Спецхран (СИ) - Прягин Владимир

Иллюстрируя свою фразу, он поднял руку и описал в воздухе окружность.

Алексей замер.

Смутная идея забрезжила в голове.

Как там говорил Валентин?

Колёсико в историческом механизме…

И сами они много рассуждали о кольцевых маршрутах…

Пока он раздумывал, движение воздуха над перроном стало более акцентированным. Это напоминало воронку, в центре которой находился проектор, или циклон в миниатюре — закручивающийся спиралью, но пока ещё медленный и компактный, в радиусе не больше нескольких метров.

Алексей пошевелился на лавке.

Подчёркнуто аккуратно, не совершая резких движений под взглядом «призрака», он достал из заднего кармана штанов конверт.

Это было письмо от Анны, позволившее им познакомиться. В тот раз он его не выбросил, машинально сунул в карман — и таскал с собой всю неделю. Тоже интуиция, очевидно…

Он вытащил из конверта исписанный блокнотный листок.

— Что это? — спросил «призрак».

— Повод кое-что вспомнить.

— Дайте сюда.

— Не постесняетесь сунуть нос в чужую личную переписку?

— Совершенно не постесняюсь. Давайте.

Взяв у Алексея листок, он быстро прочитал строчки, написанные Анной. Прокомментировал:

— Очень мило, но почему вы вспомнили о письме именно сейчас? Момент не слишком подходит для расслабленной ностальгии.

— Вам виднее, — покладисто сказал Алексей, продолжая сидеть с конвертом в руках.

Нахмурившись, «призрак» стал перечитывать текст, уже более внимательно.

Алексей разжал пальцы, выпуская конверт из рук.

Кружащийся ветер с готовностью подхватил бумагу и потащил по воздуху, как опавший осенний лист.

А «призрак» на миг замешкался — впервые на памяти Алексея. Не сумел принять решение с ходу. Да и понял, видимо, что стрелять уже не имеет смысла.

Конверт оказался перед проектором.

Время будто остановилось, загустело в стоп-кадре.

На белой бумаге ярким пятном выделялась эмблема чемпионата Европы, нарисованная фломастерами.

И теперь эта эмблема стремительно выцветала, теряла краски.

Бумага тоже ветшала, утрачивала свежую белизну, как будто многие годы пролежала в пыльном архиве.

— Вы в прошлый раз не стали нас трогать, — сказал Алексей, поднимаясь с лавки. — Вам было нужно, чтобы мы двигались по кольцу, из будущего в прошлое и обратно. Чтобы замкнули круг. Но теперь мы этот круг разрываем.

Ветер взвыл, и письмо развеялось, как мираж.

Мигнул ближайший фонарь.

А в следующий миг исчезло и маскировочное поле вокруг проектора.

Глава 27

— Счастливого пути, Леонид Ильич! — сказал Горбачёв.

Пожилой генсек кивнул благосклонно и повернулся, чтобы уйти, но замер на полушаге. Странное гудение возобновилось, стало громче и резче.

И Брежнев, и Горбачёв повернули головы, высматривая источник непонятного звука. Андропов с Черненко тоже начали озираться.

Налетел вдруг прохладный ветер, мигнул фонарь.

А затем над асфальтом будто отдёрнули туманно-прозрачный полог — и то, что за ним открылось, поразило всех четверых.

Шагах в двадцати от них на перроне было установлено нечто вроде кинопроектора. Линза тускло мерцала. Рядом стоял хмурый человек в тёмном комбинезоне, держа в опущенной руке пистолет. Ещё двое приткнулись чуть в стороне, у лавочки — долговязый парень в джинсовой рубахе навыпуск и тоненькая высокая девушка в мини-платье. Вид эти двое имели оторопелый.

А в воздухе над перроном витало что-то неуловимое, непривычное, как будто пространство здесь исказилось, наполнилось новым смыслом.

Или, может быть, исказилось время.

Мысль была очень странной, и Михаил Сергеевич попытался её отбросить, но наваждение не исчезало.

Он будто застрял в секунде, заполненной информацией под завязку.

Увидел будущее.

Беседа с Брежневым на перроне не пройдёт даром.

Уже этой осенью его, Горбачёва, изберут секретарём ЦК. В декабре — переезд в Москву. Карьера стремительно пойдёт вверх. Через два года он станет членом Политбюро. А в восемьдесят пятом — генеральным секретарём.

Невероятный взлёт.

Он провозгласит реформы. Перестройка и ускорение — да, именно так! Дать стране новый импульс, всколыхнуть застоявшееся болото. Он будет объяснять это и партийным товарищам, и министрам, и простым гражданам на местах. Поедет по всей стране, не чинясь и не отмахиваясь от неудобных вопросов.

Объявит гласность.

Попытается отвадить народ от водки.

Сядет за стол переговоров с Рейганом, чтобы остановить вражду.

И много будет ещё задач — первостепенных и важных…

Но реформы зайдут в тупик.

Ускорение захлебнётся.

Озлобленные гигантские очереди, талоны, пустеющие прилавки.

А дальше…

Дальше — попросту страшно.

Настолько страшно, что в это нельзя поверить.

Как такое возможно в его стране?

Нет, это не может быть правдой…

Это нелепый бред, чудовищный морок!

Горбачёв мотнул головой и дёрнулся, выпутываясь из липкой секунды. Ветер стеганул по лицу, пронёсся над станцией — и сгинул бесследно. А вместе с ним с перрона исчезли и посторонние.

Картинки, подсмотренные в будущем, тоже быстро тускнели, выветривались из памяти. Через пару секунд они забылись совсем.

Зато пришло понимание — встреча, к которой он так долго готовился, состоялась. И Леонид Ильич вроде бы неплохо отнёсся к молодому хозяину Ставрополья…

Литерный поезд тронулся, увозя Брежнева со станции.

Горбачёв смотрел ему вслед.

Ветер хлестнул наотмашь, и Алексей невольно зажмурился, прижимая Анну к себе. А когда снова открыл глаза, всё вокруг исказилось.

Чёрно-белые декорации терялись в вихре помех.

Рябь накрыла спецпоезд, занавесила пеленой и ночной перрон, и людей на нём, и вокзальное здание с помпезной ротондой.

Растворился в серой метели «призрак» с проектором.

Шлейфы причин и следствий переплетались, закручивались спиралью вокруг Алексея с Анной.

Так продолжалось несколько секунд.

Или минут? Часов?

В пляске времени такие вопросы теряли смысл.

Но кончилась и она.

— Ань, всё нормально?

— Кажется, да…

Они огляделись.

Мутная серость всё ещё висела над рельсами и пустыми перронами, но это был всего лишь туман, заполнивший станцию на рассвете. Постепенно светлело.

Пока Алексей присматривался к пейзажу, Анна чуть отстранилась и удивлённо спросила:

— Лёша, что за одежда?

Он посмотрел на неё — и да, она выглядела иначе. На ней был рыжеватый короткий плащик, а вместо кроссовок — синие полукеды. Причёска сменилась тоже, волосы удлинились, рассыпавшись по плечам. Сам Алексей был в тёмных, чуть расклешённых брюках и короткой шуршащей куртке. И патлы на голове отросли заметно — он убедился в этом, проведя по ним пятернёй.

— Ну, — сказал он, — по крайней мере, понятно, что из семидесятых мы не ушли.

Они побрели к зданию вокзала. Туман ежеминутно редел, с востока пробился луч взошедшего солнца.

— Значит, — сказала Анна, — ты разорвал-таки круг?

— Угу. Твой рисунок исчез с конверта. Я не пришёл к тебе на вокзал, мы не познакомились. Ты не заскочила к «призраку» в гости. Он не прошмыгнул к нам.

— И архивация отменилась?

— Было бы очень здорово, но…

Она грустно кивнула:

— Я тоже чувствую это «но». Тут получился шторм вероятностей. Он, похоже, отгородил нас от ветки «призрака», вот только и мой мир тоже остался там, где-то далеко. А нас с тобой время встроило в обыденную реальность…

— Угу, — буркнул Алексей, — зафиксировало придурков, чтобы не рыпались.

Анна хмыкнула и спросила:

— Если наше знакомство не состоялось, то почему мы вместе? Здесь и сейчас? Где логика, Лёша?

— Логика идёт лесом. Твои коллеги из института чётко сказали — наши с тобой линии вероятностей слишком переплелись. Ну и вот. Ещё будут теоретические вопросы?

— Молчу-молчу.