Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - Кэтрин Уэбб

Кэт запускает пальцы в его волосы, проводит по его широким плечам. Она целует его в шею, глаза, покрывает поцелуями лицо, обнимает. Он более реальный и живой, чем все на этом свете, и, проваливаясь в сон, она спрашивает себя, как объяснить ему свой отказ.

Кэт лишь по счастливой случайности просыпается, когда небо начинает приобретать бледно-серебристый оттенок. Она лежит неподвижно, не понимая, почему болит спина, почему замерзли ноги и где она вообще. Некоторое время она наслаждается изумительным ощущением отдыха. Живот сводит от голода. Потом она поднимает голову и видит Джорджа. На узкой койке нет места для двоих. И он всю ночь пролежал на спине, а Кэт спала у него на груди, как на матрасе. Он похрапывает, шевелится от движения Кэт, и она вздрагивает от неистовой любви к нему, которую сменяет паника. Заря разгорается, а она всю ночь крепко проспала у него в объятиях. Меньше чем через час она должна быть умытой и одетой, готовой открывать дом, подавать завтрак, начинать новый день, а она в нескольких милях от дома, спала в одежде, отчего та помялась и стала несвежей. А у нее нет даже велосипеда викария, чтобы вернуться быстрее. Она как можно тише поднимается, но Джордж открывает глаза:

— Куда ты?

— Уже светает! — говорит она отрывисто, потому что ее одолевает тревога. — Не могу поверить, что проспала… Мне пора. Они всё поймут… я же выгляжу как бродяжка!

— Не бойся ты так… До восхода еще есть время. — Джордж садится, поводит плечами, разминая мышцы. — Между прочим, для такой худышки не такая уж ты легкая. — Он улыбается.

— Не могу поверить, что ты позволил мне вот так спать.

— Тебе это было нужно. Я хотел тебя разбудить, но ты спала так спокойно. А я закрыл глаза всего на пять минут и, должно быть, тоже заснул.

Кэт наскоро расчесывает волосы пальцами, отряхивает юбку и блузку. Надев туфли, она поворачивается к выходу. Джордж перехватывает ее руку:

— Подожди! Подожди секунду, Кэт. Ты же так и не ответила. На мое предложение.

— Сейчас нет времени, Джордж, — отвечает Кэт, пытаясь вырваться и убежать.

— Да или нет — это такие короткие слова, их можно сказать быстро, — возражает он, и теперь его голос звучит настороженно. — Я всегда буду добр к тебе, Кэт Морли, — прибавляет он, когда она колеблется и не смотрит ему в глаза.

— Я знаю. Знаю, что будешь. Но я не могу выйти за тебя, Джордж.

— Почему не можешь? — спрашивает он, и его лицо вытягивается.

Кэт крепко обхватывает плечи руками, ей вдруг становится холодно и тошно.

— Почему не можешь? Ты любишь кого-то другого? — говорит он сердито и в то же время испуганно.

— Нет!

— Разве я для тебя недостаточно хорош?

— Ты был бы хорош для любой женщины, Джордж, и это чистая правда, — отвечает она печально.

— Тогда почему же ты не хочешь выйти за меня?

— Потому что ты будешь мною владеть! А я так не могу, Джордж! Ни ты, ни кто-то другой… Хватит с меня того, что я рабыня у викария и его жены. Я не променяю один вид рабства на другой.

— Я говорю о замужестве, а не о рабстве…

— Но это ведь одно и то же! Если бы ты слышал истории, которые рассказывали женщины в Лондоне, о том, во что вылилось их замужество, как с ними обращались… Если я выйду за тебя, ты получишь право меня бить! Забирать у меня деньги, моих детей, все, что у меня есть, хотя, видит бог, у меня почти ничего нет… Ты получишь право на мое тело, хочу я того или нет! Сможешь посадить меня под замок, чтобы я больше никогда не увидела белого света… У тебя будет на это право… — Она задыхается, кашляет, чувствует, как трясутся руки от страха перед собственными словами.

— Я не сделаю ничего такого! Неужели ты думаешь, что я на это способен? — спрашивает он, ошеломленный.

— Нет! Я знаю, что ты не способен, Джордж; я говорю лишь о том, что такое брак и почему я не хочу замуж. Ни за тебя, ни за кого! — выкрикивает она. — Я не позволю, чтобы мною владели!

После ее слов в каюте наступает тишина. Джордж отворачивается, снова садится на кровать, не глядя на Кэт. Ей становится трудно дышать, горло пересохло и болит. Она мгновение колеблется, а затем выбирается из каюты и отправляется обратно в Коулд-Эшхоулт.

Вторник, 18 июля 1911 года

Сегодня Робин уехал в Лондон. Но сначала отправил телеграмму, предлагая организовать собрание высших членов Общества, и, хотя до отъезда не получил от них ответа, я не сомневаюсь, что все там с нетерпением ждут обещанных им доказательств, размышляя, каким образом извлечь из них наибольшую пользу, чтобы распространять учение дальше и просвещать народ. Все равно что ходить в тени самого Господа — знать, что подобное находится рядом с тобой. Это настолько чудесно, что невозможно думать ни о чем другом. Я мечтаю оказаться в лугах на заре и чтобы Робин был рядом, чтобы меня снова затопило ощущение правильности, которое приходит в подобные моменты. Да, я мечтаю об этом. В конце концов, человеческая раса в ярком свете дня кажется совершенно ничтожной и никчемной. Я поймал себя на том, что моя паства вызывает во мне едва ли не отвращение, со всеми их немощами и нечестивостью, с их одержимостью материальными благами и их любострастием. Привести их к истине — вот непосильная задача, и я, к собственному стыду, вынужден сознаться, что эгоистичная моя часть предпочла бы сохранить поразительное открытие между мной и Робином. Однако это не путь теософии, и я должен работать, чтобы подавлять подобные мысли.

В последнее время я не могу спать. Лежу без сна, пока не начинают петь птицы, и размышляю о чудесах земли и о том, как близко я подошел к их тайнам. Ибо знание есть первый шаг к просветлению, а с просветления начинается путь к ясному внутреннему ви`дению и росту высшего сознания. Мне кажется, я не могу спать, потому что пробуждается мое внутреннее зрение. А когда я все-таки засыпаю, на рассвете или чуть позже, то меня одолевают сны, очень беспокойные сны. Мои собственные человеческие сомнения и страхи приходят, чтобы насмешничать надо мной, испытывать мою решимость. Часто в этих снах я вижу лицо Робина Дюррана, как будто он тянется ко мне, желая направить на верный путь. И даже когда я просыпаюсь, его лицо стоит перед моими глазами. Он постоянно в моих мыслях, и я ощущаю его благостное влияние на каждый мой поступок. Поистине дни будут долгими и пустыми, пока его не будет. Как мне хочется, чтобы он предложил мне поехать с ним и я мог быть с ним рядом, помогать ему в эту эпоху больших перемен.

Мне не найти слов, чтобы описать, какая аура благословенной гармонии и знания окутывает этого теософа. Он исключительный. Вот таким и должен быть человек! Он обладает терпением и знаниями, одновременно пылок и рационален. Он настоящее воплощение незапятнанного человеческого духа. Как иначе объяснить то ощущение мира и радости, какое наполняет меня в его обществе? Эстер не понимает. Говоря о нем, она постоянно раздражается, а порой высказывает откровенные глупости. Мне не следует упрекать ее за это, потому что она не знает истины, почти не понимает эзотерических идей. Женщины не так благочестивы, как мужчины, меньше любят науки и не всегда способны к серьезным размышлениям. Мудрость несвойственна их природе, и их нельзя за это винить. Хотя теософия учит, что внутри Общества не может быть дискриминации по половой принадлежности, я не могу согласиться с каждым пунктом учения.

Пока Робина не будет, я сам пойду в луга, и меня непременно снова охватит та умиротворенность духа, которая и позволила мне в первый раз увидеть элементаля. Я сделаю это. Я не могу потерпеть поражение. Ибо если я не сделаю этого, то я не лучше игроков из паба, не лучше любодеев из темных переулков. Я отобью все их атаки на благопристойность, переборю собственную нечистоту, денежные нужды, из-за которых я не в состоянии увидеть снова то, что видел однажды. Ведь сам Чарльз Ледбитер сказал, что, когда природные духи оказываются рядом с обычным человеком, это подобно урагану, который ударяет в выгребную яму. Я не буду обычным человеком. Если я достигну этого, Робину действительно будет к кому вернуться. Достойный единомышленник, достойный последователь его учения. Он наверняка вернется.

1911 год

Проснувшись, Эстер некоторое время не может понять, что не так. Она слышит, как Кэт внизу тихонько открывает ставни — легкий стук дерева о дерево, когда они соприкасаются со стенами. Воздух неподвижный и душный, слишком теплый. Кожу слегка пощипывает, разгоряченную и липкую в тех местах, где ее касалась простыня, и мысли текут медленно и сонно. Потом Эстер понимает — она не одна. Впервые за долгое время — она даже не помнит, когда это было в последний раз, — она просыпается раньше Альберта, он лежит в постели рядом с ней, спит на спине, чуть приоткрыв рот и хмуря лоб. Негромкий звук его дыхания нарушает ставшую привычной тишину. Прошло шесть дней с тех пор, как Робин уехал в Лондон, и от него пока нет вестей. И если Альберт волнуется и ждет его с нетерпением, то Эстер довольна и даже счастлива — в первый раз за все последние недели. Она осторожно переворачивается на бок лицом к мужу. Поскольку занавески еще задернуты, свет, проникающий в спальню сквозь плотную ткань, окрашен в густой охряной оттенок. Во сне Альберт сбросил с себя одеяло и лежит, широко и беззаботно раскинув руки и ноги. Эстер с обожанием улыбается, глядя на него, а он бормочет что-то неразборчивое и слегка покачивает головой.