Черное дело - Алексей Атеев

Однажды в конце марта он, все-таки улучив момент, отправился в березовый колок, что находился неподалеку от детдома. Идти пришлось минут тридцать. На открытых местах снег уже почти растаял, но в тени между березами еще сохранились изрядные сугробы. Лес ожил. Кое-где из трещин на деревьях выступили капли березового сока.

С ночи они застыли и теперь, мутновато поблескивая в солнечных лучах, напоминали леденцы. Да и по вкусу были похожи на дешевые конфеты. Сережа отломил несколько сосулек и положил их в рот. Березовый лесок в свое время был изрядно прорежен. То тут, то там виднелись небольшие поляны с торчащими из-под снега трухлявыми пнями. Неожиданно мальчик уловил непонятный, но невероятно привлекательный запах. Он, совсем как зверь, повел носом, принюхался и понял, что столь замечательный запах исходит от довольно большого муравейника. Снег вокруг него полностью стаял, и муравьи, видимо только что очнувшиеся от зимней спячки, неуверенно ползали по своим владениям. Сережа подкрался к муравейнику так осторожно, словно тот мог куда-то удрать. Несколько минут он неподвижно стоял возле кучи, внимательно разглядывая снующих насекомых, затем нагнулся и положил ладонь на муравейник. Несколько рыжих муравьев заползли на руку и теперь, видимо, обдумывали, что делать дальше. Сережа ясно видел крошечные фасетки глаз, подрагивающие усики. Неожиданно для себя мальчик слизнул с руки почти всех насекомых. Рот наполнился пряной кислотой. Упоительный вкус!

Далее произошло и вовсе непонятное. Он разворошил кучу, сунул руку в самую ее середину, зачерпнул полную горсть сладостной кисловатой трухи и сунул себе в рот. При этом он издавал довольное урчание. И вдруг опомнился, выплюнул эту гадость и бегом помчался в детдом.

– Слушай, милок, – как-то спросила Сережу его повариха, – сколько тебе годков?

– Тринадцать, – отозвался он, – ты же знаешь.

– Да знаю, знаю… – промурлыкала она, – но, кажись, ты привираешь. Уж мне-то мог бы сказать правду.

– Какую правду?

– А такую! Думаешь, я не понимаю. Ховаешься ты, прячешься. Вот и выдаешь себя за малолетку. Неплохо придумал. А на первый взгляд ты действительно пацан. И лицо детское, и телосложение, но только на первый взгляд. Когда ты в одежде. А разнагишаешься, так мужик, чистый мужик.

– Да мне тринадцать, точно тринадцать, – возразил Сергей.

– Ну-ну, миленький, не кипятись… Тринадцать так тринадцать, – не стала возражать повариха. – Я же понимаю… Однако поверь, мужчин у меня имелось в достатке. И уж пацана от мужика я отличить могу. И не говори, что я у тебя первая. Не поверю. Ни в жисть не поверю. То, что ты оголодал малость, это было. По бабе оголодал. Но ты хват! Да еще какой.

– Сколько же мне, по-твоему, лет? – с интересом спросил Сережа.

– Семнадцать-восемнадцать, а то и больше. А что лицо… Посмотрел бы ты на себя, когда на мне скачешь. Тут тебе все сорок дать можно, а то и пятьдесят. Меняешься ты очень в такие минуты. Прямо не верилось, что такое бывает с человеком. Словно и не ты вовсе.

– А кто?

– Хмырь в кожаном пальто, – фыркнула она. – Я слышала, такое случается. Бывают люди, которые до старости могут выглядеть словно мальчишки. Тоже, конечно, меняются, но не так, как все. Вот и ты, видно, из таких. Ну, сознайся, я никому не скажу.

Но Сергею не в чем было сознаваться. И как ни пытала его повариха, как ни ластилась, надеясь разузнать нечто интересное, он только отмахивался от нее.

Майские праздники сорок первого года прошли как-то незаметно. Во всяком случае, в детском доме особого оживления не наблюдалось. С чем это было связано? Трудно сказать, но чудилось, в воздухе витает нечто тревожное, не то ожидание каких-то экстраординарных событий, не то предчувствие страшных катастроф. Газеты, впрочем, были полны обнадеживающих, призванных усыпить беспокойство, статей. Советская власть утвердилась в Прибалтике, в западных областях Украины и Белоруссии. Отношения с Германией продолжали улучшаться и достигли поистине небывалого расцвета.

Сережа не интересовался политикой, и когда рядом с ним затевались жаркие споры, будет ли война или не будет, пожимал плечами и отходил в сторону. На политинформациях он обычно дремал, забившись в самый дальний угол.

Но разговоры о предстоящей войне не утихали. Даже его повариха неожиданно завела подобную беседу. Случилось это как раз на майские праздники. Уже давно прозвучал отбой, после которого он прокрался знакомой тропинкой к распахнутому окну и залез внутрь. Теперь, лежа под лоскутным одеялом рядом с жаркой бабенкой, он в полудреме размышлял, что хорошо бы остаться здесь на всю ночь, а не тащиться назад в вонючую спальню.

– Ты спишь? – толкнула его в бок повариха.

– Да нет…

– Как думаешь, война будет?

– А я почем знаю?

– Да я так спросила.

– Поговорить захотелось?

– А почему не поговорить? Страсть войны боюсь!

– Тебе-то чего бояться? Думаешь, в Красную Армию заберут? Баб вроде не мобилизуют.

– Кто знает. Я хоть и малолеткой была, но гражданскую помню… У нас на Украине знаешь какие страсти творились. Тут тебе и белые, и зеленые, и махновцы… Батьки разные… Рубали поселянина как капусту. Не спрашивали, чей ты и откуда. А уж девок и бабенок не пропускали. Поймают и тащат на сеновал…

– А вы и рады!

– Тоже скажешь, дурак! Рады! Тебе бы такую радость. Потом, бывало, бабенка какая неделю ходить не может. А ты – рады!

– Ладно, успокойся. А с чего это ты взяла, что война начнется?

– Старые люди говорят.

– Много твои старые люди понимают.

– Да уж побольше, чем мы с тобой. По всем приметам вскорости супостат нагрянет.

– Какие еще приметы?

– Да разные. Вон какая в этом году весна жаркая.

– Ну и что?

– И грибов повылазило. Это в апреле-то! Сморчки, строчки, даже печура и та появилась. А грибы весной – к войне.

Сережа засмеялся.

– Однако сильна ты фантазировать.

– И ничего не фантазировать. Перед войной всякая нечисть оживает. В поселке вон теленок родился с двумя головами. Ты понимаешь?!

– Так уж и с двумя?

– Сама не видела, но люди рассказывают.

– Люди! Врут все!

– А луна? Ты видел? Словно кровью налита.

– А ну тебя! – Сережа слез с кровати и стал одеваться. – Даже если и война случится, надо думать, кончится в одночасье. Вон с Финляндией. Полгода – и привет. Накостыляли этим финнам…

– Накостыляли! – передразнила повариха. – У Авдотьи-истопницы мужик пришел с финской войны. Хорошо, хоть не ранен, а только пальцы на ногах поморозил. Обрезали их. Так он рассказывает, как эти финны наших щелкали как орешки.

– Если они такие шустрые, так чего ж войну проиграли?