать. Князь их звался Меши — потому и народ ацтлана — ацтеков еще так же называют мешика или мехико. Вот и Теноч — кажется, у них и такой князь был — потому и — теночки. Теночки, мешика, ацтеки — это все разные прозвища одного и того же народа. Они бежали под ударами врагов — бродили-бродили по всему Анауаку, а им знак должен был быть, главным богом Уицилапочтли обещанный. Орел, мол, змеюку клюющий, где на пейотль усядется — ну, ты пейотль знаешь, такой, с колючками — вот, где орел со змеюкой на него сядет — там и быть городу. Вот скитались, скитались — увидели-таки, что ждали, орла на пейотле. Тут и выстроили городок, сначала маленький, потом побольше.

Григорий потянулся, зевнув.

— Зря ты вчера спал, мы с Майотлаком до утра проболтали, ученейший человек, говорит, тут таких, как он, много. Кто звезды смотрит, кто книжицы пишет. Видал я их книжицы, вот умора! — Гришаня хмыкнул. — Не слова, не буквицы — одни рисунки. А слова по ним Майотлак произносит точно, ни разу не сбился — и каждый, говорит, так же читать будет. Рисунками, да из уст в уста былины свои передают, как у нас до сих пор калики перехожие. А вообще — интересно. Про звездное небо столько знают — я того не ведаю, и, пожалуй, мало кто даже у нас в Новгороде, не говоря уж о Москве и прочих.

Олег Иваныч слушал Гришу вполуха, погруженный в свои мысли, однако отметил, что его приятель был крайне непоследовательным в своем отношении к ацтекам. С одной стороны — «злобные омерзительные идолопоклонники», с другой — «книжники и звездочеты». Вот и пойми его. Впрочем, Олег Иваныч и сам ацтеков до конца еще не понял. Трудно было понять. Великолепные сады, огромный красивейший город — и отсутствие колеса, повозок, даже домашних животных, кроме индюков и маленьких вкусных собачек. А эта странная фраза — «без человеческой крови погаснет солнце»! Как можно в эту чушь верить? Да мало того, что верить — убивать себе подобных, да и самим с радостью и спокойным сердцем идти на смерть на жертвеннике какого-нибудь храма! Трудно было понять ацтеков, трудно. Не только ему, но и Грише, судя по всему, тоже, хоть и вошкался он с красавицей Шошчицаль. Сам он, Олег Иваныч Завойский, человек, родившийся в двадцатом веке, в принципе, довольно легко принял и понял средневековых людей, новгородцев, да и не только их. Впрочем, наверное, это время, конец пятнадцатого века, вряд ли можно было считать таким уж кондовым Средневековьем — люди уже стремились к удобствам жизни, все чаще говорили «я» вместо «мы», а многие — купцы, некоторые бояре, ремесленники — вели себя почти точно так же, как бывшие современники Олега Иваныча. Ну, отличались, конечно… но так, самую малость. В судьбу истово верили, в предопределение, в незыблемость устоев. В последнее, правда, далеко не все…

А вот эти… Народы науйя. Насколько они были далеки от Олега Иваныча, настолько же — и от Гриши, человека пятнадцатого столетия. Непонятные были ацтеки, словно древние египтяне. Да, может быть, именно древний египтянин или, скажем, житель Вавилона принял бы ацтеков за своих! Ведь все то же. Те же владыки, города-государства, жрецы. Та же клановость и мелочная регламентация жизни.

— Так что тебе рассказала Шошчицаль о Ване? — сменил тему Олег Иваныч.

Гриша улыбнулся:

— Хвастала, что узнала точно — в храме Уицилапочтли наш Ванюша.

— Это во-он в той громадине? — Олег Иваныч присвистнул. — Высоковато забираться будет.

— Не, не в самом храме, — помотал головой Гришаня. — Шошчицаль говорила, там, у храмов, пристройки есть, целый город. Вот в одной из таких и томится Ваня. Шошчицаль обещала показать.

— Показать? — изумился Олег Иваныч. — Да нас же с тобой из дворца не выпустят! Впрочем, охрану убрать дело плевое…

— Выпустят, — усмехнулся Гриша. — Завтра у них тут какой-то праздник. Веселиться все будут, октли пить — опьянение до «двух сотен кроликов». Лично разрешено самим князем Ашаякатлем и главным жрецом.

Били бубны, вопили свирели, облаченные в разноцветные одежды танцовщики плясали на главной площади в честь бога Шочипилли — веселого покровителя цветов. Сам владыка Ашаякатль, великий тлатоани теночков, приветствовал танцующих, стоя на ступеньках длинной лестницы теокалли в окружении воинов и жрецов. Почетным пленникам — Олегу Иванычу и Грише было милостиво разрешено посмотреть на праздник. Вместе с Майотлаком они разместились справа от подножия теокалли, ближе к круглой башне Кецалькоатля и вместе со многими горожанами лицезрели красочное зрелище. Все двадцать городских общин — кальпулли — выставили на праздник цветов отряды танцовщиков и музыкантов, как профессионалов, так и любителей из числа молодых воинов и простых общинников-масеуалли. Повелитель цветов Шочипилли был близок Луне и «лунным» людям, коими считали себя певцы, музыканты, танцоры, а также игроки в священную игру в мяч. Вот они шли сейчас, извиваясь в танце, подпрыгивали, переворачиваясь через голову и горланя песни, — видно было, им очень нравился праздник, как нравился сам веселый бог Шочипилли, покровитель цветов. Цветы и так-то были в Теночтитлане повсюду, а уж в такой день — и говорить нечего. Цветы сияли вокруг, словно драгоценные камни, вплетенные в прически знати, ожерельями висели на шеях простолюдинов: огненно-красные, ярко-оранжевые, синие, пурпурные, небесно-голубые. Некоторые танцующие девушки, казалось, были одеты только в цветы, да что «казалось» — так оно и было. Правитель Ашаякатль улыбался народу, его седеющая голова была украшена длинными зелеными перьями — перьями кецаля, кои разрешалось носить только самой высшей знати — пилли. Все окружение тлатоани сверкало подобными перьями, словно изумрудами: Асотль, главный жрец Уицилапочтли, военачальник Тисок, несколько важных сановников, среди них — даже старый Тлакаелель — самый уважаемый советник тлатоани, о котором Олег Иваныч слышал много хорошего от Майотлака, но вот до сих пор никогда не видел. Позади вельмож, кажется, мелькнуло знакомое личико Шошчицаль. Интересно, не подведет ли она сегодня?

Под гром барабанов танцующая процессия прошествовала мимо громадной пирамиды теокалли и, приветствуемая правителем, вельможами и жрецами, по широкой улице направилась к тиангису — огромному рынку, что располагался на площади Тлателолько. Участников празднества на рынке ждали большие кувшины с октли. Пей, народ! Пей, гуляй, веселись в честь жизнерадостного бога. Вечером ему принесут жертвы — пару красивых юношей и девушек из народа отоми. Пусть и они войдут в небесный храм бога, благоговея перед его красотою. Наряду с этим ожидалось и жертвоприношение Уицилапочтли — цветы цветами, но и племенное божество забывать негоже. По той же причине готовили жертвенные ножи и жрецы бога влаги Тлалока — какие же цветы без дождя? Готовили жертвенники и жрецы богини плодородия и матери всех богов Коатликуэ, и жрецы маиса Сентеотля, и жрецы богини цветов Шочикецаль, и многие другие жрецы, и даже жрецы пьяного бога Октли — Два Кролика плотоядно протирали золотые сосуды для сердец, вырванных из груди жертв. Они не были жестоки, нет! Просто весь народ теночков свято верил, что без человеческой крови погаснет, остановится солнце и наступит конец света. И жрецы, и простые люди делали все, чтобы этого не случилось, почитая за великую честь смерть на жертвенном камне.