Следопыт - Александр Авдеенко

И собака притихла, села у ног Смолина, прижалась головой к его коленям, покорно ждала чего-то. На нее подействовал спокойный доброжелательный голос.

Солдаты тревожной группы обступили Смолина, беспокойно спрашивали, почему остановились.

— След нарушителя потерян, — отвечал инструктор. — Смыт дождем.

— Вот тебе и знаменитая собака! Держала спелое яблочко в зубах и вдруг потеряла, — насмешливо протянул ефрейтор Сытников. — А говорили, она и на земле, и под землей, и даже в небесах находит нарушителей.

— Правильно говорили. Находит! И найдет еще!

— Почему же сейчас?..

— Потому, голова, что дождем смыт след. Смыт! Начисто. И отпечатки сапог и молекулы запаха. Ничего не осталось. А на пустом месте даже Аргон не способен работать. Он не фокусник, не волшебник, не колдун. Обыкновенная розыскная рабочая собака. Ее возможности ограничены. Есть запах — работает. Нет — беспомощна.

— Ну, ладно, старшина. Что будем дальше делать?

— Преследовать нарушителя! Для пограничников нет безвыходного положения. Давайте сообща покумекаем, куда и как направился нарушитель. Почему, переступив границу, он пошел прямо сюда, а не влево или вправо? По-моему, это его заданный курс. Километров десять прошел и никуда не свернул. Значит, он нацелился на наш город. Значит, ему надо пробиваться на главный шлях, на асфальт. Этот лес примыкает к проселку. Значит, нарушитель, если у него голова на плечах, ни в коем случае не должен покинуть такое удобное для себя место. В чистое поле он не сунется. По дороге тоже не пойдет. Шагает, наверное, сейчас по опушке, под прикрытием деревьев и выглядывает попутную машину.

Тот же насмешливый ефрейтор, во всем сомневающийся, ничего не принимающий на веру, возразил Смолину:

— До чего же ты просто рассуждаешь, старшина! Ты начертил ему одну дорогу, а у него в запасе добрая сотня.

— Это только так кажется. И у него одна дорога. Вот ее мы и должны угадать. Я убежден, что он идет на восток этим лесом. А ты как думаешь, Сытников?

— Я уже высказал свои думки.

— Ну и что ты предлагаешь? Куда мы должны идти?

— Не мое это, а собачье дело — указывать следы нарушителя.

Пограничники засмеялись. Смолин не обиделся. Веселые слова никогда и никому повредить не могут. Он тоже засмеялся и сказал:

— На этот раз, Жора, мы и собачье дело будем делать. Такая у нас доля.

— Пожалуйста, делай. Это твоя прямая обязанность.

Слова Жоры Сытникова ничуть не были похожи на его мысли. Наоборот. Он был согласен со Смолиным, но, начав балагурить, уже не мог остановиться, он числился первым остряком, пересмешником, весельчаком заставы. И себя высмеивал безжалостно. В самом серьезном деле он умудрялся находить смешное. Словом, был из тех, о ком сказано, что ради красного словца не пожалеет родного отца.

Кончался второй час нового дня. В распоряжении нарушителя уйма темного времени. Если он не остановится где-нибудь, если по-прежнему рвется вперед, то к утру успеет пробиться в город. Там и затеряется. Только вряд ли он будет спешить. Незачем. Ходок он, как видно, бывалый, прекрасно знает, что в такую дождливую ночь собака непременно потеряет след. Значит, можно не торопиться, не лезть на рожон.

— Ну вот что, друзья, — тоном приказа сказал Смолин. — Прочешем лесную опушку вдоль дороги. Заглянем на Волокнянские лесоразработки. Выйдем к речке. Дальше будем действовать по обстановке. Пошли! Цепью. Дистанция друг от друга — в пределах видимости и слышимости.

Хлюпают по лужам солдатские сапоги. Чавкают по грязи. Скользят по глине. Глохнут на мягком перегное. Сечет дождь. Изредка, когда Смолину казалось, что встал на след, вспыхивал электрический фонарик. И после того как свет выключался, сырая темнота становилась еще гуще.

Смолин и сам озирался по сторонам и заставлял Аргона прислушиваться.

Лес кончился. Чуть посветлело. Вышли на небольшую поляну. Впереди сквозь струи дождя зачернел приземистый однодверный, огороженный плетнем хуторок. Хата, клуня и хлев вытянуты в одну линию. Поверх плетня смутно маячит длинная шея колодезного журавля. Все окна хаты черны. Во дворе тишина. Собаки нет. Или она крепко заснула, не чует приближения Аргона и людей.

— Завернем, — сказал Смолин. — Обыщем. Сытников, не отставай от меня. Остальные блокируют все постройки и двор.

Осторожно, чтоб не заскрежетали навесы, Смолин открыл легкие дощатые двери клуни. В лицо ему хлынула одуряющая духота слежавшегося лугового сена, сухих полевых цветов. «Если пан нарушитель здесь, то он здорово устроился».

Подумав так, Смолин автоматически делал то, что надо было делать. Подобрал поводок покороче и наблюдал за поведением собаки. Человека Аргон обнаруживает за сорок-пятьдесят метров. В помещении это расстояние сокращается втрое или вчетверо.

В клуне густой непроницаемый мрак. Куда идти, с какой стороны ждать удара — неизвестно. Но Аргону не нужен свет. Он не глазами, а обонянием определял, таит ли в себе опасность эта темнота.

Стоял на пороге и глубоко вдыхал и выдыхал воздух. Вперед не рвался. Стойки не делал. Не рычал. Шерсть на холке не дыбилась.

Смолин был уверен, что в клуне людей нет, но на всякий случай решил проверить и себя и чутье собаки. Короткой командой и выразительным жестом — выброшенной вперед на уровне плеча рукой, повернутой ладонью вниз, — он послал Аргона на вершину сеновала. Аргон недолго задержался под крышей. Спустился вниз, лизнул следопыту руку, нетерпеливо завизжал и потянул на улицу.

Направились в дом. Напрасно Смолин ходил бесшумно, на цыпочках, разговаривал шепотом. Хуторяне, старик и старуха, уже увидели на своем дворе пограничников. Распахнули все двери настежь. Зажгли лампу, оделись. Выставили на стол кувшины с молоком, каравай хлеба, кусок толстого с коричневой коркой сала. Смолин вошел в хату, усадил Аргона у своих ног, поздоровался, извинился, что побеспокоили среди ночи, и спросил:

— Чужие у вас есть?

Старик отрицательно покачал сизой головой.

— Нема, родненький, никого нема! И не буде.

— Нет, значит, чужих? — переспросил Смолин. — И не будет. Так вы сказали?

— Так, родненький.

— Ну, а когда они ушли?

— Шо?.. Хто?..

— Я спрашиваю, когда и куда ушли от вас чужие люди?

— Не булы воны у нас, родненький, вовсе не булы.

— А почему же ваша хата пахнет чужим духом?

Никакого, конечно, чужого духа Смолин не чуял. Сказал так. Иногда и это помогало ему. Старуха вытерла фартуком стакан, слабо улыбнулась.

— Жартуешь, сынок. Свий у нас дух, стариковский. Выпей молочка!

— Спасибо, бабушка.

Аргон спокойно сидел у ног Смолина. На людей, с которыми его друг мирно разговаривал, он никогда не бросался, не рычал. Он без особого сигнала и предупреждения прекрасно разбирался, где свои и чужие. Сидел и ждал, когда его пошлют работать.