Огненное порубежье - Зорин Эдуард Павлович

— Ты на стремнину правь, там поглыбже будет.

— Не замерз еще? А то греби к берегу, мы тя погреем.

Друг другу говорили:

— Пусть покупается, мужик по баньке соскучился.

— Может, ему парку поддать?

И пускали в Житобуда, чтобы не дремал, по две стрелы.

«Еще, чего доброго, поразят», — со страхом подумал Житобуд и повел коня поперек течения; будь что будет.

— Эй, дядя! — закричали с берега. — Аль совсем одичал? А ну, поворачивай.

Стрелы посыпались одна за другой.

Наконец-то стемнело. Противоположного берега не было видно; Житобуд обернулся — сзади его тоже окружала кромешная ночь.

Тут-то и перепугался он не на шутку. А что, как не выдержит вороной? Днепр широк, вода холодна, не выплыть Житобуду, не выбраться из пучины.

Стал он сбрасывать с себя кафтан, едва освободился: потянул через голову рубаху, едва не выронил удила. А внизу что-то шаркнуло и поползло по ноге до пояса.

Одеревянел Житобуд от страха, только одно и подумалось: водяной. Не угодил он дедушке; знать, пришел смертный час. И принялся неистово креститься: «Пронеси, нечистая! Пронеси!».

Пронесло. И вовсе не водяной это был, а дубовый сук: плыл себе по реке, никому не мешал — и лодии миновал, и в сетях не запутался; нанесло его на Житобуда. Выругался Житобуд, отшвырнул сук и вдруг почувствовал, что конь выбрался на твердое.

Обратно тысяцкий до самого Киева скакал левобережьем — без кафтана и без рубахи.

Перед рассветом, дрожа от холода, прибыл домой. Подперев руки в бока и со злорадством глядя на голого по пояс, посиневшего мужа, Улейка издевалась:

— Что, нагулялся, кот? К домашнему теплу потянуло? Аль милая не по вкусу пришлась, аль батогами со двора спровадила?!

— Молчи ты, Улейка, глупая баба,— сказал Житобуд. — Лучше бы меду поднесла. Был я нынче в гостях у водяного, едва ноги унес...

— И поделом! — кричала Улейка. — Зря водяной-то тебя в царствие свое не уволок. Там тебе только и место.

— Ну, цыц ты! — прикрикнул на нее Житобуд и вошел в избу. Скинул порты, лег на лавку, укутался в овчину. Сквозь зевоту сказал:

— Ты мне, жена, лучший кафтан из ларя вынимай. Завтра иду в Гору.

И тихо заснул.

5

Хорошую весть принес Кочкарю Житобуд. Князь пожаловал ему шубу со своего плеча, княгиня подарила вытканный серебряными нитками пояс, Кочкарь протянул ему кинжал в ножнах с золотой насечкой, сказал:

— Верные слуги у нас в почете. Миновала тебя на сей раз беда. Дай-то бог, чтобы миновала и впредь. Князь добра не забудет.

— Хвала князю, — ответил Житобуд, кланяясь и прижимая к груди подарки.

Думал он: дело сделано, можно и домой. Хоть и сварлива Улейка, а соскучился он по ней. Но Кочкарь и не собирался его отпускать. Самое-то важное поручение припас он под конец беседы.

Испугался Житобуд свалившейся на него удачи: как бы лишнего не хватить, как бы не одуреть от счастья — брал его вместе с собой Святослав на охоту.

Домой уж он заезжать не стал. Шубу оставил у Онофрия, пояс и кинжал взял с собой. Если Улейка снова узнает об его отъезде, весь посад всполошит.

А поручение Святослав дал ему не из легких: как приедут они на левый берег Днепра и начнут охотиться против Давыдова стана, Житобуду быть начеку. Даст ему князь два десятка воев, и с теми воями Житобуд поднимется по реке и схватит Давыда, когда тот будет один.

Кончалось лето, а на дворе было еще тепло и солнечно, как в червень. Сварили на мирскую складчину пиво, в деревнях уже отпраздновали окончание жатвы. Хороший был в тот год урожай, амбары ломились от зерна.

Весело глядели мужики на проезжавших дружинников, не ворчали им вслед. Пели песни. Справляли свадьбы. И не думали о зиме. Половцы в то лето их не беспокоили, а хлеба хватит на всех.

Житобуд скакал впереди с Кочкарем, указывал дорогу. Хорошо он ее запомнил, привел Святослава прямо к тому месту, где на противоположном берегу охотился Давыд.

Первым же вечером отправился князь с княгиней к Давыду в гости. Другим вечером Давыд гостил у Святослава. Много было выпито медов и вин, много съедено разных яств. Прощаясь на берегу, Святослав обнимал Давыда и целовал его в уста.

Утром Кочкарь наставлял Житобуда:

— Время пришло. Да не спеши, Житобуд. Бери Давыда наверняка. В князя стрел вели не метать, а дружинников не жалейте.

Отбыл Житобуд с воями на лодках в условленное место, затаился, прислушался к охоте.

А князья, спустив на воду подсадных уток, собирали птиц в стаи, били стрелами на лету, собаки едва успевали носить добычу.

Время приближалось к обеду. Давыдова лодия приткнулась к левому берегу, где больше всего было дичи, и Житобуд дал своим знать, чтобы тихонько выгребали из засады, а сам с несколькими воями тихо двинулся наперерез увлеченному охотой князю.

Было при Давыде всего три дружинника, да еще княгиня. Справиться с ними — пустяк. И Житобуд, приблизившись к князю, крикнул ему, чтобы не упорствовал и сдавался, не то все равно его возьмут. Такова воля Святослава.

Давыд оторопел от Житобудовой наглости, княгиня побледнела, а один из дружинников, приготовившийся подстрелить подлетавшую утку, пустил стрелу в Житобуда. Меткий был у него глаз; не успел Житобуд и моргнуть, как уж торчала стрела у него в плече, а Давыд, схватив княгиню под локоть, потащил ее к лодии.

Скорчившись, выдернул Житобуд стрелу, кинулся за князем, но встал на его пути все тот же дружинник с обнаженным мечом. Едва увернулся Житобуд от смертельного удара, а через секунду, изловчившись, схватил противника за пояс, поднял над головой и, взвыв от боли и от досады, ударил его оземь, да так, что дух вон.

Отталкиваясь веслом от берега, князь пытался выбраться на течение. Лодию мотало из стороны в сторону, и княгиня громко звала на помощь.

На бегу успел заметить Житобуд, что его воины в своих долбленках поотстали и, если сейчас же не налягут на весла, Давыд успеет уйти.

Не такой представлял он себе эту охоту. Видел уж почти воочию, как ведет к Святославову шатру плененного князя, как благодарит его Кочкарь, а Васильковна дарит приветливой улыбкой.

Уходил Давыд. Подхватила днепровская волна его лодию. Теперь на долбленках не догнать князя. Вон как стараются вои, а расстояние между ними все увеличивается.

Легкая лодия у князя, будто белая птица, скользит по воде. Не достать его сулицей, стрелой не догнать...

Блеснуло, как луч, и, как луч, растаяло Житобудово недолгое счастье.

Подозвал он свистом своего коня, вскочил в седло, глянул с тоской в последний раз на Днепр и помчался в степь.

Не дотянуться до него Святославовым лихим дружинникам. И Улейке не видать больше своего беспутного мужа. Некого будет пилить ей по утрам, некому по вечерам наливать в чару браги. А, может, сыщет она другого мужика, сметливее и удачливее Житобуда?..

Стиснул зубы Житобуд, взмахнул сыромятной плеткой. Вынес его вороной на курган, замер, будто каменное изваяние. Что там впереди? К кому пристать Житобуду? Где добывать себе новое счастье?!

Обманул Житобуд Святослава, обманул Кочкаря с Васильковной...

— Теперь уж я объявил свою вражду Ростиславичам, — сказал старый князь, — нельзя мне больше оставаться в Киеве.

— Ежели бог поможет, еще и догоним Давыда, — попробовал успокоить его Кочкарь.

— Из рук ушел, а где его искать?— покачал головой Святослав.

Плохое выдалось нынче для князя лето. Только свершилось задуманное, только вздохнул облегченно, а уж все против него повернулось.

Давыда искали всю ночь. Захватили стан и дружину, а князя так и не нашли.

Три дня глаз не смыкал Кочкарь, будто волк, рыскал по степи. Расспрашивал пастухов, пытал купцов. Но все отвечали ему, что они ни князя, ни жены его не встречали.

И лишь через несколько дней объявился Давыд далеко на севере: собирал он новую дружину, посылал гонцов к братьям своим. Клеймил Святославово коварство. Звал князей на Киев.