Смерть в рассрочку - Сергей Скрипник

— Думаю, это правильный приказ, — командир, — сказал Гамов. — Ночью на ходу много не высмотришь. Может и проскочить между группами. Опытный ведь человек, профессионал.

— Поддерживаю, — кивнул Тимохин.

— Хорошо. Выполняйте, — распорядился Кондратюк. — Переоденетесь, когда вернетесь.

Он направился к Асадову, который внимательно осматривал в бинокль громоздящиеся впереди скалы.

— Слушай, лейтенант, — заговорил Кондратюк.

— Да, командир, — повернулся к нему Асадов.

— Ты мог бы сойти за афганца в течение дня?

— Конечно, — улыбнулся Мурад. — Я часто живу среди них.

Асадов не был профессиональным разведчиком. Просто, учитывая его знание языков и то, что внешне он вполне мог сойти за афганца, однажды его заслали к моджахедам. Получилось удачно. С тех пор его и стали использовать как разведчика в стане врага. Но он не имел права ни перед кем раскрываться. Однако ему очень хотелось оказаться хоть чем-то полезным этому жестко и вместе с тем уважительно относившемуся к подчиненным командиру.

— Считай, что ты этого не говорил, а я не слышал, — поняв, с кем имеет дело, сказал Кондратюк. — Тебя приказано использовать главным образом как переводчика. Но брать «языков» — дело хлопотное и неверное. Сам мог убедиться.

Минувшим днем лейтенант Черных обнаружил и приказал достать к командиру испуганного оборванного, но в добротной шерстяной накидке пожилого афганца. Эта накидка и вызвала подозрение Кондратюка, хотя он допускал, что тот вполне мог снять ее с убитого им соотечественника, поскольку при нем имелся отличный кинжал. Такого рода убийства были нередки. Убивали и за меньшее, чем добротный плащ. Прежде всего майор хотел знать, почему и зачем пленный оказался здесь, на большой высоте, куда моджахедам забираться и в голову не приходило. Асадов задавал вопросы на фарси, таджикском, узбекском, попробовал даже на осетинском. Тот не переставая что-то говорил на непонятном языке. Лейтенант внимательно вслушивался. Но в конце концов только развел руками.

— Ничего не понимаю, командир. Говорит на пушту, это ясно. В том языке не меньше двадцати племенных диалектов. У этого, кажется, гимзайский или афридитский диалект. Но от этого не легче. Нет, ничем не могу помочь.

— На нет и суда нет, — оказал майор. — Свободен, лейтенант. Асадов отошел, но ему было слышно, как, понизив голос, командир давал указания Гамову, Тимохину и доставившему «языка» Игнатову:

— Метрах пятистах позади мы прошли через расщелину. В ней замаскируете труп. Дотуда, конечно, пусть сам идет, не тащить. Не забудьте сверху забросать камнями. Сделайте все, как положено.

Лейтенант понимал, что Кондратюк не хочет, чтобы он, Асадов, слышал этот приказ, и оценил его деликатность, но про себя усмехнулся. Вряд ли майору пришлось видеть и сотую долю тех, выходящих за пределы человеческого разумения зверств, которых насмотрелся он, находясь в стане моджахедов. К тому же, майор мог видеть лишь результаты, а не процесс, когда человек под немысленными пытками кричит так, как живое существо кричать не может, когда леденящие кровь звуки, от которых в прямом смысле слова начинают шевелиться и подниматься волосы, кажется, издает не горло, а вся разрываемая в муках плоть.

Кондратюк достал карту.

— Мы находимся вот здесь, — показал он. — За этой небольшой грядой, находится кишлак, в котором подполковник Жилин дал тебе одну из явок. Остальные кишлаки и явки, расположенные по нашему маршруту, позади, эта последняя, насколько меня сочли нужным информировать. Думаю, что надо воспользоваться ею. Может быть, повезет. И вообще, если содержатель явки ничего толкового не скажет, походи среди людей, посиди в чайхане, поспрашивай осторожненько. Хотя в этом деле не мне тебя учить. Тут слухи распространяются со скоростью ветра. И об этом ты лучше меня знаешь. Мне приказано посылать тебя на явки только в случае крайней необходимости. Считаю, что сейчас такой случай. Согласен?

— Согласен, — кивнул лейтенант.

— Как я понимаю, нельзя, чтобы эти люди, — Кондратюк посмотрел в сторону кишлака, — когда-нибудь тебя опознали.

— Сейчас у меня внешность не та, что обычно, — сказал Асадов. — Не беспокойтесь.

— До кишлака тебя проводит Тимохин, я будет ждать поблизости.

— Не надо, — воспротивился лейтенант. — Если нас заметят вдвоем на подходе, а я приду один, может возникнуть любопытство, а вместе с ним и подозрение.

— Что ж, тебе видней, — согласился Кондратюк. — Учти, ждем тебя до пяти часов. Не придешь, значит тебя взяли. И мы вынуждены будем отсюда уходить. Если просто задержишься по каким-то непредвиденным причинам, думаю, тебе не надо подсказывать, как оттуда выбираться и куда идти.

— Понял, командир.

— Возьми под халат пистолет с парой запасных обойм, две гранаты. А теперь переодевайся и иди без дополнительных напутствий. По себе знаю, что они только расслабляют.

Майор взял у лейтенанта бинокль и сменил его на наблюдательном посту.

Тимохин с Гамовым возвратились, когда Асадов уже ушел.

— Что думают о приказе старшие групп? — спросил Кондратюк.

— Михаил Владимирович, — почтительно назвал Марьясина полным именем Тимохин, — считает, что это правильное решение. Савченко сомневается, — ухмыльнулся он. — Конечно, вперед — это же ближе к дому.

— Дмитриевич сказал: «Правильно». Юрий Антонович передал через связного, что предпочел бы активные действия, — доложил Гамов.

— А идеи? — спросил командир и, видя непонимание на лицах прапорщиков, с легким раздражением пояснил. — Свои предложения кто-нибудь высказал? Я ведь для этого и интересовался их мнением, а не для того, чтобы они обсуждали приказ.

Тимохин с Гамовым переглянулись и одновременно пожали плечами.

— Понятно, — сказал командир и обратился к Тимохину. — Сейчас переоденешься в афганца и получишь задание. Давай по быстрому, Андрей.

Когда Тимохин предстал перед командиром в широких потертых шароварах, заношенном халате, затасканных ботинках, слегка грязноватой, одним концом спускавшейся на грудь чалме, Кондратюк окинул его внимательным взглядом и с улыбкой спросил:

— Где твое спецоружие?

Андрей откинул полу халата, под которым на поясе из ножен торчала ручка десантного ножа.

— Лейтенант Асадов ушел в кишлак пообщаться с местным населением, — сообщил командир. — Ты будешь его страховать. Спустишься до тропы, выберешь место, откуда лучше всего просматривается селение, замаскируешься и будешь наблюдать. Автомат разрешаю использовать лишь в том случае, если не будет другого выхода. Заметишь что-нибудь подозрительное, сразу возвращайся с докладом. Все. Иди.

В середине дня обладавший великолепным слухом прапорщик Владимир Омелин, на этот раз выполнявший роль радиста при командире, доложил Кондратюку, что снизу от тропы донесся какой-то неясный шум.

— Какого рода шум? — спросил майор.

— Пожалуй, удары о камни чем-то тяжелым и, кажется, голоса, — с сомнением ответил Омелин. — Может, и показалось. Хотя, был шум.

А минут через сорок вернулся довольный Тимохин с пятью наполовину заполненными водой флягами.

— Докладывай, — слишком спокойно, даже с некоторой ленцой в голосе приказал командир.

Все в группе знали, что эти интонации в голосе командира не сулят ничего хорошего. Знал и Тимохин, но возбужденный удачей не обратил на интонацию внимания и весело заговорил:

— Нашел я, значит, хорошее место. Замаскировался. Слежу за кишлаком. Там все тихо. Поглядываю и на тропу. Примерно часа полтора назад вижу: метрах в ста от меня из-за поворота тропы выходят «духи». Пятеро. Все с «бурами» на плечах. Держат их, как палки с котомками за спиной. Идут, болтают. Когда подошли ближе гляжу, у каждого фляга выпирает из-под халата.

— А может, мина? — прежним тоном спросил Кондратюк.

— Я сперва тоже так подумал, но один достал флягу и начал пить на ходу. А потом выплюнул на тропу глоток. Мне как будто в горло кость воткнули, дышать не могу. Даже в мозгу помутилось. Мы тут дрожим над каждой каплей, готовы собирать собственный пот, а они… Да может, еще нас же и ищут. Ну, когда подошли, не выдержал я, и прыгнут на них сверху. Автомат на месте оставил, чтобы желание не возникло воспользоваться. Да и даром нас учили, что ли, обходиться без оружия! Я их рубал ребрами ладоней по глоткам, ударами руки отключал, валил ногами. Только эти «буры» летели по сторонам. Ни один не успел выстрелить. И одежда, конечно, помогла. Хотя на соображение я им времени не дал, но думаю, при виде своего они подрастерялись.

— Заканчивай, — сказал командир.

— Ну, добил ножом. Оттащил трупы за скалу и — к вам для доклада. Воды ни глотка не выпил, только язык и горло смочил, чтобы проверить. Во всех — вода.

— То, что о товарищах позаботился, это хорошо, — медленно заговорил Кондратюк. — Пятерых душманов уложил — тоже будто бы неплохо. И, конечно, думаешь, что ты герой. Но ты не герой, — повысил голос командир. — Ты разгильдяй и мудак! Своей идиотской выходкой ты раскрыл расположение группы, и теперь нам надо уходить. Хуже того! О нашем существовании и районе действий моджахеды только догадывались, теперь будут знать. Даже самый тупой душман поймет, с кем они имеют дело, увидев твою работу. Не надо много мозгов, чтобы понять, — тут был только один шурави. А у них немало профессионалов, которые по следам этого побоища на тропе, по характеру ножевых ударов точно определят, что действовал только один человек. Так какого рода войска может представлять этот профессионал, этот безымянный страшный враг и, по твоему мнению, герой, — с недоброй иронией закончил он.