Дикие лошади. У любой истории есть начало - Джаннетт Уоллс

«Ну и как ты собираешься решить проблему с бензином?» — спросил меня Джим.

«Буду просить, занимать или воровать», — ответила я.

У знакомых в Кингмане я поменяла несколько купонов на вяленое мясо, но это не изменило ситуацию. С собой в дорогу я взяла длинный шланг, канистру и Роз-Мари. Я была уверена, что все вышеперечисленные предметы и дочь мне в дороге очень пригодятся.

Дело было в середине лета, и испепеляющее солнце Аризоны раскалило крышу автомобиля настолько, что дотронуться до нее было невозможно. Мы двигались на юг, и дорога впереди «плыла» от поднимающегося вверх горячего воздуха. Роз-Мари была непривычно молчаливой.

«В чем дело?»

«Жалко дедушку».

«Когда у тебя плохое настроение, надо вести себя так, будто настроение прекрасное». И я начала петь.

Плохое настроение Роз-Мари скоро исчезло, и мы затянули наши любимые песни «Глубоко в сердце Техаса» (Deep in the heart of Texas), «Дрейфующие пески Техаса» (Drifting Texas sands), «Роза Сан-Антонио» (San Antonio rose) и «Прекрасный Техас» (Beautiful, beautiful Texas).

По пути мы подбирали голосующих на дороге солдат и просили их петь вместе с нами. Увы, ни у одного из них не было карточек на бензин, и на подъезде к городу Темпе наш бензобак был практически пуст. Я заехала на остановку для дальнобойщиков и запарковала машину. Потом, держа в одной руке канистру, а в другой руку дочери, вошла в дайнер.

В заведении за стойкой сидели главным образом мужчины в ковбойских шляпах с потеками пота. Они пили кофе и курили сигареты. Несколько человек измеряли нас взглядом.

Я сделала глубокий вдох. «Можно минуту внимания, пожалуйста! — громко сказала я. — Мы с дочерью едем в Тусон, чтобы забрать моего умирающего папу. У нас кончился бензин, и я буду очень признательна, если вы сможете отлить мне галлон или полгаллона, чтобы мы могли продолжить наше путешествие».

Никто не сказал ни слова. Многие переглянулись, чтобы понять, как окружающие реагируют на мою просьбу. Потом один из водителей утвердительно кивнул, за ним еще пара, и потом всех словно прорвало. Все были готовы помочь.

«Конечно, мэм», — сказал один.

«С удовольствием помогу даме», — заметил другой водитель.

«Если снова бензин кончится, я готов вас толкать».

Водители, посмеиваясь и обмениваясь шутками, стали подниматься со своих мест. Все были рады сделать доброе дело. На парковке каждый водитель отлил мне приблизительно по галлону бензина. В качестве благодарности я поцеловала и обняла каждого водителя. Потом мы сели в машину и я увидела, что у нас почти две трети бака бензина. Выруливая с парковки, я посмотрела на Роз-Мари и сказала: «Вот какие мы молодцы!» Я улыбнулась словно кошка, которая напилась сливок: «Кто говорил, что я не умею себя вести, как настоящая леди?»

По пути нам еще один раз пришлось остановиться для того, чтобы попросить бензина. С одним шутником у меня возникли небольшие проблемы. Я попросила отлить себе бензина, но человек ответил, что выполнит мою просьбу, если я отсосу его шланг. Я ничего не ответила и поехала до следующей остановки дальнобойщиков в надежде на то, что большая часть мужчин, к которым я обращусь за помощью, окажется джентльменами, и, в конечном счете, так оно и было.

Мы прибыли в Тусон на следующий день. Дом престарелых, в котором жил отец, оказался обычным пансионом-развалюхой. Его держала женщина. Комнаты в пансионе пустовали. «Так и ни слова не поняла из того, что твой отец говорил мне со дня его приезда», — призналась мне владелица «дома престарелых» и отвела нас в комнату отца.

Папа лежал на кровати, накрытый простыней до подбородка. Мы несколько раз навещали его с матерью в Нью-Мексико, но последний раз я видела его несколько лет назад. Папа плохо выглядел, он был очень худым, кожа желтой, а глаза глубоко запали. Казалось, что он не говорил, а скрипел, но я все равно понимала каждое его слово.

«Я приехала, чтобы забрать тебя домой», — сказала я.

«Ничего не получится. Я слишком болен, чтобы двигаться», — ответил он.

Я присела на кровать рядом с ним. Роз-Мари села рядом со мной и взяла дедушку за руку. Я с радостью заметила, что ее нисколько не испугало его плохое состояние. По дороге сюда ей было жалко дедушку, но сейчас ее поведение было безупречным. Несмотря на то что говорили о Роз-Мари монахини, у нее было большое сердце, пытливый ум и твердый характер.

«Видимо, мне придется умереть здесь, — сказал папа, — но я не хочу, чтобы меня здесь хоронили. Обещай, что отвезешь мое тело на ранчо Кейси».

«Обещаю».

Папа улыбнулся: «Я знал, что могу на тебя рассчитывать».

Он умер той же ночью. Казалось, что он хотел продержаться до моего приезда, и когда узнал, что будет похоронен на ранчо, успокоился и спокойно ушел.

На следующее утро постояльцы пансиона помогли мне отнести тело отца в машину. Я открыла все окна автомобиля, и мы тронулись. Нам был нужен свежий воздух. В центре города мы остановились у красного светофора, и пара стоящих на углу детей закричала: «Смотрите, в той машине лежит мертвец!»

Было бессмысленно на них злиться, потому что они были совершенно правы, поэтому, когда загорелся зеленый свет, я нажала на педаль газа. Роз-Мари вжалась в сиденье, чтобы ее не было видно. «Жизнь слишком коротка, чтобы переживать по поводу того, что о тебе думают другие люди, дорогая», — сказала ей я.

Мы выехали из Тусона и понеслись по пустыне на восток, прямо к поднимающемуся над горизонтом солнцу. Я ехала так быстро, как могла, потому, что хотела добраться до ранчо до того, как тело начнет разлагаться. Я подумала, что, если меня остановят за превышение скорости, в задней части машины у меня есть аргумент, который должен убедить любого полицейского в том, что у меня есть все основания поторопиться.

Нам пару раз пришлось остановиться, чтобы попросить бензина. На этот раз я просила отлить мне горючего со следующей мотивировкой: «Джентльмены, у меня в машине тело моего мертвого отца. Я тороплюсь домой, чтобы его похоронить до того, как тело начнет разлагаться».

Мое выступление производило такое сильное впечатление, что один из водителей чуть не поперхнулся своим кофе. Большинство людей с пониманием отнеслись к моей ситуации и были рады помочь. Мы успели добраться до ранчо до того, как трупный запах стал слишком сильным.

Мы похоронили папу на небольшом кладбище с каменной оградой, на котором покоились все, кто умер на ранчо. По его просьбе, в гроб положили его стодолларовую шляпу «стетсон», к которой были прикреплены погремушки двух гремучих змей, которых он убил. Папа настаивал на том, чтобы на камне имя было написано фонетически, но мы решили этого не делать из опасений того, что люди подумают, что мы не умеем правильно писать.