«Если», 2008 № 02 - Журнал «Если»

Было, конечно, весьма неприятно — опаздывать туда, где он сейчас был очень нужен. Однако, по соображениям Симона, плохая погода должна была закончиться так же внезапно, как и началась. По сути дела, это был шквал — только не в море, а над открытой, почти ровной, лишь слегка бугрящейся поверхностью, участком степи, как-то затесавшимся между двумя мощными лесными массивами.

Приземлиться удалось — учитывая неблагоприятную обстановку — почти идеально. Во всяком случае, платформа при снижении не пострадала, да и Симон отделался лишь парой ссадин. Правда, в момент касания раздался звук, какого Симон не ждал: не громкий удар при посадке платформы на грунт, но лязг от удара металла о металл. Это очень не понравилось инженеру, поскольку, скорее всего, означало, что платформа сама себе причинила вред: никакого другого металла здесь быть просто не могло.

Симон без размышлений заякорил платформу — на случай, если ветер дойдет до ураганного и захочет снова поиграть с интересной игрушкой. Потом соскочил с нее, чтобы осмотреть свой транспорт снаружи и убедиться в том, что никаких серьезных повреждений машина не получила и будет в состоянии продолжать свой путь. Инженер хотел найти источник металлического звука.

Однако искать его не пришлось: источник был тут, прямо перед глазами. Симон едва не наступил на него, спрыгивая с платформы.

Инженер нагнулся, чтобы как следует разглядеть находку. Он старался держаться спиной к ветру, чтобы поднятый воздушным потоком песок не попадал в глаза.

Он увидел кусок металла непонятного назначения, неправильной формы, производивший впечатление не обломка, но детали. Только неизвестно какой.

Не рассуждая, Симон нагнулся и попытался вытащить железяку из грунта. Не тут-то было! Тогда он опустился на колени и принялся раскапывать землю вокруг детали табельным кинжалом. Это было достаточно легко: грунт оказался песчаным, а никак не унимавшийся ветер пришел на помощь, выдувая из-под рук взрыхленную почву. Деталь обнажалась все больше, но никак не желала заканчиваться. Ямка достигла уже полуметра в глубину. И тогда кинжал, в очередной раз погрузившись в песок, наткнулся на нечто очень твердое. Камень? Нет, снова металл. Что-то плоское, лежащее наискось. Симон заработал еще быстрее. И наконец…

…произошло несколько событий, сыгравших немалую роль в дальнейшем.

Командующий отдал приказ, и уже собранные к той минуте атмосферные штурмовики, а точнее — их химическое боевое перо (иными словами, шестая часть боевого крыла), попросту же — тридцать шесть машин поднялись в воздух и устремились в направлении, в котором, как успели доложить антиграв-кикеры, располагались основные силы противника.

Когда перо находилось почти на полпути к цели, радары отметили, что слева, на расстоянии сорока километров, контркурсом движется примерно такое же количество самолетов. Того же типа: атмосферные штурмовики. Подобным курсом могли лететь только вражеские машины.

Об этом немедленно доложили командованию, закончив словами:

— Прикажете атаковать?

В ответ прозвучало:

— И не думайте. Выполняйте задание. Быстрее!

Прибавили скорость, пошли на форсаже. Обстановка в небе усложнялась: ветер наверху, исправно дувший от восьми часов, стал все более усиливаться, снося с курса. Это снижало скорость. Однако до цели оставалось все меньше. И вот командир пера скомандовал:

— Носители ДФ к бою!

Почти в ту же секунду прозвучали доклады о готовности.

— Атаковать цели согласно целеуказателям! Пуск!

И от каждой машины, а в пере, напоминаем, их было тридцать шесть, оторвались ракеты ДФ и ушли — каждая своим заранее определенным курсом.

Это была химическая атака. Но не на людей: такое Правилами запрещалось с давних времен. Целью атаки была всего лишь дефолиация лесного массива, в котором предполагался противник. Успех атаки — а деревья должны были сбросить листву за считанные минуты — позволял спутниковой разведке беспрепятственно увидеть противника и передать информацию огневым и мобильным перьям, давая им прекрасную возможность накрыть вражеских драконов огнем, а вслед за огневым валом — атаковать укрепления, давить и уничтожать живую силу и технику.

И действительно, перо, завершив атаку, еще только разворачивалось на обратный курс, когда внизу начался листопад.

Но противник внизу не дремал. Самолеты были, в свою очередь, атакованы огнем лазерных установок и стаями зрячих ракет. Пришлось отбиваться. Пошла карусель. Летчики использовали ракеты второй ступени: тактические, малозарядные. Каждая головка, срабатывая, уничтожала все вокруг себя в радиусе ста метров, никак не более: это ведь были штурмовики, а не бомбардировщики.

Но и по самолетам били не моченым горохом.

Уйти удалось одиннадцати машинам. И снова на полпути было замечено прохождение обратным курсом штурмовиков противника. Семь машин. А было их, когда летели туда, пятьдесят восемь, полный Дракон. Значит, встретили их еще серьезнее. Но и они, надо полагать, что-нибудь там натворили…

Похоже, внизу ветер был еще крепче, чем на высоте. Он разнес выпущенный дефолиант по более обширной площади, чем предполагалось, и сейчас внизу виднелись лишь голые стволы — и ковер из листьев, пока еще зеленый, но прямо на глазах желтеющий.

Штурмовики возвращались не по прямой, но по дуге, потому что прямой курс стал опасным: огневые силы противника начали дуэль, энергетические и гравибомбы мчались с обеих сторон, и оставаясь на прежнем курсе, можно было привлечь к себе внимание любой из них.

Кап Симон, стоя в вырытой им яме на открывшейся броневой плоскости, невольно поднял голову и проводил глазами пронесшиеся поверху с громким шорохом самолеты — одиннадцать машин. Точнее, десять и одну: последняя значительно отставала, заметно теряя и скорость, и высоту. Симон вздохнул и снова принялся расширять яму, уже более или менее понимая, что было у него под ногами и почему это следовало обязательно выкопать. Он уже решил, что как только определит границы броневой плиты, в которой нетрудно было угадать крышку башенного люка тяжелого танка, скорее всего, тоже «грави», — сразу же свяжется с командованием и попросит прислать парочку саперных машин. Они справились бы тут в два счета. Собственно, он уже пытался установить связь, но никак не мог пробиться: на всех частотах была какая-то каша из непонятных помех, сквозь которые еле пробивались сообщение за сообщением, шифром и клером, но с преимуществом первоочередности, и Симону никак не удавалось вклиниться в этот обмен. Вздохнув, он решил через полчаса попробовать еще разок.

Когда человеку нечего делать, он волей-неволей начинает думать — если у него еще сохранилась способность к такому времяпрепровождению. И мысли, бывает, приходят вдруг какие-то… нештатные.

И вот сейчас он вдруг стал думать о том, что всё, наблюдаемое им, похоже, укладывается в рамки некоей системы, на первый взгляд немыслимой, но если разобраться, внутренне совершенно непротиворечивой. А следовательно — возможной.

Ведь если допустить, что девственная планета, предоставленная самой себе, в конце концов самоорганизуется в единый организм, обладающий всем необходимым по количеству и качеству для…

Но тут ему пришлось отвлечься от теории.

Помешали вовсе не штурмовики, остатки атаковавшего пера; они инженера даже и не заметили, им было никак не До него. Потому что с той высоты, на какой удерживались сейчас десять машин, им уже стало заметно нечто другое, куда более важное.

А именно: полный гравитанковый коршун — клюв и оба крыла, сорок восемь перьев по три машины в каждом — мчался по степной перемычке, чтобы всей своей мощью обрушиться на танки противника, когда они еще только начнут вытягиваться из оголившегося леса на оперативный простор и их можно будет при этом бить на выбор, едва машина покажется на опушке. Зрелище неудержимой мощи очень понравилось пилотам штурмовиков.

Но они были еще только на подлете к клюву коршуна, когда вдруг началось то, во что никак не хотелось верить.

Известно, что гравитанки не опираются на поверхность, над которой движутся, мощность аграмоторов позволяет им сохранять просвет до метра. Движением управляют, конечно, киберпилоты — согласно заданной программе, люди берут в руки управление лишь непосредственно перед вступлением в бой. И поэтому совершенно непонятно было, почему и зачем весь коршун, начиная с машины клюва, командирской, вдруг стал по плавной глиссаде опускаться на грунт, вздымая целые песочные облака, а затем…

Нет, сперва и пилотам, и наблюдавшему с грунта Симону показалось, что это лишь обман зрения. Но песок быстро оседал, и пришлось признать, что…

— Циркуляцию над колонной! — скомандовал командир остатков пера и первым вошел в вираж, убавляя скорость до минимальной.