Взрослых не бывает и другие вещи, которые я смогла понять только после сорока - Памела Друкерман

«То, что случилось, – это очень грустно и очень сложно. Но такие нападения бывают очень редко. Сейчас мы не можем сказать, что их больше никогда не будет».

Дети «живут не на Марсе», как сказал мне редактор другой детской газеты. «Они живут в том же мире, что и мы».

Фасолинка не желала поддаваться чувству ужаса и настаивала на том, что дети способны с ним справиться. Она спросила: «Это типа нормально, что в твоем квартале меньше чем за год произошло два теракта?» И поинтересовалась, сколько терактов произошло рядом с моим домом, когда я была маленькой?

Я знала, что должна сказать ей правду. Но у меня язык не поворачивался признаться в том, что их не было вообще. Мы все переживали подобное впервые.

24

Как узнать, откуда ты родом

Вскоре после терактов в нашем районе у меня пробудился ярый интерес к моему происхождению. Меня всегда интересовал этот вопрос, но не могу сказать, что я тратила много времени на поиски ответа на него. Работа, дети – мне было не до того.

Но внезапно этот интерес превратился в одержимость. В будни и еще больше в выходные я проводила часы за составлением своего семейного древа.

Не знаю, зачем я это делала. Возможно, на меня повлияло то обстоятельство, что на улицах Парижа появились военные патрули, и я боялась посылать своих детей в школу. Плевать, что официанты стали называть меня «мадам», – теперь я думала только о том, что в мое кафе ворвутся люди с оружием. Мама слала мне эсэмэски, убеждая вернуться домой. Тамошняя жизнь по сравнению со здешней казалась относительно безопасной.

Теракты словно напомнили мне: если я хочу узнать историю моей семьи, самое время заняться этим. Моих бабушек и дедушек уже не было в живых, а поколение моей матери быстро старело. Насколько мне было известно, никто из наших родственников особенно не интересовался семейным прошлым и связанными с ним печальными событиями. Если я не раскопаю нашу историю, есть риск, что она сгинет навсегда.

Я уже достигла определенного прогресса в ощущении себя взрослой. Я научилась распознавать нарциссов до того, как они попытаются разрушить мою жизнь. Но, не имея достоверных сведений о прошлом своей семьи, я по-прежнему чувствовала себя астронавтом, болтающимся в открытом космосе. Чтобы спуститься на твердую землю, пришлось потратить много часов на изучение сайтов, посвященных генеалогии. Знать свое происхождение – это одна из составляющих мудрости; в этом я не сомневалась. Это знание помогает вам осознать свое место в более широком контексте и показывает, из какой материи вы были произведены.

Эта материя всегда казалась мне немного странной. Я действительно не очень похожа на свою родню. Они по большей части женились на соседях, занимались торговлей или мелким бизнесом и жили в одном и том же американском городе, если не в том же самом квартале. А вот я учила иностранные языки, вышла замуж за иностранца и переехала во Францию.

Откуда во мне взялась страсть к путешествиям? Может, она – генетическая аномалия? Или в истории моего рода есть нечто, что ее объяснило бы? Хранит ли наше настоящее, в том числе мое, следы тех нерассказанных историй?

У меня было несколько зацепок. Я сберегла записи своих разговоров с бабушкой и дедушкой. За несколько лет до смерти моей бабушки я спросила ее, остался ли в России кто-нибудь из наших родственников. Она достала из шкафа три светло-коричневых фотоснимка с надписью на обороте на русском языке и сказала, что на них наши родственники. Я положила фотографии в папку и привезла их с собой во Францию.

Выяснить, откуда вели род мои предки, не составило труда. То, что моя бабушка называла «Мински гиберния», оказалось Минской губернией. Это был не город, а огромная область, включавшая город Минск и несколько сотен городов и деревень.

Этим отчасти объяснялась одержимость моих родных одеждой. Это у меня в крови. Я нашла в интернете материал под названием «Профессии еврейского населения Минской губернии». Из него следовало, что самым распространенным занятием для этих людей был «пошив одежды». Этот же список сообщил мне, что трое из моих прадедов были портными.

Мать посоветовала мне связаться с ее двоюродным братом Барри – красавцем-пенсионером, который и сам до недавнего времени работал мужским портным. Сейчас он жил в кондоминиуме на побережье Флориды. Они с матерью не поддерживали близких отношений, но она сказала, что он много знает о нашей семье.

Я позвонила Барри. Он разговаривал со мной дружелюбно, но сдержанно. Как выяснилось, он тоже трудился над составлением фамильного древа. Он предложил мне выслать ему всю информацию, которую я сумела раздобыть. У меня появилось чувство, что мы с ним – два репортера из конкурирующих изданий, работающие над одной темой. Своими находками он со мной не поделился. Возможно, чтобы сбить меня со следа, он долго рассказывал мне о своем отце – добром человеке, тоже портном, который не приходился мне кровным родственником.

Я все же получила копию древа, составленного Барри (мама нашла ее у нас дома, в одном из ящиков), и очень удивилась: что он пытался скрыть? Передо мной была одна страничка текста, в основном состоящего из дат рождения и отметок о юбилеях детей и внуков Барри. Меня на этом древе не было, как и семьи сестры Барри. Фамильное древо Барри ограничивалось теми, к кому он относился с симпатией.

Чем больше родственников я обзванивала, тем больше всплывало плохих новостей. Дон – администратор психиатрической больницы на пенсии – удивился моему звонку.

– Никто из родни не поддерживал со мной связь, – печально произнес он. – Семья практически распалась.

Дон был первым, кто подтвердил мне, что мы как клан потеряли всякий интерес к собственной истории.

– Мы фактически списали свое прошлое в расход, – продолжил он. – Это похоже на отрицание своей истории. Никто ничего не знает и знать не желает.

Я говорила и с другими родственниками и поражалась тому, что они описывали целую жизнь кого-то из своих предков одним-двумя предложениями. Так, я узнала, что один из моих двоюродных прадедов «на бар-мицве танцевал со всеми дамами». Его жена «подавала коктейли из креветок в стеклянных банках».

Этим людям еще повезло: мы о них хотя бы говорили. «Забывают практически всех», – сказал муж, не без интереса следивший за моими исследованиями. Я нашла свидетельства о смерти своих предков, и это подействовало на меня отрезвляюще, лишний раз доказав одну простую истину: все когда-нибудь умирают. Это правило не знает исключений.